Фотограф Смит запечатлел и эту картину.
Для этого года было уже слишком поздно, но Абель решил еще раз предпринять попытку хоть кем-то стать и потому пошел к руководителю мореходной школы. Чего я там не видал, думалось ему по дороге, но все-таки он пошел.
Вернулся он крайне угрюмый. Он-то полагал, что достаточно будет к основам, заложенным в австралийской школе, прибавить, так сказать, норвежский довесок. Но после беглого испытания, нескольких вопросов он и сам увидел, что либо забыл выученное в Австралии, либо вообще никогда этого не учил. Помотав головой, он удалился восвояси. Отказываться от своего замысла ему не захотелось, а начинать все по новой — тем более.
Просто здесь, в родном городе, он никак не мог снова поступать в школу, такой старый, большой и рослый. И он надумал уехать.
Он твердо решил, что теперь дело пошло всерьез.
Тут выяснилось, что уехать он собирался в чем был. Но Лолла заставила его взять с собой хотя бы смену одежды. Это он в общем-то мог сделать, а потому и поддался на уговоры. Покуда она занималась укладкой вещей, он приставал к ней с расспросами:
— Ты знаешь молодого Клеменса?
— Да, — удивилась Лолла, — я ведь служила у них.
— Он адвокат.
— Разумеется. А к чему ты клонишь?
— А к тому, что ты могла бы уговорить молодого Клеменса уладить дело с фальшивым обязательством и выкупить его у банка.
— Да, но…
— А ты, видите ли, не придумала ничего умней, как выйти за моего отца.
— Ах, так! Думаешь, я не просила Клеменса? Просила. Но он не захотел.
— Это почему же? — допытывался Абель. — Уж как-нибудь у него хватило бы денег на первую выплату.
— Верно, хватило бы. Но он сказал, что не желает иметь ничего общего с этой историей.
— Прямо так и сказал? Разве вы с ним не были добрыми друзьями?
— Ну, что друзьями — этого не скажешь. Но служить у них было приятно. Особенно из-за Ольги. Он всегда был очень мил и приветлив, но уж Ольга ко мне относилась как-то особенно, хотя я и была у них в услужении. А все эти книги, которые она давала мне читать! Один раз Клеменс отобрал у меня книгу, она, мол, не для меня — грязная.
— Ты к ним и сейчас еще заходишь?
— Нет. Один раз я села у них на кухне, и фру сказала мне «добрый день», но она думала, что я пришла к их новой служанке, а я-то вовсе не к ней пришла. Вот с тех пор я там больше и не бывала.
Молчание.
— Нет, Абель, — снова заговорила она, не переставая укладывать его вещи, — у меня и впрямь не было другого выхода.
— Все равно плохо, что ты это сделала.
— Почему плохо?
— Потому что ты себя замарала.
— Я могла и хуже себя замарать. А тут я как вошла, так и вышла.
— Замуж! Да за кого — за моего отца! Ему сколько годков-то было — сто?
— Ты теперь из-за этого настроен против меня?
— Нет, теперь нет. Хотя знаешь, Лолла, ты и для меня самого была бы неплоха, чтобы заполучить тебя и вместе уйти на дно.
Лолла задумалась:
— Я не поняла, о чем ты. Я была бы неплоха и для тебя?
— Да, чтобы вместе опуститься на дно.
Она укладывала сорочки и носки, вынимала их и укладывала снова.
— А теперь уже поздно? — спросила она.
— Ты и сама должна понять.
— Да, — сказала она.
Молчание.
Он заговорил о другом: о том, что ему надо было послать деньги в Америку, но он так и не послал, так как до отъезда у него не нашлось времени.
Но Лолла не желала менять тему, она повторила, что вышла из этой истории точно такой же, как и вошла, без изменений, примерно в таком смысле…
Абель:
— Я про деньги, которые должен был отправить давным-давно, но так и не отправил.
— Мне кажется, ты мне не веришь. Примерно в таком смысле…
— Да, да, Лолла. Мне непременно надо было отправить эти деньги.
Наконец-то Лолла услышала то, что он говорит.
— А что это за деньги?
— Для одного человека по имени Лоуренс.
— Ты ему должен?
— Нет. Он сидит в тюрьме, вот и надо бы ему что-нибудь послать.
Лолла, подумав:
— Меня это, конечно, не касается, но на твоем месте я бы не стала рисковать своими деньгами. Их нелегко будет получить обратно.
— Нелегко.
— Ты три недели проработал в книжном магазине, и тебе от них ничего не следует. Но ведь и за три недели на лесопильне ты ничего не получил?
Абель, с улыбкой:
— Я бы ни эре от них не взял, даже если б они и предложили. Они банкроты.
— И когда ты живешь в «Приюте моряка», ты ведь тоже платишь каждый день.
— Да, Лолла, но я все равно не мог бы ничего взять на лесопильне. Денег у них нет, склады у них пусты, у них вообще ничего нет.
— Я просто думала, — сказала Лолла, — что для тебя было бы дешевле жить у моей матери…
— Где? — разинул рот Абель.
— Ну да, на берегу. Там четыре комнаты, а нас всего двое.
Абель замотал головой и коротко отрезал:
— Нет.
Лолла:
— Может, ты и прав, я просто так предложила. Люди начали бы судачить. Чемодан у тебя облезлый, как я погляжу.
— Знаю. Зато у меня есть новый рюкзак. Может, мне его взять?
— Рубашки в рюкзак?! Хотя с таким чемоданом и впрямь стыдно ездить.
— Господи, до чего ж ты у нас благородная. Тебя не молодой Клеменс этому выучил?
— Он меня вообще ничему не учил. Просто когда я чистила вещи, то обратила внимание, что пиджак у него на шелковой подкладке.
— А когда он раздевался, ты, случайно, не обратила внимания, какое на нем белье?
— Я и так это знаю. Недаром я его стирала. И его белье, и его жены. У нее белье самое тонкое и нарядное, и мне не велено было его тереть и выкручивать, только прополоскать в корыте, и все.
— Ну а у него?
— У него тоже очень тонкое. Но должна тебе сказать, то, что ты купил для себя, по крайней мере не хуже.
— Значит, и оно хорошее.
— Плохо одно: твой чемодан. Впору сходить и купить новый.
— Перестань об этом и кончай складывать. И вот это не забудь.
— Да зачем он тебе нужен?
— Сунь его в какой-нибудь носок.
— Ума не приложу, зачем тебе в мореходной школе нужен револьвер.
И Абель уехал. Теперь дело пошло всерьез. Он был совершенно уверен, что в этом году на занятия опоздал, но все равно уехал. Потому как дело пошло всерьез.
Он пропадал всю зиму, а к маю снова объявился. Писать он никому не писал и вообще не подавал никаких признаков жизни, но Лолла на правах мачехи заставляла его банк сообщать, регулярно ли ему переводятся деньги, которых хватило бы и на жизнь, и сверх того.
Тем не менее он вернулся худой и усталый, и вид у него был человека, давно не евшего досыта. Посмотрел бы его отец, в каких обносках он вернулся назад, а тонкого белья уже не было и в помине. Он-де сдал его в стирку и уехал, не получив обратно.
Конечно же поездка принесла ему очередное разочарование, но ничего удивительного тут не было, время года он выбрал неудачное и слишком поздно приехал. Он занял прежнюю комнату в «Приюте моряка» и начал коротать свои дни, как и прежде, ни о чем не тужа.
Лолле он объяснил все как есть: он сразу же пошел к директору большой мореходной школы, ни дня не упуская, изложил свое дело и получил ответ. Да, директор держался очень приветливо: я понимаю, вы — человек, который хочет кем-то стать, ну что ж, давайте послушаем. Он задал несколько общих вопросов по мореходству. Для меня это были детские игрушки, продолжал Абель. Но тут он начал спрашивать то, что я выучил из книг. Так я же читал английские книги. Не беда, отвечайте по-английски, отвечал директор. Я рассказал ему все, что вычитал из книг, а это было, видит Бог, немного. Да и как могло быть много после двух коротких испытаний в Сиднее! Он меня понял. Жаль, что вы так мало об этом знаете, сказал он, а что, если вам взять репетитора? Охотно, ответил я.
Но то, что я ничего не знал, меня очень огорчило, и я прямо об этом сказал. Он со мной согласился и вообще проявил полное понимание. Подумайте все-таки о моем предложении насчет частных уроков. У вас будет хороший учитель, это я могу вам твердо обещать.
Ну почему я не сумел усвоить достаточно теории из книг, чтобы сразу начать занятия у этого директора! Просто беда. Он желал мне добра и сердечно пожал руку, когда я уходил. Но раз все так глупо вышло, я вернулся к себе на квартиру, лег и все время думал об этом. Там еще был молодой паренек, он приехал издалека, мы потолковали с ним о всякой всячине, и я понял, что для меня просто невозможно нагнать его, потому что я на восемь лет его старше и был женат и все такое прочее. И пока я лежал так, то решил бросить эту затею. Просто позор, как оно все со мной вышло.
После Рождества и Нового года я начал смотреть на это дело с другой стороны, что ж это за собачья жизнь так себя изводить, в Кентукки гораздо лучше. Я мог бы написать письмо Лоуренсу и послать ему деньжонок и тем подбодрить нас обоих, но ничего этого не сделал. Я был донельзя мрачный и одинокий, и когда паренек, мой сосед, пришел с известием, что директор приглашает меня для беседы, то поначалу даже идти не хотел. Но паренек вычистил мой костюм и пошел вместе со мной и ждал за дверью.
Директор сообщил мне, что я могу приступать к учебе.
Удивительные попадались мне люди, вот хотя бы он, флотский командир и директор морской школы, для меня он значил больше, чем отец, и я наобещал все, о чем он меня просил. Он дал мне список книг, чтобы я купил их, и мы с этим пареньком на обратном пути купили книги, словом, я приготовился как надо, так что с моей стороны никаких препятствий не было.
Но вышло нескладно. Я так и не обратился к репетитору, а начал сам читать книги, но без особого толку. В апреле репетитор пришел сам и спросил, как будет дальше. Я сказал, что на все согласен. Тогда давайте сразу и начнем. Человек он был основательный, мы начали с самого начала, и я за несколько часов много выучил. Меня очень взбодрило, что я понимаю его объяснения, и, когда он задал мне еще задание на дом и сказал, что придет завтра, я только обрадовался.