нь обеспокоены тем, что предпримет конунг шведов, так как узнали, что он был сильно на них разгневан за то, что они завели дружбу с Олавом конунгом Норвегии вместо того, чтобы враждовать с ним. Он обвинял в измене и тех, кто сопровождал его дочь Астрид в Норвегию. Некоторые говорили, что им надо искать поддержки у конунга Норвегии и предложить ему свою дружбу, но другие были против этого и говорили, что западным гаутам не под силу тягаться со шведами.
— Норвежский конунг от нас далеко, — говорили они, — и главная часть его страны далеко отсюда, поэтому надо сначала послать людей к конунгу шведов и попытаться заключить мир с ним. А если это нам не удастся, то тогда нам останется только искать помощи у конунга Норвегии.
Бонды попросили Эмунда быть их послом и отправиться к конунгу шведов. Он согласился, взял с собой тридцать человек и отправился в Восточный Гаутланд. Там у него было много родичей и друзей, и его хорошо принимали. Он рассказал о своем трудном поручении самым мудрым людям, и все они согласились с тем, что конунг поступает против законов и обычаев. Потом Эмунд поехал в Швецию и совещался там со многими могущественными людьми, и все они были того же мнения.
Он продолжал свою поездку и добрался однажды вечером до Уппсалы. Они нашли себе хорошее пристанище и переночевали там. На следующий день Эмунд пошел к конунгу. Конунг был на сходе, и вокруг него было много народу. Эмунд подошел к конунгу, склонился перед ним и приветствовал его. Конунг посмотрел на него, поздоровался и стал расспрашивать о новостях. Эмунд отвечает:
— У нас, гаутов, мало новостей, но мы считаем за новость то, что произошло с Атти Дурашным из Вермаланда, когда он зимой отправился на лыжах охотиться с луком. Мы считаем его очень хорошим охотником. Там в горах он добыл столько беличьего меха, что едва мог свезти его на санках. Когда он возвращался из леса, то увидел на дереве белку. Он выстрелил в нее, но промахнулся. Тогда он разозлился, бросил санки и побежал за ней вдогонку. Белка бросилась в самую гущу, прыгая то по корням деревьев, то по ветвям, и ускользнула между ветвями. Когда Атти стрелял в нее из лука, стрела пролетала то выше нее, то ниже, хотя Атти все время видел белку. Он так увлекся погоней, что гнался за белкой целый день, но никак не мог ее застрелить. А когда стемнело, он лег в снег, как было у него в обычае, и провел так ночь. А была метель. Наутро Атти отправился искать свои санки, но так и не нашел их и вернулся домой ни с чем. Вот и все мои новости, конунг.
Конунг говорит:
— Не слишком это важные новости, если тебе больше нечего рассказать.
Эмунд отвечает:
— Недавно случилось еще такое, что тоже можно считать новостью. Гаути сын Тови отправился с пятью боевыми кораблями по Гаут-Эльву, и когда он стоял у островов Эйкрейяр, туда приплыли датчане на пяти больших торговых кораблях. Гаути со своими людьми быстро справились с четырьмя кораблями, не потеряв ни одного человека, и захватили все добро, но пятому кораблю удалось уйти в море на парусах. Гаути на одном корабле поплыл за ним вдогонку. Он почти догнал их, но поднялся сильный ветер, и торговому кораблю удалось оторваться от них и уйти в открытое море. Гаути хотел повернуть назад, но разыгралась буря, и его корабль разбился у острова Хлесей. Большинство его людей погибло, и все добро пропало. Товарищи должны были ждать его у островов Эйкрейяр. Но тут подошли датчане на пятнадцати торговых кораблях, перебили их всех и захватили все то добро, которое они раньше добыли. Так им досталось за их алчность.
Конунг говорит:
— Это важные вести, и о них стоило рассказать. Но какое у тебя ко мне дело?
Эмунд отвечает:
— Я приехал, господин, чтобы ты вынес решение по одному трудному делу. Наши законы отличаются тут от уппсальских законов.
Конунг спрашивает:
— На что же ты жалуешься?
Эмунд отвечает:
— Жили два мужа знатного рода. Они были равны по происхождению, но не равны по богатству и нраву. У них были распри из-за земли, и они наносили друг другу много ущерба, но больше тот, кто был могущественней, пока их распре не положили конец и не рассудили ее на всеобщем тинге. Тот, кто был могущественнее, должен был возместить ущерб. В первый же платеж гусенок пошел за гуся, поросенок за свинью, полмерки за мерку чистого золота и глина и грязь за вторую половину. К тому же он грозился расправиться с тем, кому ему пришлось платить. Как вы рассудите это дело, государь?
Конунг отвечает:
— Пусть заплатит ровно столько, сколько ему присудили и еще в три раза больше своему конунгу. А если он не заплатит в течение года, то должен лишиться всего своего имущества, и пусть отдаст половину своего добра конунгу, а половину — тому, кому он должен был возместить ущерб.
Эмунд призвал в свидетели этого решения всех самых могущественных людей, которые там были, и сослался на законы уппсальского тинга. После этого он попрощался с конунгом и ушел. Потом к конунгу стали обращаться с жалобами другие, и он долго разбирал дела людей.
Когда конунг пошел к столу, он спросил, где Эмунд лагман. Ему ответили, что тот ушел к себе. Тогда конунг сказал:
— Сходите за ним. Он сегодня будет моим гостем.
Тут принесли разные яства, вошли скоморохи с арфами, скрипками и другим снарядом, потом внесли напитки. Конунг был очень весел, вокруг него сидело много могущественных мужей, и он больше не вспоминал про Эмунда. Конунг пировал до вечера и потом проспал всю ночь, но когда он проснулся утром, то вспомнил, о чем ему вчера говорил Эмунд. Одевшись, он велел позвать к себе своих мудрецов.
У Олава конунга было двенадцать мудрейших людей. Они вершили суд вместе с Олавом и решали трудные дела. Это было нелегко, так как, хотя конунгу не нравилось, когда судили не по справедливости, он не терпел, если ему перечили. Собрав их, конунг велел позвать Эмунда лагмана. Тот, кого за ним послали, вернулся и сказал:
— Государь, Эмунд лагман уехал вчера после ужина.
Конунг сказал:
— Скажите, мудрые люди, на что намекал Эмунд, когда вчера просил меня рассудить тяжбу?
Те отвечали:
— Государь, Вы ведь, наверное, уже и сами думали, на что он намекал.
Конунг говорит:
— Когда он говорил о двух знатных мужах, которые враждовали между собой и наносили друг другу ущерб, хотя один из них был более могущественный, он имел в виду меня и Олава Толстого.
Они отвечали:
— Все так и есть, как Вы говорите, государь.
Конунг говорит:
— Нашу тяжбу решили на уппсальском тинге. Но что он имел в виду, когда сказал, что плохо возмещался ущерб и гусенок шел за гуся, поросенок за свинью, а золото пополам с глиной и грязью за чистое золото?
Арнвид Слепой отвечает:
— Государь, глина совсем не то же самое, что чистое золото, но еще больше разницы между конунгом и рабом. Вы обещали Олаву Толстому вашу дочь Ингигерд, а она ведет свой род от рода уппсальских конунгов, самого знатного рода в Северных Странах, потому что он ведет свое начало от самих богов. А теперь Олав взял в жены Астрид, и, хоть она и дочь конунга, но мать ее рабыня и к тому же вендка. Конечно, тот конунг, который берет такую жену с благодарностью, вам не чета. Тот, кто только норвежец, не может сравниться с уппсальским конунгом. Поблагодарим богов за то, что они не забывают своих любимцев, и пусть так и дальше будет, хотя сейчас уже многие отвернулись от старой веры.
Их было трое братьев. Одного звали Арнвид Слепой. Он так плохо видел, что едва мог сражаться, хотя был очень храбр. Второго брата звали Торвид Заика. Он не мог выговорить подряд и двух слов, но был очень смел и решителен. Третьего брата звали Фрейвид Глухой. Он плохо слышал. Все братья были людьми могущественными и богатыми, знатными и очень мудрыми. Все они были в большой милости у конунга.
Тогда Олав конунг сказал:
— А что имел в виду Эмунд, когда говорил об Атти Дурашном?
Все переглянулись и промолчали. Конунг сказал:
— Говорите прямо!
Тогда Торвид Заика сказал:
— Атти — склочный, жадный, злобный, глупый, дурашный.
Конунг спросил:
— А на кого это он намекал?
Тогда Фрейвид Глухой ответил:
— Государь, мы можем сказать и яснее, если будет на то Ваше позволение.
Конунг сказал:
— Так скажи, Фрейвид, я позволяю тебе сказать, что ты хочешь.
Тогда Фрейвид сказал:
— Мой брат Торвид, который слывет самым мудрым из нас, называет такого человека, как Атти, склочным, глупым и дурашным. Он потому его так называет, что такому человеку ненавистен мир, и он из кожи лезет вон, чтобы добиться какого-нибудь пустяка, но не может его добиться, и упускает нужное и важное. Я глухой, но и то смог услышать то, о чем многие говорят. И могущественным людям и народу пришлось не по вкусу, что Вы, государь, не сдержали слова, данного конунгу Норвегии, но еще хуже то, что Вы отказались выполнить то, что было решено всем народом на уппсальском тинге. Вам не страшен ни конунг Норвегии, ни конунг датчан и никто другой, пока мы шведы готовы идти за Вами. Но если весь народ будет против Вас, то мы, Ваши друзья, уже не сможем Вам ничем помочь.
Конунг спрашивает:
— А кто же те люди, которые собираются возглавить народ и лишить меня власти?
Фрейвид отвечает:
— Все шведы хотят сохранить свои старые законы и права. Посмотрите, государь, сколько с Вами знатных людей сейчас сидит здесь на совете. По правде сказать, нас здесь только шестеро из тех, кого называют Вашими советниками, а остальные, как я полагаю, разъехались по стране и собирают бондов на тинги; если говорить начистоту, то уже вырезана ратная стрела и разослана по стране, чтобы собрался карательный тинг. И нас, братьев, просили принять участие в этом заговоре, но никто из нас не захотел стать предателем своего конунга, как никогда не был им наш отец.
Тогда конунг сказал:
— Как же теперь быть? Нам грозит большая беда. Посоветуйте мне, мудрые люди, что мне предпринять, чтобы остаться конунгом и сохранить наследство отцов, — я не хочу идти против народа шведов.