– А это вторая причина, по которой я остановил свой выбор на вас. Мне кажется, что деньги похищены людьми, далекими от политики… У меня несколько десятков вполне компетентных сотрудников, но… Вы охотник?
– Нет-с.
Григорьев замялся.
– Ну это как ловить лису с помощью борзой. Поняли?
Титулярный советник кивнул:
– У нас с недавнего времени тоже есть специализация. Одни ловят карманников, другие – медвежатников.
– Совершенно верно! А говорили, в охоте не разбираетесь. В общем, приступайте, с вашим начальством я договорился.
– Слушаюсь.
– С чего начать думаете?
– Думаю, надобно поручить московской Охране поискать того, кто скупал для Кошельковой или Рютенена акции «Невских вложений». Если мое предположение верно, то спрос на акции, которые ничего не стоят, не мог пройти незамеченным в банкирских кругах Первопрестольной. Кроме этого, надобно телеграфировать в Муром… В общем, разрешите, подготовить пару запросцев от вашего имени?
На телеграфный запрос из столичной Охраны муромские правоохранители ответили, что из наследственного дела, открытого после смерти отставного корнета Кошелькова, следовало, что он венчался с Натальей Романовной в московской церкви святого священномученика Антипии, что в Антипиевском переулке. В приложенной вдовой к заявлению о принятии наследства выписки о венчании значилось, что новобрачная была дочерью личного дворянина отставного майора Любарского. Проживала она до замужества в губернском городе Калуге. Брак у нее был первым.
Московское охранное отделение сообщило, что, исходя из данных, содержащихся в конторских книгах «Невских вложений», в последнюю неделю деятельности общества акций на сумму в триста тысяч рублей в Москве никто не покупал. Самый крупный покупатель выкинул на ветер всего девяносто пять тысяч. Получив эти сведения, охранники приступили к обходу банкирских контор и меняльных лавок с целью установить скупщика обесцененных бумаг и обещали телеграфировать сразу же, как только получат какой-нибудь результат.
Передопросить арестованных участников экса Кунцевич не смог – их всех, даже тех, кто активно сотрудничал со следствием, повесили через несколько дней после ограбления по приговору военного суда.
Агент охранного отделения Вельшин Кунцевичу совсем не приглянулся. Это был молодой человек хлипкого сложения, ниже среднего роста, с болезненно-бледным цветом лица и каким-то печально-тихим голосом. «И как он только террористов к сознанию приводит»? – подумал титулярный советник, окинув неказистую фигуру навязанного попутчика. Потом поинтересовался:
– Давно в Охране служить изволите?
– Недавно, совсем недавно. Год как поступил.
– И что же вас сподвигло?
– Иного места не нашел. Я сначала в полицию сунулся, в городовые просился, но меня не взяли – ростом, сказали, не вышел. Предложили надзирателем в сыскную, а как на службу приняли, так сразу в Охрану и откомандировали[10]…
– Понятно-с. Как вас зовут?
– Петром Павловичем кличут.
– Ну что ж, Петр Павлович, ступайте за билетами.
Начальник калужского ГЖУ полковник Флейшер, узнав о цели визита столичных сыщиков и услыхав девичью фамилию разыскиваемой, удивился:
– Ну надо же! До столицы Дочь майора добралась! Признаться честно, никогда бы не подумал, что барышня так далеко пойдет. Что же она у вас натворила?
– Вы ее знаете? – удивился в свою очередь титулярный советник.
– Кто же в Калуге не знает Дочь майора? – Флейшер засмеялся. – Ведь лет десять назад наш губернатор из-за нее места лишился.
– Как же это случилось? – Мечислав Николаевич удивлялся все больше и больше.
– А история, милостивый государь, просто поразительная. Давайте-ка я вас коньячком попотчую и расскажу.
– Наталья Романовна Любарская действительно была дочерью майора. Папаша ее покойный, Роман Антоныч, выйдя в отставку, занятий себе никаких не нашел, жил на одну пенсию. А пенсии у нас, военных, сами знаете какие. К тому же господин майор пристрастился к казенке[11]. Тем не менее дочку в гимназию отдал. Мать госпожи Любарской умерла родами, и Наталья была единственной дочерью своего родителя. Как-то майор хватанул лишнего и тоже отдал Богу душу. Девочке шел тогда семнадцатый год. Делать она ничего не умела, родственников у нее не было, в общем, осталась девица без всяких средств к существованию. Ну и стала зарабатывать тем, чем могла, – завела обширные знакомства среди господ офицеров и начала принимать их прямо у себя на квартире. В их кругу она и получила прозвище Дочь майора, поскольку при каждом случае не забывала вспоминать свой социальный статус. Как-то раз каталась она с одним из своих обожателей, перебрала мадеры и шампанского и устроила кавалеру скандал. Поскольку успокаиваться она никак не хотела, офицеру ничего не оставалось делать, как высадить ее из коляски в глухом переулке. Но и после этого Наташа не угомонилась – зашла в ближайший трактир, потребовала выпить, а когда ее обслужить отказалась и выпроводили, разбила булыжником оконное стекло, после чего попала в часть.
А приставом в той части служил недавно назначенный запасной штабс-капитан[12]. Хорошей фамилии, прекрасно образованный и владеющий иностранными языками, новый пристав производил великолепное впечатление. К тому же был он высок и красив. Городок у нас, хотя и губернский, но тихий и скромный, происшествий почти не случается, потому новоиспеченному приставу показать себя было решительно негде. Он начал скучать без дела, которого было очень мало, и без денег, которых у него было еще меньше. Его широкая натура требовала простора, а тут развернуться негде, да и форма мешает. Впрочем, скоро он освоился со своим положением и приспособился к жизни. Досуг пристав обеспечил, найдя себе нескольких друзей из числа чиновников, с которыми почти каждый день собутыльничал и резался в карты, а материальное положение поправил, сойдясь с одной вдовой-купчихой, хотя уже и весьма немолодой, но зато очень богатой.
В тот, как потом оказалось, роковой день играл пристав в карты с частным врачом и судебным следователем у себя на квартире. И вот в самый разгар игры, аккурат после очередного тоста, в комнату, где они играли, вошел полицейский служитель.
– Чего лезешь? Что тебе надо?
– Разрешите доложить, ваше благородие, дамочка, которую пьяную подобрали и засадили в темную, бушует очень…
– И что, ты мне прикажешь идти ее успокаивать? Сам с бабой сладить не можешь?
– Так она, ваше благородие, отодрала деревянный щит, которым окно в камере заколочено, и стекла бьет.
Пристав выругался, но делать нечего – пошел усмирять. Только ему открыли дверь в камеру, как оттуда выскочила заключенная и заорала:
– Как вы смеете меня держать в камере! Я – дочь майора!
А надобно сказать, что Наталья Романовна, пока стекла била да с трактирщиками и полицейскими воевала, вся в грязи извалялась, платье порвала, одним словом, на дочь майора совершенно не походила. Пристав, ранее ее не знавший, ей не поверил и позволил себе отпустить в адрес госпожи Любарской несколько непечатных выражений. И тут же получил за это пощечину. Пристав побагровел, приказал стоявшему сзади служителю принести розог и… Выпорол почетную гражданку[13]. С дочерью майора сделался истерический припадок.
Опомнившись и узнав, кого он высек, пристав пытался примириться, предлагал госпоже Кошельковой денег. Но та денег не взяла, а когда ее отпустили, отправилась домой, отмылась, переоделась и пошла к губернатору. Тот ее внимательно выслушал, вызвал полицеймейстера и поручил ему произвести дознание.
Выйдя от губернатора, полицеймейстер, прекрасно знавший, с кем имеет дело, защищая честь мундира, пригрозил Любарской ссылкой в тундру, если она не откажется от своих обвинений.
– С пьяных глаз, должно быть, жалуешься. Ты и теперь пьяная. Ступай домой, а не то прикажу засадить туда, откуда вышла, – добавил он.
Поняв, что от полиции правды не дождешься, мадмуазель Любарская пошла к моему предместнику – ротмистру Колокольникову, у которого я в ту пору состоял в должности помощника. У Колокольникова, как на грех, был большой зуб на полицмейстера – что-то они по службе не поделили. Записал господин ротмистр показание потерпевшей и отправил ее к доктору, взять свидетельство о побоях.
Дознание, произведенное полицеймейстером, установило, что Дочь майора была поднята на улице пьяной, почти в бессознательном состоянии, и помещена для вытрезвления в часть, откуда была освобождена на следующий день. Свидетели из числа полицейских показали, что она бушевала и на улице, и в камере, и что никто ее не сек и побоев ей не наносил.
На основании этого дознания губернатор жалобу мадемуазель Любарской оставил без последствий.
Тем временем Колокольников сообщил о происшедшем в Петербург кому следует.
Видать, у нашего губернатора в столице были влиятельные враги, потому как через несколько времени из Петербурга к нам прибыл секретный ревизор, который сначала приватным образом допросил Дочь майора, акушерку и доктора, проводивших ее освидетельствование, а затем уже открыто – полицейских служителей, свидетелей порки и, наконец, самого пристава. Это дознание было передано прокурору Палаты[14], а им в свою очередь – судебному следователю по особо важным делам. Пристав был заключен под стражу и вскоре приговорен к лишению особенных прав и преимуществ и к ссылке в одну из губерний Сибири. Губернатор получил высочайший выговор, вышел в отставку и скоро умер. Наталья Романовна покинула Калугу. До сего дня мне ничего о ней не было известно. Получается, теперь наша Дочь майора в столице обитает?
– На том свете она обитает, – сказал Кунцевич.
Полковник проводил гостей до двери кабинета.