В полдень они сделали привал у родника. Барат дал мальчику очень хорошую сдобную лепешку-патыр и, стреножив свою лошадь, пустил ее попастись. Кудрат лег в тени под кустом волчьих ягод. Бандит лежал под другим кустом.
— Дяденька, — сказал Кудрат, — скажите, пожалуйста, куда мы идем? Ведь меня дома ищут.
Бандит повернул к нему свое одутловатое лицо и усмехнулся.
Наконец бандит встал, и Кудрат, не ожидая приказания, поднялся тоже.
Тропинка то поднималась, то опускалась, но больше поднималась. Вот видны уже снежные вершины Большого Чимгана. Становилось холоднее. Через висячий мост они прошли над глубоким ущельем. Где-то внизу шумела вода, и сверху было непонятно, почему это такой маленький поток так сильно шумит.
Кудрат уже не спрашивал своего конвоира о том, куда его ведут и скоро ли они придут на место.
Он еще не видел ничего, кроме скал и тропинки перед собой, но вдруг понял, что они пришли. И действительно, за поворотом они увидели небольшую долину, где было много деревьев. Тропинка пошла вниз, и вскоре показалась юрта, возле которой горел огонь и сидели какие-то люди. Их было трое. Увидев Барата, двое вскочили, радостно замахали руками и закричали:
— Наконец! Слава аллаху! Мы думали — ты уже не придешь!
Кудрат очень удивился, что его конвоир и тут не сказал ни слова, не произнес даже обычного приветствия. «Они из одной шайки, — подумал Кудрат, — они всё друг про друга знают, ничему не удивляются». Потом про себя он уточнил: эти двое из шайки, а третий, который остался сидеть и поднялся только сейчас, когда они подъехали совсем близко, этот, наверно, хозяин юрты. Ну конечно же, он киргиз, местный житель.
— Почему не приехал Кур-Султан? — спросил один из двух бандитов, невысокий, коротконогий человек с редкими, но длинными усами.
— О чем ты его спрашиваешь? — возразил другой, жилистый и высокий. — Письмо есть?
Барат вытащил из-за пазухи бумагу. Жилистый взял ее и быстро прочитал про себя.
— Кур-Султан пишет, что не достал документы, — сказал он коротконогому. — Пишет, что скоро достанет.
Было ясно, что письмо огорчило бандитов. Коротконогий даже сказал:
— Зачем нам эти документы! Я же говорил ему — уйдем в Фергану, где нас никто не знает. Зачем нам этот Афганистан!
— Тебе Афганистан не нужен, — сказал высокий, — и мне не нужен, а Кур-Султану нужен, наверно. Нашу долю мы и здесь потратить можем, а у него, наверно, доля другая.
— А мальчишку он зачем прислал? — спросил низенький.
— Тут написано, — ответил высокий, — пленный. Велел охранять. А если попробует убежать — убить.
Эти слова не удивили Кудрата. Он давно уже понял, к кому он попал, и знал, что с ним могут сделать. Только вот то, что он пленный, ему до сих пор как-то не приходило в голову. Пленный… Ему даже понравилось, что он пленный.
…Утром по дороге на работу бухгалтер Таджибеков отнес следователю папку, в которой были показания ребят об учителе Касыме. Решился он на это не без колебаний.
Следователь Акбарходжаев удивился раннему приходу Таджибекова и еще больше удивился тому, какие материалы тот ему принес.
— Мы же не просили, Уктамбек Таджибекович.
— Если уж на мою долю выпало временно исполнять обязанности председателя, я призван сам думать. Не один я это делал — вместе с милиционером Исой, но факты интересные. Милиция должна знать все.
Акбарходжаев поблагодарил и сунул папку в дальний ящик стола.
— А как мальчик, не нашли? — спросил Таджибеков.
Напоминать о том, что этот мальчик один из пяти, чьи показания есть в папке, он никак не хотел. Потому и имени не назвал.
— Сведений нет, — ответил следователь. — Может, попозже будут.
— Такое несчастье, — сказал Таджибеков, — такое несчастье! Они совсем распустились. Отец его так любит. Мать больная. Как она это переживет…
Когда Таджибеков ушел, следователь запер дверь, разулся, снял китель и сел читать личное дело учителя Касыма, которое он накануне затребовал из школы. Он очень верил документам, которые сколоты вместе, пронумерованы и вложены в твердые корочки. Свидетельство об образовании, справка с места жительства, автобиография, заявление с просьбой принять на работу. Каждую фразу следователь читал внимательно, надеясь, что в какой-то строчке или между строк он найдет то, что ищет.
После обеда — обедал следователь в соседней чайхане — он пошел домой полежать, а когда вернулся, его уже ждал милиционер Иса.
— Что у тебя? — спросил следователь, отпирая дверь своего кабинета.
Иса оглянулся, давая понять, что не хочет разговаривать в коридоре.
— Учитель сбежал, — сказал он следователю, как только тот притворил дверь.
— Ты проверил?
— Проверил. Соседи видели, как он утром уходил. Я навел справки. Жена говорит — в гости уехал.
— Я так и знал, — сказал следователь.
Люди часто говорят «я так и знал», это служит им утешением. «Я так и знал», — вздыхают. Вот вроде бы какой я умный. Только что-то внешнее помешало принять соответствующие меры, а на самом-то деле я ведь действительно знал.
Так утешал себя следователь Акбарходжаев и даже радовался немного, что теперь ему будет в чем упрекнуть Сазонова. Акбарходжаева часто раздражало, что Сазонов думал не так, как думал он. То, что следователю милиции казалось простым, уполномоченному уголовного розыска, наоборот, казалось сложным, а то, что казалось сложным следователю, по мнению уполномоченного, было простым.
Акбарходжаев достал папку, которую утром принес Таджибеков, и принялся изучать ее так же внимательно, как до обеда изучал личное дело учителя.
Сазонов пришел неожиданно.
— Что новенького? — беззаботно спросил он.
— Изучаю документы о подпольной школе, — ответил Акбарходжаев.
— Разрабатываешь версию учителя?
— Приходится.
— Ну, и что выяснил?
— Он собирал у себя детей и говорил им о том, чего нет в школьной программе.
— Ну, это еще не преступление, — сказал Сазонов.
— Как сказать, как сказать… Я сначала тоже так думал, а теперь вижу…
Сазонов подошел к столу и из-за плеча следователя тоже стал читать страницы.
— Чушь! — сказал он. — Безграмотная чушь… «Давал книжки графа Толстого… Граф Толстой — прислужник царя…»
— Насчет Толстого тебе, может быть, и лучше знать, — сказал следователь, — а вот Алишер Навои действительно был визирем султана. Главным визирем.
— Слушай, кто писал эту чушь? — спросил Сазонов. — Участковый? Иса?
— Нет, Иса малограмотный, это Таджибеков.
— И ты принимаешь такие документы? Как же это постороннее лицо имеет право вести следствие, допрашивать, тем более допрашивать детей? Это же грубое нарушение закона!
Акбарходжаев промолчал.
— И потом, — продолжал Сазонов, — это же дурак. Достаточно того, что он ставит в один ряд Толстого и Навои. Я плохо знаю, кто такой Навои, но уже из-за соседства с Толстым питаю к нему уважение.
Уполномоченный уголовного розыска и не заметил, как обидел следователя. А тот был очень обидчив.
— Значит, подпольная школа — это хорошо? — спросил он. — Граф — это тоже хорошо? Визирь — тоже хорошо? Неужели я, беспартийный, должен тебя, партийного, учить!
— Каждый может учить другого, было бы чему! — Сазонов не любил демагогии.
— Это политическая близорукость, — подвел итог Акбарходжаев.
— Не формулируй, не формулируй, — примирительно сказал Сазонов.
Но следователь был уверен в себе и не торопился ходить с козыря.
— Молодежь — это наше будущее, — сказал он. — Мы не можем быть безразличными к тому, как ее воспитывают.
— Ну ладно, дай мне посмотреть.
Те пять-шесть листочков, которые лежали в папке, просмотреть было довольно легко.
«Закир Каримов показал…»
«Эсон Абидов показал…»
«Рахим Абидов показал…»
«Сын учителя показал…»
«Кудрат Махмудов упорно отрицал все, что показали предыдущие свидетели… выгораживал учителя… изворачивался…»
— Маловато… — сказал уполномоченный уголовного розыска. — И не очень я верю самозваным следователям.
— Мы не можем не верить общественной организации, — сказал Акбарходжаев.
На это Сазонов возражать не стал. У него была своя точка зрения на работу, которой он занимался уже несколько лет.
Он знал, что верить нужно только фактам, а в фактах необходимо убедиться лично.
В прошлый раз учитель Касым, несмотря на свою замкнутость и нарочитую сдержанность, произвел на Михаила Сазонова хорошее впечатление. От него не укрылось то, что скрывал учитель: плохие отношения между ним и Таджибековым.
И в том, как учитель уклонялся от прямой оценки Таджибекова, Сазонов увидел благородство, которое ценил в людях.
— Если хочешь, можно лично допросить ребят, — сказал следователь.
— Ну, это не сейчас, — возразил Сазонов, — сейчас других дел много.
Он имел в виду то, что по ряду косвенных данных ташкентский уголовный розыск мог предполагать, что Кур-Султан и его шайка находятся где-то в Ташкенте или поблизости от города.
Данные были очень смутные. Кондуктор товарного поезда сообщил, что на разъезде он обнаружил в одной из пустых теплушек четверых мужчин, назвавшихся рабочими, едущими наниматься на хлопкоочистительный завод.
Они попросили кондуктора не выгонять их из вагона и довезти до какой-нибудь большой станции. Кондуктор пожалел их и сказал, что пусть уж едут до Ташкента.
Однако на следующей остановке он обнаружил, что теплушка пуста.
Сначала кондуктор не придал этому значения, а после, когда узнал о бегстве Кур-Султана из тюрьмы, сообщил в милицию.
Были и другие косвенные подозрения.
— Как я тебя понял, ты по-прежнему возражаешь против ареста учителя? — спросил следователь.
— Возражаю, — сказал Сазонов. — У меня сегодня еще одно возражение появилось. В уголовный розыск поступила анонимка. — Он вынул из кармана листок и протянул следователю.
Акбарходжаев прочитал анонимку и с откровенным удивлением посмотрел на Сазонова: