– А почему не у Лены?
– У Лены общежитие.
– А родители где?
– Далеко.
Так. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не высказаться по поводу девушек, живущих в общежитиях. Типа, я тоже жила в общежитии, но не вешалась на кого попало. Полезно, что иногда зубы сцепляются в гипсовый слепок.
– Лена беременна?
Опять заминка.
– Ну, что ты молчишь?
– Еще точно не ясно.
Честно говоря, я даже не могу вспомнить, как выглядит эта Лена. То ли она светленькая, то ли черненькая…
– Лена сейчас у нас?
– Да. Мы хотели вместе тебя встретить.
– Ну, встречайте. – Я пытаюсь улыбнуться, но у меня не получается. Мы едем молча. Миша больше не ловит мое лицо в зеркало, он смотрит только на дорогу. В окне знакомый пейзаж, поля сменяются густым лесом. Если бы было светлее, вдали были бы видны и горы. Это все, конечно, красиво, только мне сейчас не до красоты. Рядом со мной на сиденье сумка и пальто. Пальто греет мне бок, будто это живой человек, и кажется, что я опять сижу рядом с мамой, как мы сидели с ней рядом на заднем сиденье такси во время той поездки в аэропорт, когда она догадалась, что я беременна. Ох, уж мне эти аэропорты… Я откидываюсь на сиденье и снова закрываю глаза. Теперь, через столько лет, я могу ее спросить о том, о чем тогда не спросила.
– Почему ты не пустила ко мне моего друга? – мне уже почти безразличен мамин ответ. Со временем многое становится безразличным. Многое, но не все, просто относишься к этому уже по- другому. И я будто слышу ее голос.
– Из вашего романа все равно ничего бы не вышло. Поверь мне.
– Миша вышел, – я хмыкаю от некоторой двусмысленности.
– О, да! – Мама тоже смеется. – Миша вышел замечательным.
– Но если ты могла тогда вмешиваться в мою жизнь, значит, и я могу вмешиваться в Мишину?
Я некоторое время не слышу ответ. Это из- за того, что рядом ревет огромный грузовик, который мы обгоняем.
– Надеяться на то, что малознакомый человек будет тебя любить с больными ногами, в то время как у него есть здоровая жена и еще ребенок впридачу, это не одно и то же, чтобы согласиться, что взрослому здоровому мальчику приятнее жить вместе с красивой взрослой девочкой, чем с мамой.
– А откуда ты знаешь, что Лена красивая?
– У Миши хороший вкус.
– А ты откуда узнала, что у моего… знакомого есть семья?
– Я его прямо об этом спросила.
– Когда?
– Ну, тогда, когда он единственный раз к тебе пришел.
– Наверное, ты его здорово тогда испугала.
– Ой. Когда любишь, не особенно испугаешься. Я ему просто все наперед рассказала. Что даже если он на что- то решится, то ехать к нам далеко, что жить придется вместе, что ты будешь ходить с костылем и палочкой. И я не хочу, чтобы мы все стали мучиться.
– И что он тебе сказал?
– Сказал, что подумает над всем этим.
– А ты что?
– Сказала, что пусть приходит, когда подумает.
– И он не пришел.
– Не пришел.
– И он не знает, что у него есть сын.
– Может это и к лучшему. И, кстати, пусть тогда хотя бы Миша выяснит будет ли у него сын. Или дочка?
Миша включил музыку, и мамин голос умолк. Мы въехали в город.
Боже, что это за народ толпится возле нашего дома аж с хлебом- солью? И освещение во дворе, как на танцплощадке раньше по выходным.
– Мам, у нас в подъезде свадьба на третьем этаже.
– А! Я думала это меня встречают. – Он опять посмотрел на меня в зеркало. – Я шучу, неужели непонятно?
– А тебя действительно встречают.
– Кто- то еще, кроме Лены?
– Две девчонки из твоей бухгалтерии и тётя Рита.
– Ну, надо же… А я из Берлина ничего не привезла. Хоть бы бутылку вина в самолёте купила. Нехорошо получилось.
– Мам, у нас все есть.
Сфотографировавшаяся свадьба пестрой змеей всасывается в подъезд. Мы ещё немного ждём, и я говорю:
– Поехали?
Миша разворачивает мою коляску и триумфально катит меня по двору от парковки к подъезду. Я останавливаюсь у своей квартиры, выпрастываюсь с сиденья, выпрямляюсь, отставляю в сторону костыль и жму звонок. Я хочу выглядеть гордо. Дверь открывается, я слышу женский визг, хлопанье в ладоши, вижу Риту, открывающую шампанское. Рыженькая девушка молча стоит в коридоре дальше всех. Ничего так, стройненькая, невысокая. Симпатичная даже. Мне хочется посмотреть на ее коленки, но она в джинсах. Миша закатывает коляску и становится рядом с Леной. Девчонки из бухгалтерии ставят бокалы с шампанским на поднос. Цыганщина какая- то. Я жутко устала, мне очень хочется лечь. Я подхожу к «молодым», они стоят, как голуби. Чутьем я понимаю, что это «невестка», хотя все во мне к этому привыкнуть пока не может.
Я протягиваю руку Лене, хотя вполне могла бы ее обнять.
– Майя Михайловна.
– Вы выглядите замечательно … – Ее шепот напоминает мне стрекот сверчка.
– Что- о- о? – Я специально стараюсь напугать эту девочку. Зачем?
Она действительно пугается, но все- таки робко сует мне самые кончики пальцев. Ужасно холодные. И какая же она маленькая! Миша прижимает ее к себе. Защитник. Я все- таки обнимаю их обоих сразу. Живот у Лены абсолютно плоский.
– Лена права. Германия пошла тебе на пользу. – Это говорит Миша, а Рита, которая подходит ко мне после всех, тоже шепчет мне на ухо.
– Молодец.
– В смысле? – Не понимаю я.
– Приехала победительницей. А не то, что там: «Ой- ой, не трогайте меня, ой- ой, как больно, давайте я упаду». – Я опять хмыкаю. Рита просто не знает, что именно это я и собиралась сказать пять минут назад. Но теперь уж я сажусь вместе со всеми за стол и наблюдаю, как в моей квартире хозяйничает маленькая Лена. У нее получается. Я показываю ей большой палец. Респект. На самом деле мне действительно хочется лечь. И чтобы кто- нибудь принес мне в постель чашку чая. И делайте сами, что хотите. Только дверь закройте.
– Выпьем за Майю Михайловну, – поднимает бокал Рита. – За современную успешную женщину. За ее прекрасные ноги! – Я чокаюсь со всеми. Когда ко мне с бокалом наклоняется одна из красавиц бухгалтерии, я спрашиваю ее тихонько:
– Что у вас там?
Она мне так же тихо отвечает:
– Есть вопросы.
– Передай, что я выйду послезавтра.
– Отлично, – кивает она и немного промахивается с бокалом. Похоже, они тут уже налакались, пока Миша меня встречал. Наутро в квартире уже никого не будет, жизнь пойдет своим чередом. Я пройду с костылем в кухню, навстречу мне брызнет золотом клен из окна, на столе останутся две недопитые чашки из- под кофе, остаток завтрака, и что- то душное и жалостливое встанет во мне поперек горла. Господи! Господи! – подумаю я, – вот и прошла моя жизнь. – И поставлю чашки в посудомоечную машину.
***
Перед Новым Годом мне позвонила Томка и объявила, что в феврале состоится «юбилей». И меня это непонятно почему взволновало.
Все эти месяцы я жила в некоей раздвоенности. Я наблюдала за Мишей и Леной и видела, что они действительно взрослые и совершенно уже какие- то другие люди, не похожие на нас, какими мы были в молодости. Миша очень отдалился от меня, хотя по вечерам все- таки на несколько минуток заходил ко мне в комнату перекинуться парой словечек. Ели мы втроем в кухне и чаще молча. Хозяйство дети тоже целиком взяли на себя, я только подкидывала деньги. Мне, в принципе, это было даже удобно, но когда по вечерам я из своей комнаты слышала их общий, какой- то сверчковый хохот, что- то тянуло в груди, будто приступ сердечной боли. Внешне, однако, все было нормально. Мы с Леной вежливо улыбались друг другу. Время от времени я почитывала в интернете сайты, на которых невестки ругают свекровей, а свекрови ненавидят невесток, и ужасалась. Через столько лет я вдруг стала вспоминать, какие отношения у меня были с матерью Никитина. Оказалось, что их как бы и не было, потому что я видела свою свекровь от силы раз в год, всего раза три за все время нашего брака, включая свадьбу. Чего же тогда мне требовать от Лены?
Кстати, операция мне действительно помогла. Но какое же это странное ощущение, будто тебе приделали новую ногу, а старую выбросили. И эта нога – прекрасная, но еще хрупкая заставляет тебя все время бояться, что она может сломаться, рассыпаться, улететь… Как будто ты просыпаешься, а нога опять болит, и кошмар повторяется сначала. Поэтому все время ты с ужасом прислушиваешься, не раздастся ли там внутри «хруп- хруп»? Когда сидишь или лежишь вроде бы забываешь про это, но стоит встать… И тебе страшно ходить, и ты и веришь, и не веришь, что по крайней мере с этой ногой многолетний ужас позади.
Мне завидует Рита. Странно, что, оказывается, есть такой человек, который мне завидует. «Если бы у меня были деньги на замену коленей, я поехала бы не задумываясь».
– У меня ведь не колени, – говорю я. – У меня голени. А с коленями все в порядке.
– Вот, видишь, – говорит она. – Счастливая ты, Майка.
С Томкой мы увиделись перед самым нашим «юбилеем», а в ресторан не попали. Я, как и предполагала, не пошла, а Томка собиралась, для этого и приехала, но ее срочно вызвали назад, в Москву. Однако ко мне она все- таки заскочила. Все, кто был в это время в своих квартирах, высыпали к окнам поглазеть, кто это подъехал с таким шиком. До моей двери ее сопровождал атлетический молодой человек. Думаю, он скучал в нашем подъезде, пока мы болтали. Вообще- то я не звала ее, она сама мне позвонила. Я даже не знаю, как это объяснить, но, когда я вижу кого- то из них, во мне опять поднимается что- то злое, от чего давно уже пора избавится. И тогда я мысленно опять начинаю их обвинять.
В общем, с Томкой мы напились до такого состояния, что обе закурили, хотя вообще- то не курит ни она, ни я. Томка для этого даже вышла на площадку и взяла сигареты у своего охранника. Мы сидели с ней на моей кухне, перед нами на столе была куча грязных тарелок, яблочных огрызков и бумажек от конфет. Горлышко пустой бутылки выглядывало из мусорного ведра, а другая емкость, наполненная наполовину, отсвечивала янтарной жидкостью мне в глаз. Томка своим алмазом на пальчике постукивала по коньячному бокалу и наблюдала, как покачивается в нем божественная влага.