— Интересно, а об адаптации так называемого Темы что вы думаете? — фыркнул Хайяар.
— Хья-Тинау? Вот уж за кого я спокоен, — отозвался полковник. — Взрослый, умный, уравновешенный человек. Устроился, между прочим, работать при православном храме… кстати говоря, в приходе Ани Чердынцевой… пока на строительном поприще, но я думаю, это лишь начало.
— Да, — сумрачно согласился Хайяар, — это лишь начало. Этот далеко пойдет. Кстати, он из простых единян, или как?
— Посвященный, — ответил Виктор Михайлович. — Вдобавок из древнего кассарского рода… только упоминаний об этом он не любит. По словам Вестника Алама, он пятнадцатилетним мальчишкой сбежал из дома к единянам… Так что, несмотря на молодость, приличный жизненный опыт. Да, Алам знал, кого посылать за сведениями… Жаль только, что сведений этих он так и не получит.
— Меня это нисколько не огорчает, — сейчас же заявил Хайяар.
— А зря, — наставительно заметил Геннадий Александрович. — Глядишь, обогащенные земным опытом, ваши единяне стали бы помягче… в конце концов, умные люди учатся на чужих ошибках, а Вестник Алам, по-моему, весьма неглуп.
— Кстати говоря, — добавил полковник, — мы тут недавно с Артемом… ну, то есть с Хья-Тинау обсуждали случившееся в замке. Помните, все мы ломали голову, отчего снятая единянами магия так быстро восстановилась? Тема считает, это все из-за того, что они казнили вашего Харта. Сила Единого, сказал он, несовместима с пролитием крови. Вот и отошла она от единян… на время… и времени этого хватило, чтобы произошло все, что с нами и произошло. По-моему, весьма трезвый взгляд.
— Вот только обсуждать единянские верования мне не хватало, — Хайяар медленно, со скукой, цедил слова. — Замечу лишь, что в бою впереди сарграмского войска идут Посвященные, поют свои заунывные молитвы… и наша магия гаснет, но при том сарграмцы льют целые реки крови… сражаться они мастера… Так что прекрасно у них этот самый Единый с кровью сочетается.
— Ну, может, это на войне, — помолчав, неуверенно предположил полковник, — когда сила на силу, значит, просто уравниваются шансы, отсекая… гм… потусторонние факторы. А вот когда они застрелили безоружного, измученного… не представлявшего более никакой опасности… увы, наша хандара в тот момент как раз к стенам замка подъезжала… а то бы я остановил, есть у меня от государя Айлвы такие полномочия… Хья-Тинау, кстати говоря, сказал, что ему стыдно за собратьев… не ожидал он такого падения от Тми-Наланси…
— Вот и шел бы лучше с хандарой, чем в Железном Круге околачиваться, — проворчал Хайяар. — А сюда бы вместо него того старика… Во всех отношениях меньше было бы трудностей.
— Понимаю, — в голосе полковника отчетливо слышалась усмешка, но чему тут улыбаться, Митька не понял.
— А раз понимаете, — сейчас же перебил его маг, — так объяснили бы хоть, Виктор Михайлович, как это ваш пистолет в Олларе стрелял?
— Какой пистолет? — протянул полковник. — Этот, что ли? Вот, гляньте.
— Хм… — послышалось парой секунд позже. — Так он же игрушечный! То есть похож, разумеется, на настоящий, но…
— Все очень просто, меккос, — включился Геннадий Александрович. — Отправляя Виктора в экспедицию, надо же было предусмотреть некоторые… средства защиты… Разумеется, боевое огнестрельное оружие в Олларе не подействует, тут вы правы. Поэтому пришлось на скорую руку сообразить нечто магическое… но так, чтобы не напоминало никакой талисман из вашего волшебного хозяйства. Поэтому взяли мы с Витей игрушку, зарядил я ее своей живой силой, настроил на Витины биополя… В качестве спускового крючка — Лешины стихи. Уж их-то Виктор не забыл бы… И как видите, пригодилось. Этот самый князь, увидав пистолет, изволил лишь посмеяться… то есть наш расчет оправдался. Маскировка… вот как вы с Хартом маскировали Дмитрия, так и мы скрыли магию под видом техники.
— Действительно, просто… — медленно протянул Хайяар. — Вас, Ген-нау, оценили бы в Тхаране… Надо будет перенять… если все же каким-то чудом вернусь домой.
2
После ужина Хайяар, которого полагалось называть Константином Сергеевичем, тихо подошел к Митьке, тронул за плечо.
— Ты не занят, Дмитрий? — в голосе его чувствовалась какая-то натянувшаяся струнка. — Мне бы хотелось кое о чем поговорить с тобой… Спросить… Дождь кончился, может, выйдем в сад?
Митька, устроившийся было возле телевизора, недовольно вздохнул. У него сразу заныло в животе. Ничего хорошего от разговора он не ждал, но ведь меккос Хайяар не из тех, кому можно отказать.
— Ну ладно, пойдемте.
— Куртку надень, там уже холодно, — проворчал Хайяар.
Там, на улице, и впрямь было холодно. Дождь кончился, но ветер все не унимался, гудел и свистел, гнул ветви яблонь, на которых уже немного осталось листвы. Ранняя в этом году выдалась осень, мокрая и скучная. Под ногами хлюпало, пожухлая трава мутно поблескивала в желтом свете фонаря. «Люблю я пышное природы увяданье», всплыли в памяти строчки. Правда, никакой пышности тут не было — раскоряченные кусты смородины, черные силуэты яблонь, раскисшая дорожка. По светло-бурому небу ползли темные, похожие на чернильные кляксы облака.
— В Олларе тоже так бывает? — Митька первым нарушил молчание. Он догадывался, о чем хочет говорить Хайяар, и пытался если не перевести стрелки, то хотя бы оттянуть неизбежное.
— В самом Олларе нет. Только на севере Сарграма, — вздохнул старик. — Как написано у древнего мудреца Илми-Тманни:
Небо свернулось промокшим плащом,
Ветер ночами кричит ни о чем,
Скучно скрипят под ногою обломки
Наших бесцельно растраченных дней.
Близится та, что окликнет негромко…
Только не любим мы думать о ней.
Хайяар прочел стихи по-олларски, и Митька судорожно вздохнул. Впервые за эти две недели он услышал олларскую речь. С Синто (с Семеном, привычно уже одернул он себя) они говорили только по-русски, чтобы тот быстрее привыкал. Понемногу олларские события не то чтобы забывались, но как-то потускнели в нахлынувшей пестрой суете, где было все — и мама, и школа (разумеется, его перевели в девятый класс, куда же они денутся!), и новые друзья… тем более что о старых было тоскливо думать.
— Митя, — сказал Хайяар, — я хочу знать, как именно умер мой ученик, Харт. Уже поздно и бесполезно кому-то мстить… тем более, ты ведь слышал наш сегодняшний разговор… да не смущайся, я ведь видел сквозь стенку… впрочем, достаточно было слышать твое дыхание… в общем-то, никакой тайны здесь нет, да и болтать ты не станешь, попросту незачем. Ладно, не о том речь… Расскажи, что тебе известно о казни Харта? Ты был с ним в замке, ты мог еще застать его, вернувшись с единянскими войсками…
В горле у Митьки вырос плотный ком, и стало вдруг очень зябко. Он передернул плечами. Как рассказать о последних минутах кассара… о том, как вершился скорый суд? И кто его вершил? И что с ним сделает этот безжалостный маг? Как-то слабо верилось в его «мстить поздно и бесполезно». Убьет? Наложит какое-нибудь страшное заклятье? Или всего лишь выдерет как сидорову козу… как драл его кассар?
Но и молчать было невозможно. Холодное и скользкое шевелилось где-то внутри — то ли в животе, то ли в душе… в какой-нибудь из трех… Шевелилось и разрасталось… и был лишь один выход… все равно как прыгнуть в темную воду с высокого причала.
Сперва он говорил глухо, комкал слова, потом речь полилась свободно, будто из горла вынули затычку. Всхлипывая, шмыгая носом и избегая смотреть Хайяару в глаза, он тем не менее выложил все.
Старик не перебивал. И лишь после долгого молчания хмыкнул:
— Что ж… по крайней мере ты не стал лгать…
Митька помолчал в ответ. Затем отрывисто произнес:
— Зато вы тоже… Вы убили моих друзей, Илюху и Саньку… Ну, почти убили… Виктор Михайлович сказал, что они до сих пор без сознания, и врачи не знают, как быть… и сколько им вообще осталось… Думаете, я не понимаю, что у них за болезнь случилась? Вы из них тогда высосали эту, как ее… жизненную силу.
— Да, — согласился маг. — Я воспользовался ими, потому что их жизни для меня ничто… вернее, на тот момент были ничем. Ради спасения Тхарана… да… Но скажи, при чем здесь ты и Харт? Уж мой Харт, как я понимаю, вовсе не был для тебя никем… Скажи, зачем ты вообще ищешь оправдания? Думаешь, одна кровь смывает другую?
Митька уставился на вымощенную гравием дорожку. Сейчас, в луче фонаря, она поблескивала тысячами мелких желтых лужиц — словно накидали золотых монет, бери не хочу.
— И что же вы теперь со мной сделаете? — отважился он наконец спросить о главном.
— Что сделаю? — глухо переспросил Хайяар. — Я расскажу тебе одну историю.
Влажный ветер хлестнул прямо по глазам, и Митька отвернулся.
— Жил-был мальчик, — голос мага слышался словно бы издалека. — Он родился в благородной семье, отец его, владетель небольшого, но старинного города Гира и окрестных земель, был богат, его уважали, даже сам государь Ллеу-ла-мош-Айл-Гьороно, отец нынешнего, знал и отличал Дмау-ла-Гира. Мальчик же рос, как и подобает юному кассару. У него были игрушки, собаки, рабы… с пяти лет его начали учить верховой езде и обращению с оружием. Отец, надо сказать, баловал его и применял розгу реже, чем следовало. Но мальчик все равно рос достойным отпрыском своего семейства.
Все кончилось, когда мальчику исполнилось десять лет. В тот год, год Великой Ящерицы, случилась большая засуха, урожай пропал, и начался голод. Государевы жрецы спросили Высоких Господ, кто же виновник беды? Они, совершив положенный ритуал, гадали и на летящих птицах, и на внутренностях овец, и на застывающем воске. Каждый раз ответ был один — всему причиной зломерзкое учение единян, отвергающих наших древних богов и вещающих о каком-то новом, никому неизвестном Боге, который — вот уж поистине глупость! — сотворил миры из ничего, сотворил и Высоких Господ, которые, дескать, возгордились и отпали от Него. Не время сейчас пересказывать все их бредни, главное же в том, что старый государь воздвиг строгие гонения на единян. Их полагалось выслеживать и хватать, и этим должны были заниматься равно как государевы чиновники, так и владетели земель. В том числе обязанность эту должен был исполнять и Дмау-ла-Гир. И люди кассара действительно захватили небольшую единянскую общину, несколько семей и старца-Посвященного.