— Тому несколько причин, — осклабился князь. — Главная причина — у детей гораздо больше живой силы, нежели у взрослых. С возрастом внутренность человека иссыхает. Только немногие мастера магии умеют не растерять данное нам при рождении. А большинство людей, взрослея, лишаются и того немногого, что имели… сами не догадываясь о своем богатстве. Поэтому извлекать живую силу следует именно из детей. И чем моложе, тем лучше. Вот в твоем возрасте, к примеру, сила уже не та… да, не та… мутная она уже у тебя, жиденькая… То есть, конечно, лучше, чем ничего, как говорится, с высохшего дерева хоть хворостинку, но по сравнению с этими, — он плавно обвел рукой усеявшие зал полусферы, — ты слабоват. Да, и вторая причина — дети дешевы. От двух до пяти огримов, не больше.
— Это все рабы? — хмуро спросил Митька. Оцепенение понемногу проходило, сменяясь незнакомой какой-то, ледяной яростью.
— Большей частью, — кивнул князь. — Но есть и дети моих крестьян… Знаешь, что самое забавное? Родители их сами приводят, в голодное время. Очень разумно, между прочим. Лучше отдать одного и получить денег, на которые сохранишь жизнь десятерым.
— Они что, знают? — потрясенно охнул Митька. — Ну, зачем вам…
— Вот еще! — скривился князь, точно надкусил больной зуб. — Стану я вонючих мужиков в свои ученые изыскания посвящать… Ничего они не знают. Думают, верно, что я их в золото превращаю, или заезжим торговцам продаю, или ем, или еще что… Какое нам с тобой дело до мужичьих догадок?
— А они там… долго?
Князь понял с полуслова.
— Это одна из наиболее чудесных моих находок! — провозгласил он. — Видишь ли, с помощью некоего набора заклятий часть тонкой силы идет на поддержание их жалких жизней. Тела восстанавливаются, хотя и не полностью, да… Раз в месяц примерно приходится менять. Небось, в вашем мире такого не умеют, а? — самодовольно хмыкнул он.
Митька против воли кивнул.
— Ну то-то же! Одно слово, дикари! — подытожил князь, и Митька не сразу понял, кого он имеет в виду. — Впрочем, и у нас такое мало кто умеет. Этому выскочке и хаму, который перенес тебя в Оллар, старому козлу Хайяару такое уж точно не под силу. Так что одного ребенка хватает надолго. Когда подохнет, меняем.
— И как же… — Митька понимал, что говорить такое глупо, но все-таки спросил. — И как же вам не жалко? Они же… ну им же…
Князь вновь рассмеялся.
— Мальчик, как я погляжу, голова у тебя забита глупостями. При чем тут жалость? Жалость — это для убогих, слабых, для полулюдей… Жалость — это когда ты чувствуешь, что беспомощен, но признаться самому себе боишься… или стыдишься… И вот тогда, чтобы сжиться со слабостью, ты придумываешь пустое… всякую там жалость, любовь, сострадание. А цена этим словечкам — тьфу. Это обман, морок, шоры… только не для глаз, а для ума. Сильный человек в шорах не нуждается, он видит мир истинный, неискаженный нашими пристрастиями и фантазиями. Тебе предстоит многому научиться, Митика. Что ж, я умею учить… ничуть не хуже старого пердуна Харриму-Глао. Ты у меня избавишься от того хлама, коим напичкали твои мозги в вашем ржавом Круге. Ты поймешь, что в мире есть лишь одно настоящее — сила, воля и власть. Все, кто слабее — существуют лишь для тебя, используй их. Нет никакой любви, о которой талдычат смрадные единяне — есть лишь здоровое желание обладать, сделать своим. Вот как, например, я сделаю тебя своим — потому что я сильнее и потому что ты мне нужен.
Митька судорожно сглотнул.
— Да, — спокойно и как-то доверительно кивнул князь, — вот и пришла пора поговорить откровенно. А то все эти глупости про спасение Тхарана, про твое скорое возвращение домой — ну согласись, на зубах же вязнет. Во всяком случае, на моих.
Так… Сердце в который уже раз екнуло. Значит, «скорое возвращение домой» — это глупости? Его отсюда не выпустят, значит? Типа, спасибо, что не сунут под прозрачный колпак? Что же этому борову от него надо?
— Понимаешь, — как ни в чем не бывало продолжал князь, — что нам с тобой этот несчастный Тхаран? Какая от него, скажи, польза? То есть раньше-то, понятно, польза была. Собрать воедино древнее знание, развивать тайную науку, заручиться поддержкой бестелесных сил — все это правильно, все это нужно. Но Тхаран отстал от жизни, и значит, должен умереть. Таковы законы. Старое уходит, сменяясь новым… которое когда-нибудь тоже будет старым… Единяне тут весьма полезны, между нами. Это, знаешь ли, как крысы, пускай грызут падаль. А мы с тобой пойдем дальше, взяв от Тхарана все потребное…
Митька присел на корточки, прислонившись лопатками к гладко отполированному мрамору. Ну ни фига себе откровения! Может, он совсем на голову больной? С Тхараном воевать собрался, что ли? Вместе с единянами? И думает, будто они его в компанию примут?
— В этом Круге уже нечего делать, — не глядя на Митьку, негромко бормотал князь. — Тут расплодятся единяне, все напортят, порушат, пожгут, совсем никаких условий для работы… Но скоро все изменится. Они, старцы-плащеносцы, этого еще не знают. И уж подавно не знают единянские невежды, надеются на своего Спящего. Ха! И против Спящего у меня кое-что припасено. Очень хорошее, знаешь ли, сонное зелье. И потом, коллекция же… Я вот думал, что с тобой делать, — без всякого перехода произнес он вдруг. — И понял, что незачем отдавать тебя Тхарану. Зачем помогать старине Хайяару? Уйдут ли они в свой Древесный Круг, вырежут ли их здесь псы Единого, для меня без разницы. Князь помолчал, облизнул пересохшие губы и шагнул к Митьке. Крепко сдавил плечо.
— Вот какая штука, мальчик, — жарко задышал он ему в ухо, — есть у меня на тебя некие виды. Поначалу думал я поразвлечься. Это же такое удовольствие — провести юнца по всем сферам ужаса, добиваться то ярости, то собачьей покорности, то искренней любви… да-да, той самой глупости, для слабых людей. Я уверяю, это чудесно! Тебе понравится, когда попробуешь. Я научу… Откроешь бездну удовольствия, мальчик… Но потом я подумал — а чем в этом смысле ты лучше всех прочих, которые стоят мне горсточку огримов или вообще ничего не стоят? Не все ли равно, кого дрессировать, местного или пришлого? Нет, я предусмотрел о тебе нечто большее. Мне нужен ученик, Митика. Хотя мне и удастся найти снадобье бессмертия, а рано или поздно это удастся, никаких сомнений, то все равно одному-то скучно. Знания, мои бесценные знания надо же кому-то передать. И кому? Не этим же придуркам из Тхарана, не видящим дальше собственного носа! Нет, мне нужен был кто-то другой… не олларец, не варвар… кто-то из совсем другого мира. И знаешь, ты мне понравился. Ты вполне подходишь. Дурь я из тебя выбью, это просто, а зато будешь моим учеником… Если бы я собирался когда-нибудь умереть, то сказал бы — моим наследником. Но поскольку я буду жить вечно, на наследство не рассчитывай. То есть я, конечно, много всего тебе подарю — и этот замок, если хочешь, и земли, и сотни тысяч рабов… но это все такие пустяки!
Митька с ужасом глядел на него, совершенно отчетливо, до рези в глазах понимая: князь безумен. Пускай он и мудрец, и маг, и все такое — но ведь полная шиза, сюда бы санитаров и «Скорую» с мигалкой… а еще лучше взвод омоновцев… и гранатомет не помешал бы…
— Не надо мне этого ничего, — тихо и обречено прошептал он, уставясь в пол. — Я домой хочу!
— И домой пойдешь, не сомневайся, — беспечно ответил Диу-ла-мау-Тмер. — Как только я обучу тебя основам, то и отпущу. Тогда все будет просто, тогда будем ходить меж Кругами как из комнаты в комнату. Между прочим, ты мне как раз очень пригодишься в Железном Круге. У меня есть некие планы, Митика. Мне нужен там доверенный человек. Так что потерпи еще немного… несколько лет, и ты вернешься домой, вооруженный всею мудростью… ну, то есть моею мудростью.
Митька резко встал, сбросил с плеча княжескую руку. Отвращение пересилило страх.
— Не нужна мне никакая мудрость, и не собираюсь я у вас ничему учиться! По горло сыт вашими олларскими зверствами!
Князь грустно покачал головой.
— Ай, как нехорошо! Сколько все-таки внутри у тебя дури! Ничего, вытряхнем. Ты не воображай, кстати, что старичок Диу — мягкое и безвольное создание. Нет, ты у меня узнаешь по-настоящему твердую руку. Глупыш, тебя ведь никто не спрашивает, чего ты хочешь. Важно лишь чего хочу я. Потому что я сильнее. И всегда буду сильнее. А за дерзость, учти, буду наказывать. Тебя уже есть за что наказать. Сам посуди — вот уже второй день ты без всякого моего позволения бродишь по запретным местам, выведываешь мои тайны, разговариваешь со всякими жалкими предателями… Ну разве это хорошо? Ты что же, в самом деле думал, будто станешь тут волшебными камушками размахивать, а глупый князь ничего такого не заметит? Не скрою, я с интересом наблюдал за твоими прогулками. Стоило тебе лишь приложить свой изумруд к стенке — и охранные духи немедленно донесли мне все. Скажи спасибо, что не поозорничали там, в подземелье, не попугали тебя. Мне, мне скажи спасибо, это я им не велел. Гораздо интереснее посмотреть на тебя… скажем так, в естественных условиях. Я и на этого паршивца не обращал внимания… да, вон на этого, полюбуйся!
Князь махнул рукой влево, резко щелкнув при этом пальцами — и Митька увидел вдруг Синто! Непривычно бледный, натянутый как струна, он стоял в десяти шагах, сжимая тонкую, кривую саблю.
— Вот, полюбуйся на скверное поведение своего раба! Мерзкое отродье, да будет тебе известно, вчера ходило за тобой по темнице, сегодня сопровождало тебя сюда. В то время как щенок должен был посещать занятия по дьордо-хмангу!
Митьку бросило в холод. Ну ни фига себе! Значит, Синто невидимо следовал за ним, охранял… урода вчерашнего безумного, видать, он и отоварил… Клинок где-то добыл. А ведь знал же, не мог не знать, что с ним князь сделает, если поймает. Чем все и кончилось… Как это он говорил? «Понимаешь, если тебя не видят, это еще не значит, что ты невидимка». Он судорожно вздохнул. Глаза защипало, и не хватало лишь разреветься.
— Ну не отвратительно ли, а? Обманывал своего господина, обманывал своих наставников, будто господин запретил отлучаться от своей драгоценной особы… Митика, ты это дело так не оставляй. Сегодня же хорошенько накажи. Если не умеешь, я покажу, как это делается. Но никак не менее сотни розог!