Я упорно жал на газ, чувствуя, как машина дрожит от напряжения. Мотору долго не выдержать такой нагрузки… Переключиться на первую передачу, чтобы пощадить движок, от которого сейчас зависит наша жизнь? Но для этого придется сбавить ход, и потоки воды, скатывающейся с моста, еще быстрее увлекут нас в реку…
Всего метрах в пяти под нами бушевала Медянка, гордая тем, что вырвалась из созданной человеком темницы. Опоры моста, рассчитанные на поток, глубиной в десяток метров, теперь должны были удержать двое более глубокую реку, да еще и ошалевшую от долгожданной свободы. Мост доживал свои последние минуты а, быть может, и секунды…
Вода схлынула. Теперь она едва скрывала колеса машины, и «Десятка», надсадно ревя, вновь двинулась вперед, взбираясь на склон, который с каждой секундой становился более крутым. Я боялся только одного — что мост расколется. Что уцелевшая его часть треснет надвое, подобно тонущему «Титанику», и тогда мы, вместе с громадной бетонной конструкцией, рухнем в бурную воду, которая с ветерком прокатит наши трупы до самого океана… И может быть, миллионы лет спустя, когда в этом мире обезьяна возьмет в руки палку, а затем приделает к ней обточенный камень, новый вид homo sapiens'ов с удивлением найдет во льдах Арктики каркас автомобиля и два трупа себе подобных. То-то они удивятся!
Борясь с непослушным рулем я бросил мимолетный взгляд на Сашу. Она побледнела, и смотрела в одну точку — куда вперед, на дорогу или, быть может, на капот. Словно гипнотизировала не то дорогу, не то мотор, прося помощи у них обоих…
Уже потом, ближайшим вечером, анализируя события того дня, я думал о том, что именно для этого я, собственно, и отправился в Зазеркалье. Чтобы побыть Сашиным героем, чтобы спасти ее, между делом приговаривая «Все будет хорошо», или равнодушно бросая в лицо смерти: «Прорвемся». Вот только почему-то, когда смерть наступала мне на пятки, говорить и геройствовать не хотелось совсем. Хотелось жить!
Сначала медленно, по сантиметру, но постепенно все ускоряя темп, мы начали подниматься вверх. Позади нас мост коснулся поверхности реки и стал медленно погружаться. Медянка тут же воспользовалась своим шансом доконать еще одну человеческую постройку, и бурный поток приналег на неожиданное препятствие, стремясь унести ее с собой. Мост протяжно заскрипел… Под нами что-то гремело и грохотало — не то рушились опоры, не то разваливался сам мост…
Мы ехали верх, а за нами гналась вода, поднимающаяся все выше и выше. Мост теперь составлял с линией берега угол не менее 45 градусов. Я видел, что у самого берега асфальт треснул, разбрасывая осколки, и гадал, сколь долго еще продержится мост, перед тем, как окончательно рухнуть в воду.
Шины скребли по мокрому асфальту. Машина наращивала ход, словно не хуже нас понимая, что ждет ее в воде. Я никогда не верил в наличие души у неодушевленных предметов, и посмеивался над теми, кто разговаривал со своими компьютерами или автомобилями, уверяя меня, что они как собаки — все понимают, но сказать не могут. Но в тот миг мне казалось, что моя «Десятка», совсем как человек, испытывает страх… Если нас внизу ждала относительно быстрая смерть, то ее — годы страданий, коррозии и гниения на дне реки. Медленная, мучительная гибель…
Машину сильно тряхнуло, когда мы проскочили все увеличивающуюся трещину в асфальте. Меня подбросило в воздух, и я, на секунду выпустив руль, смачно шмякнулся головой об потолок. Слава богу, не в УАЗике едем — голову не расшибешь.
Мы проскочили! Отъехав на десяток метров, я остановил машину и без сил откинулся на сиденье.
— Спасибо… — прошептал я, сам не зная, к кому обращаюсь. Не то к Богу, не то к своей машине. Скорее всего второе, так как богом в этом мире был я… И богом далеко не всемогущем.
В ушах шумело, ноги подкашивались, но я все же нашел в себе силы выйти из машины, и даже помог Саше открыть покореженную дверцу с ее стороны. Правому борту «Десятки», которым она бороздила о бордюр моста, досталось весьма ощутимо. Дверцы погнуло и вмяло внутрь, оторвало дверные ручки… Удивительно вообще, как в этом кошмаре уцелели стекла? Особенно с моей стороны, на которую пришелся первый удар волны, тащившей с собой груды камней и различных обломков.
Машина вообще выглядела плачевно — побитая и поцарапанная, она походила на жертву взбалмошного носорога-изврщенца, промышляющего изнасилованием автомобилей. Но это не помешало мне, распластавшись по капоту, поцеловать своего верного железного коня в лобовое стекло. Наблюдая за мной Саша рассмеялась, а потом к ней присоединился и я, выплескивая с этим смехом покидающий душу страх. Мы хохотали, глядя то на машину, то друг на друга… Но ни разу мы не повернулись назад, чтобы взглянуть на бушующую за нашими спинами реку.
Медянка, отрезавшая нам путь домой, стала своеобразным символом. Чертой, отделявшую нашу прошлую жизнь от нынешней. Чертой, переступить которую в обратном направлении было уже невозможно.
Уже темнело, когда мы добрались до Молчановки.
Большую часть пути мы не разговаривали, лишь изредка задавая друг другу ничего не значащие вопросы. По пути дозаправили машину, слив весь бак у попавшейся по пути «Волги» — когда-то и где-то я читал, как заправиться на бензоколонке при полном отсутствии электричества и персонала, но экспериментировать сейчас мне как-то особо не хотелось. Поэтому я предпочел тихо и мирно «отсосать» бензин у другой машины, прихватив с собой заодно и полную канистру. Так, на всякий случай…
Обратная дорога для меня теперь еще более усложнилась. Теперь путь к моему дому, если, конечно, он вообще уцелел, преграждала разбушевавшаяся река, а по сему, возвращаться в свой мир мне явно пришлось бы через другое зеркало. Как я и предполагал в своем страховочном варианте — через какую-нибудь витрину среди ночи. Впрочем, можно было и перебраться через Медянку, если повезет найти где-нибудь лодку. Но нормального пути на другой берег больше не было.
Река делила Медянск на две почти равные части, и между собой они были соединены двумя мостами и дорогой, проходившей по плотине. Плотины не стало — волна, высотой с приличный дом ясно дала это понять. Тот мост, на котором волна застала нас, был первым. Второй стоял парой километров ниже по течению, и я искренне сомневался, что он уцелел.
Впрочем, после того, как я чудом уцелел сам, поколебать мое настроение, казалось, не могло ничего. Впрочем, так мне только казалось.
Молчановка встретила нас собачьим лаем, диким кошачьим ором и, конечно же, абсолютно пустыми, мертвыми домами. Если Медянск был мертв, то Молчановка еще только умирала. Умирала, страдая и корчась в конвульсиях, и это зрелище давило на психику сильнее, чем все, что я уже успел увидеть за сегодняшний день.
В стайках призывно мычали коровы, требуя еды. Несколько раз на дорогу, прямо перед нами, выскакивали собаки, за некоторыми из которых тянулась оборванная цепь. Они словно пытались остановить нас… Заставить обратить на них внимание, и выйти из машины. Зачем? Я уверен, что осиротевшие в эту ночь собаки понимали, что мы — последние люди этого мира. Вот только чего они хотели от нас? Тепла и ласки? Кнута и пряника? А, быть может, они, как и река, опьяненные свободой, теперь хотели разорвать нас в клочья, отомстив за годы сидения на цепи…
Мы долго колесили меж домов в сгущающихся сумерках, отыскивая что-нибудь подходящее. Что именно нам нужно я продумал еще сегодня утром, до встречи с Сашей. Прочный дом с погребом и гаражом, как можно меньше зависящий от цивилизации. Никаких электрических насосов — во дворе должна стоять колонка. Никакого газового отопления — только традиционная русская печь.
Мечтой был, конечно, дом с автономным генератором и уютным бомбоубежищем, но мечта — она на то и мечта, чтобы никогда не быть осуществленной.
Несколько раз я выходил из машины, чтобы проверить тот или иной дом. Трижды мне даже пришлось стрелять, отгоняя собак, табунами следовавших за нами. Оказывается, автомат был отнюдь не лишней вещью даже в мире, лишенном главного хищника, венца пищевой цепочки — человека.
Меня не устраивало то одно, то другое, но в итоге, когда темнота совсем уж, было, улеглась на деревню, я все же остановил свой выбор на небольшом одноэтажном брусчатом домике. Отчасти — потому, что он пришелся мне по душе, а отчасти — потому, что было уже слишком темно, чтобы продолжать поиски.
Тут выяснилось, что при всей моей предусмотрительности, я не подумал о самом главном. Об освещении! У нас не было не то, что фонарика, но даже и элементарных спичек.
— Дитя цивилизации! — обругал себя я, на ощупь пробираясь по сенкам и молясь о том, чтобы собака, будку которой мы видели снаружи, не оказалась в доме, — Как всегда надеялся купить спички по пути, в киоске?
Спички нашлись… За ними нашелся и фонарик, а потом — и сущее сокровище, керосиновая лампа, да не просто антикварная, а заправленная самым настоящим керосином. Слава богу, керосинку я обнаружил до того, как едва не наступил в коробку, в которой ютились десяток цыплят, полумертвых от голода.
Ни Саша, ни, тем более я, не были толком приспособлены к жизни в деревне. А уж тем более, в деревне безлюдной, пережившей беззвучный Армагеддон, уничтоживший в этом мире человечество. У меня в Молчановке жила бабушка, у которой я часто бывал в ранней юности, и потому помнил эту деревушку как райское место в дали от города. Потом, правда, годам к 17-ти, в виду своего увлечения девушками, кино и прочими атрибутами веселой студенческой жизни, к бабушке я наведывался раз в год, да и то, привезти пирожок и горшочек маслица… В общем, все мои представления о жизни вдали от цивилизации оканчивались студенческими походами на реку с ночевкой. Согласитесь, достаточно далеко от истинно дикарской жизни.
У Саши в деревнях не оказалось даже дальних родственников, и она, пусть и не будучи столь избалованной жизнью, как я, тем более не имела представления о прелестях местной жизни. А прелестей оказалось немало…