На ужин нам принесли судака и плов. А когда перед Грейс Ларк поставили вазочку с мороженым, политым кленовым сиропом, ее глаза наполнились слезами.
– Ну я же не знала, что ты вырастешь нормальной! И почему я от тебя отказалась! – всхлипывала она.
Меня даже встревожило, как близко к сердцу она приняла эти слова, и я быстро перевела разговор на другую тему:
– Как Линден?
Ее слезы мгновенно высохли.
– Он очень болен. – Ее лицо посерьезнело, взгляд потяжелел. – У него отказала почка, он на диализе. Сейчас ждет донорскую почку. Я бы отдала ему свою, но моя не подойдет, я же старуха. Джордж умер. Так что ты – единственная надежда брата.
Я приложила салфетку к губам и почувствовала, как стала невесомой, точно поплыла вверх над столом, чуть ли не в космос улетела. И кто-то летел рядом со мной, почти неосязаемый, и я чувствовала его взволнованное дыхание.
Та-ак, подумала я, пора звонить Шерил. Давно надо было ей позвонить. У меня с собой была двадцатка, и, приземлившись обратно, я выложила ее на стол и вышла из ресторана. Я подошла к своей машине, но прежде, чем сесть за руль, подбежала к газону, окружавшему парковку. Меня вывернуло наизнанку, я блевала и плакала, а потом почувствовала, как Грейс Ларк положила мне руку на спину и стала поглаживать.
Моя биологическая мать первый раз в жизни дотронулась до меня. Ее прикосновение меня успокоило, но я все же сумела уловить нотки торжества в ее мурлыкающем голосе. Ну, конечно, она, видите ли, всегда знала, где я живу. Я с ненавистью оттолкнула ее руку и отпрыгнула в сторону, точно животное, вырвавшееся из западни.
Шерил была очень деловита.
– Послушай меня, Таффи. Я позвоню Седрику в Южную Дакоту! Я попрошу Седрика перекрыть кислород Линдену, так что выброси из головы эту хрень.
Это было вполне в духе Шерил. Кто же еще мог заставить меня рассмеяться в такой ситуации? Все следующее утро я провалялась в постели. Я позвонила на работу, сказалась больной – впервые за два года!
– Ты же не думаешь об этом всерьез? – спросила Шерил. И когда я не ответила, добавила: – Или думаешь?
– Сама не знаю.
– Ну теперь я точно позвоню Седрику. Эти люди выкинули тебя, они от тебя отвернулись. Их бы воля, они бы бросили тебя на улице подыхать! Ты моя сестра! И я не хочу, чтобы ты раздавала свои почки направо и налево! А если в один прекрасный день твоя почка понадобится мне? Ты об этом думала? Побереги свою почку для меня! Я тебя люблю! – сказала на прощанье Шерил. И я ответила ей теми же словами.
– Таффи, не делай этого! – с тревогой в голосе попросила она.
Мы закончили разговор, и я начала звонить по номерам, которые мне дала Грейс Ларк, и записалась на прием к врачам нашей больницы, чтобы сдать необходимые анализы. В Южной Дакоте я остановилась у Седрика. Он ветеран войны. Его жена Черил – не Шерил, а Черил через «ч», – выделила мне, пока я жила у них, полотенчики, расшитые симпатичными зверюшками, и крохотные кусочки мыльца, которое она стащила из мотеля. Она мне застилала постель. Все пыталась показать, что целиком и полностью одобряет мое решение, хотя другие члены семьи этого совсем не одобряли. Но Черил – очень набожная христианка, так что ее можно было понять.
Но для меня это решение было не в том плане, чтобы «поступать с другими, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Я же сказала, что не терплю боли, и я бы ни на секунду не решилась испытать эту боль, но альтернатива была еще более невыносимой.
Всю свою жизнь, подсознательно, я ждала, что это произойдет. Мой брат-близнец всегда присутствовал рядом со мной – незримо. Он, не сомневаюсь, этого даже не подозревал. Когда соцслужба отняла меня у Бетти и я осталась одна в белой-белой комнате, это ведь он держал меня за руку, сидел рядом и горевал. А встретившись с его матерью, я еще кое-что поняла. В маленьком городе, в конце концов, людям прекрасно было известно, как она поступила, отказавшись от меня. Ей пришлось обратить свою ярость на самое себя, а свой позор – на кого-то другого, на ребенка, которого она выбрала. Она во всем всегда винила Линдена, обращала свою извращенную ненависть на него. Не случайно в ее прикосновении ко мне я ощутила и презрение, и торжество. И я благодарна за то, как все обернулось. До нашего появления на свет мой брат-близнец придавил меня во чреве из чувства сострадания и облагодетельствовал меня, деформировав мое тело ради того, чтобы именно я оказалась спасенышем.
Врачиха-иранка показала мне результаты анализов и провела со мной беседу. Вот что я вам скажу, говорит, вы ему подходите, но я в курсе, что с вами произошло. И хочу вам честно сказать, что в болезни почек Линдена Ларка виноват только он один. Суд вынес против него не один, а целых два запретительных ордера. Еще он пытался покончить с собой, приняв огромную дозу ацетаминофена с аспирином и запив ее алкоголем. Вот почему он сидит на диализе. Думаю, вы должны все это учесть, когда будете принимать окончательное решение.
В тот же день я приехала к брату в больницу, села рядом, а он говорит:
– Не надо тебе этого делать! Нечего корчить из себя Иисуса.
– Я все про тебя знаю. И я неверующая.
– Как интересно! – Линден внимательно оглядел меня и говорит: – А мы и правда совсем не похожи!
Я поняла, что это не комплимент, потому что он был такой симпатичный. Я подумала, что ему достались не только самые красивые черты лица матери, но еще и ее лживые глаза, и акулий оскал. Он обвел глазами палату. И все кусал губы, подсвистывал, просовывал скрученное одеяло между пальцев.
– Ты тоже разносишь почту? – спросил он.
– Я в основном сижу за окошком в отделении.
– У меня был классный маршрут, – продолжал он, зевая. – Я мог обойти все дома с закрытым и глазами. Каждое Рождество люди дарили мне открытки, деньги, печенье, такие вот делали рождественские подарки. Я все про них знал, про их привычки – все до мельчайших деталей. Я мог бы совершить идеальное преступление, представляешь!
Это меня ошарашило. Я никак не отреагировала.
Линден поджал губы и опустил взгляд.
– Ты женат? – спросила я.
– Не-а… Девчонка, правда, есть. – Он это произнес таким жалостливым тоном, словно хотел сказать: «Бедный я, бедный». – Но моя девчонка в последнее время меня избегает, потому что один высокопоставленный государственный чиновник платит ей хорошие бабки, чтобы она с ним встречалась. Компенсация за ее услуги. Понимаешь, о чем я?
Я опять потеряла дар речи. Линден рассказал, что девушка, которая ему нравится, очень молодая, работает в канцелярии губернатора, что она хорошо училась в школе и всегда была на виду – и эту всеобщую любимицу-милашку, когда она закончила школу, сразу взяли стажером к губернатору. Индеанка-стажер украшает любую администрацию, заявил Линден, и я даже помог ей получить эту работу. А для меня она и правда слишком молода. Я все ждал, когда же она повзрослеет. Но пока я валялся в больнице, этот высокопоставленный чиновничек начал ее выращивать для себя. И до сих пор все выращивает…
Мне было ужасно неловко, и, чтобы сменить тему, я выпалила первое, что пришло на ум:
– А тебе никогда не чудилось, когда ты шел с почтой по своему маршруту, что кто-то шагает рядом или позади? Кто-то, кого ты видишь, закрывая глаза, и кто исчезает, стоит тебе их открыть?
– Нет, – удивился он. – Ты рехнулась?
Наверное. Я взяла его за руку, и она сразу обмякла. Так мы и сидели молча. Через какое-то время он высвободил свою руку и стал массировать, словно я, сжав ее, причинила ему боль.
– Ничего не имею против тебя. Это была идея матери. Мне не нужна твоя почка. Меня воротит от уродов. Я не хочу, чтобы кусок тебя сидел в моем теле. Уж лучше я подожду донорской почки. Честно говоря, у тебя довольно отталкивающая внешность! То есть я, конечно, извиняюсь, но тебе наверняка это уже и раньше говорили.
– Ну я уж точно не королева красоты, – ответила я. – Но никто еще не называл меня отталкивающей.
– У тебя, наверное, есть кошка, – продолжал он. – Кошки притворяются, что любят того, кто их кормит. Вряд ли ты сможешь найти себе мужа или мужика, ну разве только тебе придется натянуть на голову наволочку. Но даже и в этом случае придется снимать ее вечером. Ох, прости, прости!
Он приложил палец к губам и скорчил притворно виноватую гримасу.
– И почему я говорю все это? Я тебя обидел?
– Ты все это говоришь, чтобы я встала и ушла? – спросила я. И опять словно взлетела вверх, как тогда в ресторане. – Может быть, ты хочешь умереть? Ты не хочешь спастись, да? Я же спасаю тебя просто так. Ты мне ничего не будешь должен.
– Должен тебе?
Он вроде искренне удивился. У него были такие ровные зубы, что я подумала: наверное, в детстве его водили к ортодонту. Он захохотал, выставив напоказ свои красивые зубы. Затряс головой, стал тыкать в меня пальцем и хохотал так, что не мог остановиться. Когда я неловко нагнулась поднять с пола сумочку, он захохотал еще пуще, чуть не задохнулся. Мне захотелось поскорее уйти, я двинулась было к двери, но сумела только бессильно привалиться к стене, да так и осталась стоять в той белой-белой комнате.
Отец молча сидел за столом, сложив перед собой руки и опустив голову. Я сначала не знал, что сказать, но потом молчание слишком уж затянулось, и я выпалил первое, что пришло в голову:
– Многие красивые женщины держат кошек. Например, Соня. Ну, то есть кошки у них живут в амбаре, но она их кормит. А у вас нет кошки. У вас собака. А собаки капризны. Вон как наша Перл.
Линда просияла, взглянув на отца, и заявила, что он воспитал истинного джентльмена. Тот ее поблагодарил и сказал, что у него возник вопрос:
– Почему ты это сделала?
– Она же этого хотела, – ответила Линда. – Миссис Ларк. Мать. К тому моменту, как все было подготовлено к операции, я уже люто ненавидела Линдена – именно так! Люто ненавидела! Но он подлизался ко мне. К тому же это было даже смешно, потому что я почувствовала себя виноватой за то, что раньше его ненавидела. То есть, с одной стороны, он был не такой уж и плохой, давал деньги на благотворительность. А иногда решал – по приколу, я думаю, – что и мне не помешает его щедрость. И он дарил мне подарки, цветы, красивые шарфики, душистое мыло, трогательные открытки. Он уверял, что ему стыдно за свое мерзкое поведение, ему удавалось меня смешить, и я на какое-то время даже поддавалась его обаянию. Кроме того, я никак не могу объяснить то влияние, какое оказывала на него миссис Ларк. Линден с ней обходился довольно грубо, а за глаза мог и оскорбить. При этом он послушно делал все, что она ему говорила. А соглашался он потому, что она его заставляла. После операции, как вам известно, я сильно заболела.