ородком. – Старий картин такой много борода, можно смотреть Эрмитаж.
– Спасибо, посмотрим.
Полковник распрощался с финляндцем, и когда тот вышел из кабинета, обратился к Кунцевичу:
– Вы говорите, глаза у убитой барыни были зеленые?
– Точно так-с, ваше высокоблагородие.
– Интересно, весьма интересно. Вот что, опишите мне приметы вашей покойной знакомой. Сядьте в приемной, адъютант даст вам бумагу и перо. И прошу – очень и очень подробно. Но прежде чем писать, скажите, что вы лично думаете об этом деле?
Кунцевич пожал плечами:
– Чтобы говорить что-то конкретное, надобно над делом хорошенько поработать. А пока у меня одни только предположения.
– Ну и какие у вас предположения?
– Поскольку вы, ваше высокоблагородие, этим делом заинтересовались, значит, про причастность покойной к эксу мы догадались правильно.
Мечислав Николаевич пристально посмотрел на начальника охранки, и тот неохотно кивнул головой.
– Ну тогда я думаю, что госпожа Кошелькова завладела деньгами бомбистов и хотела с ними скрыться. Они ее нашли и покарали.
– Ну это же очевидно! А вот господин Рютенен за что пострадать должен был? Зачем он понадобился убийце госпожи Кошельковой, зачем тот за ним в Выборг поехал?
Кунцевич опять пожал плечами:
– Только предположение… Я пока из Москвы в Питер добирался, размышлял об этом. Даты сопоставил. Экс был 14 марта. Кошелькову убили в ночь с 16 на 17 апреля, то есть спустя всего месяц. За этот месяц она успела поменять ограбленные деньги на акции, которые вскоре обратились в пыль. И судя по всему, помогал ей в этом обмене выборгский присяжный поверенный. Со слов коридорного, в Москве Рутенен прожил около месяца, то есть вселился в меблирашки непосредственно после нападения в Фонарном, и Кошелькова там его многократно посещала. «Невские вложения» обанкрутились в понедельник 20 марта, именно в этот день в обеих конторах общества, столичной и московской, перестали продавать и выкупать акции, а вечером известие об этом появилось во всех газетах. 19 марта конторы общества операций не производили. Получается, для того чтобы обменять деньги на акции, у Кошельковой и адвоката было четыре дня, один из которых нужно было потратить на дорогу до Москвы. Выходит, что они чуть не прямо с вокзала поехали в московское представительство «Вложений»? Как-то все очень быстро…
– Я ничего не понял, – признался Григорьев. – Какие тут могут быть вопросы? Деньги-то на акции она поменяла! Не подарили же ей их, в конце концов!
– А что, если акции были куплены не до банкротства фирмы, а после, и не по номиналу, а… скажем, по копейке за рубль, или за десять рублей?
Начальник охранного отделения пристально посмотрел на титулярного советника и после небольшой паузы спросил:
– То есть, по-вашему, деньги целы?
– Наверное я не знаю. Может быть, и истрачены, а может быть, целы. Что, если акции куплены для отвода глаз, а деньги находятся у присяжного? Человек, труп которого был обнаружен в выборгской гостинице, об этом догадался, поэтому-то в Выборг и поехал.
– Интересное предположение…. А как вы думаете, Наталья Романовна в этой афере участвовала? Или была уверена, что добытые такими трудами сокровища обратились в прах?
Кунцевич пожал плечами в третий раз, но на этот раз никаких предположений не высказал.
Когда они вышли из дома градоначальства, Мечислав Николаевич обратился к Филиппову:
– Я ничего не понял. Поблагодарил и отпустил. Что нам дальше-то делать?
– А ничего. Мы все, что могли сделать, сделали, и об остальном голова теперь пусть у чухны да у охраны болит. А мы своими делами станем заниматься. Их у вас, кстати, премного накопилось.
– Ой, только не сегодня! Владимир Гаврилович, разрешите мне сейчас идти домой? Устал я с дороги, да и в порядок себя надобно привести.
– Ступайте, о чем речь, и сегодня вечером на службу можете не являться.
– Может быть, зайдете, отобедаем, я с вокзала домой телефонировал, велел кухарке бифштексов наготовить, она их славно готовит.
– Благодарю вас, но нет, дел много, извините. До завтра.
Александр Васильевич Григорьев руководил столичной охраной с февраля 1904 года и на этом поприще весьма преуспел – за год обзавелся агентурой из числа таких видных революционных деятелей, что через несколько лет, когда эти провокаторы были разоблачены, в их предательство многие революционеры так и не поверили.
О готовящемся нападении на карету казначейства Александр Васильевич узнал за неделю до экса. Вот почему на месте происшествия неожиданно оказалось так много чинов полиции и активных обывателей, которые переловили и перестреляли почти всех участников акции. Нападение, конечно, можно было и вовсе предотвратить, но… Обезвредить в течение суток опасную банду, взорвавшую в центре города несколько адских машин, – это одно, а просто поймать десяток эсэров, пусть и с бомбами, – дело совсем другое, за такое Владимира третьей степени «вне правил»[9] не получишь.
И висеть бы на шее господина полковника красному крестику, если бы среди немногих скрывшихся не было бы дамы, которая увезла на лихаче все ограбленные деньги. Чтобы реабилитироваться, пришлось рыть носом землю. Александр Васильевич дневал и ночевал на службе, напряг все немалые вверенные ему силы и средства, но результата все не было и не было…
Несколько пойманных экспроприаторов, желая спасти свою шкуру, стали активно сотрудничать с политической полицией, сдали всех причастных и рассказали все им известное.
Оказалось, что налет совершила боевая группа эсеров-максималистов. В конце 1905 года ЦК партии социалистов-революционеров принял решение временно отказаться от террора и продолжить борьбу легальными методами – принять участие в выборах в Государственную Думу. С этим решением не согласилась группа наиболее радикально настроенных членов партии, которая объединилась во фракцию максималистов. Они не соглашались с провозглашенным партией курсом на постепенность реформ и хотели немедленных социальных преобразований. А революция нуждалась в деньгах – нужно было покупать оружие, делать адские машины и печатать листовки. Добывать средства на такое благое дело можно было любыми способами, в том числе при помощи бомб и револьверов.
После допросов арестованных охране стали известны адреса конспиративных квартир, и в обеих столицах начались обыски и аресты. Были обнаружены лаборатории, подпольные типографии, нескольких участников экса задержали на самой границе. Изъяли несколько бомб, типографские шрифты, нелегальную литературу, но даже следа денег обнаружить не удалось.
О личности уехавшей с деньгами дамы выяснили вообще крайне мало. Эксом руководил один из лидеров максималистов – крестьянин Саратовской губернии Семен Коршунов, по кличке Медведь. Именно он и предложил передать награбленное женщине.
– На мужиков все внимание будет обращено, каждого проверить могут, а баба… с бабы какой спрос? Если едет барыня на лихаче, вся такая красивая-нарядная, какому фараону в голову придет ее останавливать да проверять?
– Мысль у тебя, Семушка, дельная, – сказал один из участвовавших в обсуждении вопроса боевиков – Ицка Рабинович, – вот только как бы она на этом лихаче вовсе от нас не уехала. Тут нужна очень надежная женщина.
– Прав и ты, Ицка, надежная нужна. И такую я вам представлю. Есть у меня одна, самая-самая надежная.
Имени Коршунов не назвал, но все поняли, о ком он говорит – несколько месяцев назад у товарища Медведя появился «предмет». Семен влюбился по уши, да и было в кого влюбиться – «самая-самая надежная» была необыкновенно хороша, одни огромные зеленые глаза чего стоили. Сойдясь с Коршуновым, Шурочка, а именно так звали девушку, вскоре занялась и партийной работой – несколько раз перевезла из одной столицы в другую опасные грузы, пару раз поучаствовала в партийных собраниях, где высказывала несколько дельных мыслей об организации дальнейшей деятельности. К серьезным делам ее, правда, пока ни разу не привлекали, но когда-то надо было начинать!
Авторитет у руководителя был столь высок, что перечить ему никто не стал, да и оснований для возражений не было – барышне надо только довезти деньги с Фонарного до одной из конспиративных квартир на Галерной.
Деньги зеленоглазая получила, а вот на Галерную не привезла. Оставшиеся в живых участники нападения прождали ее там несколько часов, но так и не дождались. Никакой авторитет не помог бы Медведю уйти от партийного суда и самого сурового приговора, но суд над ним не состоялся по уважительной причине – в связи со смертью подсудимого, пустившего себе пулю в живот на Синем мосту. Получалось, что о том, где искать деньги, не знала не только охранка, но и сами похитители.
Как только полковник получил фотографическую карточку убитого в Выборге, он показал ее своему агенту. Эсер признал в портретируемом члена партии максималистов по кличке Гусар. Звали Гусара Егором, по повадкам было видно, что он из привилегированного сословия и, скорее всего, бывший военный. Гусар делал для боевиков бомбы. Больше об убитом агент ничего не знал.
Григорьев долго сидел за столом, рисуя на листе бумаги разные геометрические фигуры, что свидетельствовало о том, что начальник Охранного отделения пребывает в глубокой задумчивости. Наконец он встал, закурил, подошел к окну и посмотрел на купол Адмиралтейства.
– А он действительно способный сыщик… – сказал полковник вслух, хотя в кабинете находился совершенно один.
Григорьев подошел к рабочему столу, нажал кнопку электрического звонка и приказал незамедлительно явившемуся на зов адъютанту вызвать к нему Кунцевича.
Глава 5Дочь майора
– Начальство характеризует вас, Мечислав Николаевич, как весьма дельного чиновника. Поэтому-то я и предлагаю вам заняться поисками ограбленных денег.
– Спасибо за доверие, ваше высокоблагородие. Но я политическими делами никогда не занимался, я всю жизнь уголовников ловил.