Тунсберге. Конунг отпраздновал там йоль.
Магнус конунг услышал, что берестеники в Рэ. Конунг и Орм вышли с войском из города и направились в Рэ. Лежал глубокий снег, и было очень холодно. Когда они пришли в усадьбу, они вышли со двора на дорогу и построились вне усадьбы, вытоптав под собой снег. Их было неполных пятнадцать сотен человек. Берестеники были в другой усадьбе, а часть их войска рассеялась по домам.
Когда берестеники узнали, что пришло войско Магнуса конунга, они стянулись и построились. А увидев его войско, они решили, что их войско больше, и так оно и было на самом деле, и они бросились в бой. Но когда они стали продвигаться вперед по дороге, только немногие смогли идти вперед одновременно. Те же, кто сходили с дороги, попадали в такой глубокий снег, что едва могли пробираться вперед. Тут их ряды расстроились, и те, кто шли впереди, были сражены. Знамя их было сбито, а те, кто шли всего ближе к нему, отступили, а некоторые обратились в бегство. Люди Магнуса преследовали их и убивали каждого, кого настигали. Так, берестеники не смогли построиться в боевой порядок, и, беззащитные против оружия неприятеля, многие из них погибли, а многие бежали.
И случилось, как часто случается даже с отважными и доблестными воинами, что если им нанесен удар и они обратились в бегство, то большинство из них уже не возвращается. И вот большая часть берестеников обратилась в бегство, и множество погибло, ибо люди Магнуса конунга убивали всех, кого могли, и никому не давали пощады из тех, кого настигали, так что и те бежали, кто куда.
Эйстейн конунг тоже бежал. Он бросился в какой-то дом и попросил хозяина пощадить и спрятать его. Но тот убил его, а потом отправился к Магнусу конунгу и застал его в Хравнснесе. Конунг был в доме и грелся у огня. В доме было много народу. Люди пошли и принесли труп Эйстейна и внесли его в дом. Конунг велел людям подойти и опознать труп. А на поперечной скамье сидел какой-то человек. Никто не обратил на него внимания. А это был берестеник. Увидев труп своего государя и узнав его, он сразу же вскочил. В руке у него была секира. Он быстро подбежал к Магнусу конунгу и нанес ему удар секирой. Удар пришелся в шею у плеча. Какой-то человек увидел секиру в воздухе и оттолкнул ее, так что она вонзилась в плечо. Это была глубокая рана. Затем берестеник взмахнул секирой во второй раз, метя в Орма Конунгова Брата. Тот лежал на скамье. Удар должен был прийтись по обеим голеням. Но когда Орм увидел, что этот человек хочет убить его, он быстро подобрал ноги и перебросил их себе через голову, и секира вонзилась в стояк скамьи. Она крепко застряла в нем. Между тем берестеник был так утыкан копьями, что он едва мог упасть. Тут только люди увидели, что он тащил за собой по полу свои внутренности. Мужество этого человека очень хвалили.
Люди Магнуса конунга долго преследовали бегущих и убили всех, кого могли. Тут погиб Торфинн из Снёса и многие другие трёнды.
Войско, которое называли берестениками, составилось из большого множества разных людей. Это был народ суровый и очень искусный во владении оружием, но довольно несдержанный. Они вели себя буйно и бешено, когда их было очень много. Среди них было мало таких, которые могли дать хороший совет или были привычны править страной или знали законы или умели управлять войском. И хотя некоторые из них понимали что к чему, большинство хотело делать то, что им вздумается. Им казалось, что в силу их многочисленности и их мужества они могут ничего не бояться.
Многие из тех, кто спаслись бегством, были ранены и потеряли оружие и одежду, и все были без денег. Некоторые бежали на восток в пограничные леса, многие — в Теламёрк, в основном те, которые были оттуда родом. Некоторые бежали на восток в Швецию. Все постарались скрыться, так как у них было мало надежды, что Магнус конунг или Эрлинг ярл пощадят их.
Магнус конунг отправился назад в Тунсберг. Победа над берестениками его очень прославила, так как все всегда говорили, что Эрлинг ярл — щит и сила их обоих, но после того как Магнус конунг одержал победу над таким большим и многочисленным войском, имея меньше людей, все стали считать, что он всех превзойдет и будет настолько же лучшим воином, чем ярл, насколько он младше того.
Приложения
М. И. Стеблин-Каменский. «Круг Земной» как литературный памятник
Долгое время «Круг Земной»[1016] принимался за рассказ о прошлом, заслуживающий полного доверия, т. е. за историю. С развитием исторической науки возрастал скептицизм по отношению к «Кругу Земному» как истории, и все более частыми становились высказывания, которые сводятся к тому, что «Круг Земной» — это, в сущности, не история, а исторический роман, т. е. художественная литература. А что же такое «Круг Земной» на самом деле? Необходимо прежде всего учесть следующее. В сознании средневекового исландца не было деления на рассказ о прошлом, отвечающий требованиям, которые предъявляются к истории как науке, и рассказ о прошлом, отвечающий требованиям, которые предъявляются к художественной литературе. Рассказ о прошлом был поэтому, так сказать, «праисторией». Пытаться ответить на вопрос, что такое «Круг Земной», в терминах таких понятий, как «история» и «исторический роман», например — толковать его как нечто среднее между ними, или нечто, совмещающее в себе то и другое, — это значит приписывать средневековому исландцу то, что было совершенно чуждо его сознанию. Праистория — это нечто резко отличное как от истории, так и от исторического романа, а в известном смысле даже противоположное им.
Праистория отличается от истории прежде всего тем, что задача, которую она себе ставила, была несравненно больше той, которую может ставить себе история.
Праистория претендовала на то, что она правда, а не вымысел, но вместе с тем стремилась к тому, чтобы воссоздать прошлое как живую и полнокровную действительность. Так, хотя автор «Круга Земного» несомненно осознавал свой рассказ о прошлом как вполне правдивый, он изображал события прошлого как действия и слова конкретных людей, т. е. как живую действительность, которую можно наблюдать совершенно так же, как человек может наблюдать то, что находится перед его глазами и в пределах его слуха. Иллюзии присутствия при событиях, которые описываются в «Круге Земном», способствует еще и то, что, поскольку события не комментируются, читателю приходится самому догадываться, что скрывается за теми или иными действиями или словами, подобно тому, как это обычно приходится делать непосредственному наблюдателю событий.
Между тем, хотя история тоже претендует на то, что она правда, а не вымысел, она может претендовать на это только ценой отказа от какой-либо попытки воссоздать прошлое как живую действительность, как слова и действия отдельных людей, только ценой сведения прошлого к перечислению фактов общегосударственного значения, средних цифр, действий социальных сил и тенденций, политических и экономических факторов и т. п., т. е. ценой сведения прошлого к абстракциям, которые нельзя наблюдать как живую действительность и которые, в той мере, в какой они обычно обусловлены субъективной концепцией автора-историка, образуют как бы дымовую завесу, застилающую конкретную действительность.
Но такая же ограниченность, только с обратным знаком, характерна и для исторического романа. Правда, исторический роман может воссоздавать прошлое как полнокровную действительность, и в этом его отличие от истории, но он может воссоздавать прошлое так только ценой отказа от того, чтобы быть правдой, а не вымыслом. Автор исторического романа не может не сознавать, что в его романе исторические факты, а что — его собственный вымысел. Вымысел в историческом романе — это, в сущности, в большей степени «литература», чем вымысел в романе из современной жизни: исторический роман подразумевает более четкое разделение на факты, послужившие материалом для повествования, и вымысел автора, и тем самым большую выделенность вымысла в сознании автора. Не случайно исторический роман возник как жанр гораздо позднее, чем роман из современной жизни. Он явно более поздняя стадия развития вымысла в литературе.
Между тем в праистории то, что с точки зрения современного человека представляется художественным вымыслом, было вымыслом неосознанным и поэтому отнюдь не препятствовало осознанию повествования, в котором такой вымысел был представлен, как правды. Но что касается «Круга Земного», то в нем неосознанный вымысел был еще и результатом того, что его автор унаследовал свой метод рассказывания о прошлом от устной традиции: поскольку в устной традиции не могло быть фиксированного текста, рассказчик более или менее точно воспроизводил только общее содержание, форму же он должен был импровизировать, т. е. создавать заново при каждом исполнении. Такая заново создаваемая форма не могла, естественно, осознаваться как вымысел: она была неизбежным элементом всякого добросовестного, т. е. правдивого рассказа о прошлом. Автор «Круга Земного» действительно унаследовал такую технику рассказа, его повествование — это творческий пересказ, в котором сочинение неотделимо от исполнения, что особенно очевидно, если сравнивать те места «Круга Земного», письменный источник которых известен, с самим источником[1017]. Такое сравнение показало, что автор «Круга Земного» пересказывал свой письменный источник отнюдь не дословно. Пересказывая тот или иной эпизод, он присочинял конкретный фон, уточнял время и место действия, даже погодные условия, диалогам придавал б`ольшую содержательность и драматичность, присочинял монологи, углубляющие историческую перспективу или характеризующие персонажей (такие монологи — черта, вообще характерная для «Круга Земного»), вводил бытовые детали и т. д.
То, что многое в праистории — художественный вымысел, стало заметным только с развитием исторической науки. Вместе с тем, неверным было бы утверждение, что история в принципе объективнее праистории. В исследованиях «Круга Земного» немало места занимали попытки определить политическую концепцию его автора. Характерно, однако, что единства взглядов в этом вопросе как правило не удавалось достигнуть. Оказывалось, что в «Круге Земном» можно обнаружить выражения не только разных, но и противоположных политических концепций. В одной из последних работ, посвященных этому вопросу, утверждается даже, что автор «Круга Земного» сознательно и последовательно проводил две противоположные политические концепции (роялистскую и антироялистскую) с целью «медиации» между ними. Гораздо более вероятно, однако, что идеологические противоречия, в которых повинен автор «Круга Земного», объясняются просто его наивностью как праисторика. Автор «Круга Земного» не умел замалчивать факты, противоречащие его взглядам, или соответствующим образом манипулировать ими. В этом отношении особенно характерно его отношение к христианству. В «Круге Земном» есть немало прямых высказываний автора, где прославляется христианство и осуждается язычество, и нет никаких оснований сомневаться в том, что в этих высказываниях выражаются взгляды автора. Однако то, что рассказывается в «Круге Земном» о христианизации