– Да, историю вы нам рассказали занятную, вот только вряд ли она нам поможет в розысках, – сказал Кунцевич, пожимая Флейшеру руку.
– Ваше высокоблагородие, – вдруг подал голос надзиратель, до сей поры хранивший полное безмолвие, – не могли бы вы посмотреть карточку одного человека?
– Какого человека? – удивился смелости нижнего чина полковник.
Кунцевич, вмиг сообразивший, в чем дело, достал из кармана сюртука фотографию предполагаемого убийцы мадам Кошелевой и протянул ее жандарму:
– Вот этого.
Флейшер взял картонный прямоугольник и сразу же сказал:
– Так это же Георгий Сергеевич и есть… Боже, что это с ним?
– Какой Георгий Сергеевич?
– Так Столпаков, пристав, который Дочь майора высек…
– А вы молодец, Вельшин, – похвалил охранника чиновник для поручений на улице, – и как вам это в голову пришло?
– Как-то, знаете ли, спонтанно. Приметы схожие-с.
– Так вроде полковник про приметы ничего не говорил?
– Ну как же – высок, красив.
– Да, действительно, поразительное сходство примет с карточкой, – хмыкнул Кунцевич, – не перепутаешь. Впрочем, карточку я ему был обязан в любом случае показать, а это мне и в голову не пришло. Хотя должно было. Старею, что ли? Вам сколько лет?
– Двадцать шесть будет.
– А мне – сорок два в ноябре.
– Так какой же вы старый? Самый расцвет сил-с.
– Спасибо за комплимент. Ну, коли вы начали выказывать способности в сыскном деле, осмелюсь спросить, есть ли у вас еще какие предложения относительно дальнейших розысков?
– А не проверить ли нам госпожу Любарскую по «Ведомости справок о судимости»[15]? Учитывая ее бурную юность и заключение подложного брака? Может быть, она в мадам Кошелькову перекрестилась только для того, чтобы фамилию сменить?
Кунцевич восхищенно помотал головой:
– А вы, батенька, далеко пойдете! Только об этом надобно было ранее сказать – придется в ГЖУ возвращаться. Или у них нет уголовных алфавитов?
Как оказалось, судилась мадемуазель Любарская дважды – первый раз по статье 169 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. В 1902 году мировой судья пятого участка города Одессы выписал ей «за кражу на сумму менее трехсот рублей, совершенную в первый раз и без отягчающих вину обстоятельств» три месяца тюрьмы. Второй раз ее судили в Нижнем Новгороде. Эта запись Мечислава Николаевича удивила – в октябре 1903 года Наталья Романовна получила год тюрьмы по частям второй и восьмой статьи 170 того же Устава, но судил ее почему-то не мировой, а Нижегородский окружной суд. Да и наказание ей назначили максимально строгое.
– Скорее всего, обвиняли в чем-то более тяжком, но присяжные признали доказанной вину только в краже, – решил титулярный советник и обратился к своему временному помощнику: – Вот что, Петр Палыч. Езжайте-ка в Нижний, почитайте в Окружном суде дело, поговорите с тамошними сыщиками. Сыскным там командует господин Левиков – бывший наш надзиратель, я ему письмецо напишу, он в помощи не откажет. Разузнайте все хорошенько, поняли?
– Так точно-с, понял.
Они сели на вечерний поезд, чтобы добраться до Москвы, откуда Кунцевичу предстоял путь в столицу, а Вельшину – в Нижний Новгород. Разница в цене между вторым и третьим классом была чуть больше рубля, и надзиратель решил побаловать себя поездкой в мягком вагоне. В их отделении никого не было, поэтому сыщики позволили себя снять сюртуки. Вельшин пошел умываться, и в это время Мечислав Николаевич увидел на полу бумажник – сыскной надзиратель, видимо, обронил его, когда разоблачался. Кунцевич поднял портмоне и обратил внимание на торчащий уголок фотографической карточки. Любопытство перевесило, и титулярный советник достал фотографию. На ней был изображен его попутчик в военной форме, в лихо заломленной фуражке, опирающийся на шашку. На груди надзирателя виднелся знак отличия военного ордена[16]. Сыщик засунул карточку обратно и положил бумажник на сиденье.
Глава 6Хипесница
Григорьев встал из-за стола, пожал титулярному советнику руку и жестом указал на стул рядом с приставным столиком. Сам разместился напротив.
– Крайне любопытные сведения вы получили в Калуге. А когда мои люди их проверили, они стали еще любопытнее. Георгий Сергеевич Столпаков, потомственный дворянин Рязанской губернии, родился в 1870 году, окончил Константиновское училище, выслужил штабс-капитанский чин и вышел в запас. В 1898 году поступил в калужскую городскую полицию, затем был предан суду по известному нам делу, приговорен к ссылке на жительство в Сибирь, наказание отбывал в Тобольской губернии. В 1902 скрылся из места, определенного ему для жительства, и с тех пор о нем ничего известно не было. Я показал карточку Столпакова одному… хм… Вы, надеюсь, понимаете, что это строжайший секрет?
Кунцевич кивнул головой.
– Так вот, мой агент признал в убиенном боевика максималистов по кличке Гусар. Он отвечал в партии за бомбы.
– Почему Гусар? Он же артиллерист.
Полковник хмыкнул:
– Точно такой же вопрос я задал агенту, но тот только развел руками. Да и какое это имеет значение? – последнюю фразу Григорьев произнес несколько раздраженно. – Вы лучше скажите, какие вы выводы сделали из всего услышанного?
Кунцевич пожал плечами.
– Выводы делать рано, можно только предполагать.
– Так предполагайте!
– Прошу меня простить, ваше высокоблагородие, но прежде чем я выскажу свои предположения, не изволите ли вы ответить на несколько моих вопросов?
– Спрашивайте.
– Из газет мне стало известно, что с деньгами скрылась дама. Это не Любарская-Кошелькова часом, вы не знаете?
– Приметы сходятся. Деньги увезла зеленоглазая подруга руководителя максималистов по кличке Медведь. О ней нам мало чего известно. Называлась она Шурой, в банду, простите, в боевую группу ее привел Медведь, за несколько месяцев до экса. Вот, пожалуй, и все.
– Коли Столпаков входил в банду – я, ваше высокоблагородие, поправляться не буду, потому как банда это и есть, – то он вполне мог встретиться с мадам Кошельковой на одной из сходок. Они друг друга узнали. Бывший пристав другу госпожи Любарской ее прошлое раскрывать не стал, а взамен потребовал у Натальи Романовны привезти деньги с экса ему. Сам-то он в нападении участия не принимал?
– Нет, его ценили как специалиста-сапера и к эксам не привлекали. Но откуда он заранее мог знать, что Любарской поручат забрать деньги?
– Он мог потребовать у нее добиться такого поручения. Коли она была близка с их «иваном», то выполнить такое требование ей было вполне по силам.
– Ну что же, логично. Кошелькова его обманула, он ее каким-то образом нашел, выпытал имя подельника, убил и поехал за деньгами.
– Имя подельника она, скорее всего, ему не сказала, иначе ему незачем было бы ехать в Москву. Из письма следует, что мадам Любарская знала, куда господин Рютенен отправится из Первопрестольной. Если бы она рассказала про самого адвоката, то рассказала бы и про то, что он уехал в Выборг. Скорее всего, Столпаков узнал про Рютенена так же, как и я, – по штемпелю на папке. Кстати, а про адвоката ваш осведомитель ничего не рассказывал?
– Нет, но обещал разузнать.
– А что у нас с продавцом акций «Невских вложений»?
– Пока молчит Первопрестольная, ей теперь не до наших расследований. Слыхали, что там намедни произошло?
– Нет.
– Вы что, газет не читаете?
– Читаю, но….
– Вчера в Москве какие-то революционэры обнесли Общество взаимного кредита почти на миллион.
– Ого!
– Тамошняя полиция и Охрана стоят на ушах, поэтому надежды на их помощь сейчас никакой, вся надежда на вас. Что дальше делать думаете?
– Я бы в Выборг съездил.
– Так езжайте.
Вельшин в это время сидел в нижегородской сыскной, пил чай и слушал рассказ Левикова:
– У нас, когда ярмарка, целый съезд этих «кошек». Буквально не дают купцам проходу. Мы их пачками ловим. Но Любарская эта хитрая была, она у нас, как потом выяснилось, три «сезона» отработала, а мы про нее даже и не знали, – начальник нижегородского сыска говорил с каким-то едва заметным и непонятным акцентом. – Ездили они к нам маленькой, но дружной компанией – сама Наталья Романовна, ее «кот», еще одна «кошка», так называемая «ветошная», и «хозяйка». Первой, примерно за неделю до ярмарки, приезжала «хозяйка» и снимала двух-трехкомнатную квартирку. Когда ярмарка начиналась, приезжали «кот» с «кошками». «Ветошная» прописывалась к «хозяйке», а «кот» с Натальей Романовной снимали другую квартиру.
Комната, в которой была прописана «ветошная», обязательно должна была быть проходной, с двумя выходами – один в переднюю, другой в соседнюю комнату. Петли этой двери намазывали маслом, дверную коробку обивали резиной, так что дверь растворялась без всякого скрипа и шума. Из мебели в комнате была только кровать, непременно за ширмой, да стул, непременно рядом с дверью в смежную комнату. Ну еще комод, этажерка там, вазочки всякие, зеркало, китайский фонарь, короче, делали располагающую к любви обстановку.
Госпожа Любарская одевалась дорого и скромно, как настоящая дама, выходила из дома и начинала фланировать по главным улицам, в поисках приезжего «фрайера» при деньгах. Обнаружив такого, Наталья Романовна давала повод для знакомства – роняла перчатку, оступалась, «нечаянно» толкала купца, короче, начинался «марьяж». Под влиянием прекрасного голоска и обольстительных форм госпожи Любарской купец таял и предлагал случайной знакомой зайти к нему в нумер, выпить чаю. Наталья Романовна в гостиницу идти категорически отказывалась. Незаметно, за разговорами, они оказывались возле ее дома, и тут, поломавшись, она уступала настойчивым просьбам ухажера и приглашала его к себе. Купец попадал в миленькую чистенькую комнатку с зажженным под потолком китайским фонарем, пахнущую какими-то нежными, возбуждающими духами, и….