— Здравствуйте! — крикнул он бухте Северной, бухте Южной.
— Здравствуйте! — крикнул бульвару Приморскому, Графской пристани.
— Привет вам, курган Малахов, Карантинная бухта, Корабельная сторона!
Слово сдержал матрос. Вышел он к морю. На флагштоке у Графской пристани бескозырку, как флаг, повесил.
Отдали волны матросское сердце. Трепетно вынесли на руках.
Сергей Алексеев
Алымов С. Родной Севастополь
РОДНОЙ СЕВАСТОПОЛЬ
Заря засияла над крымской землёю,
Над морем рассеялся сумрак ночной,
Белеет на взморье над синей волною
Краса Черноморья — наш город-герой.
Лазурные бухты, жемчужные горы,
Высокий, далёкий огонь маяка...
Эх, Чёрное море, широкое море,
Родной Севастополь — любовь моряка!
Здесь кровью святою омыты утёсы.
Здесь славой овеян бетон батарей.
Здесь курс на бессмертье держали матросы
В боях за свободу Отчизны своей.
Лазурные бухты, жемчужные горы,
Высокий, далёкий огонь маяка...
Эх, Чёрное море, широкое море,
Родной Севастополь — любовь моряка!
Идут корабли в черноморском просторе,
Матросская песня над морем звенит:
— Ты наше навеки, широкое море,
Свободу твою черноморец хранит.
Лазурные бухты, жемчужные горы,
Высокий, далёкий огонь маяка...
Эх, Чёрное море, широкое море,
Родной Севастополь — любовь моряка!
Сергей Алымов
Воскресенская 3. Городская булочка
Шла я в школу на читательскую конференцию.
Весеннее солнце обожгло сугробы, они спеклись, почернели; на асфальтовых подсохших дорожках суетились воробьи, а в школьном саду старшеклассники белили стволы яблонь.
Вошла в школу в праздничном настроении. Сняла пальто и, вешая его на крюк, увидела урну с мусором, из которой торчала... надкусанная булочка. Весь праздничный настрой как ветром сдуло. Лестница на пятый этаж в актовый зал показалась мне бесконечно длинной.
В зале собрались пионеры. В белоснежных рубашках, с алыми галстуками, нетерпеливые, подвижные, они переговаривались, шутили. И моментально смолкли, когда мы с библиотекарем вошли в зал.
Долго я не могла начать говорить. Вглядывалась в лица ребят. Глаза у всех были ясны, широко раскрыты и безмятежны. А передо мною в памяти возникло лицо Катеньки...
И я начала свой разговор об этой девочке, с которой познакомилась в поезде в дни войны в начале 1944 года... Затемнённый Мурманск, почти полностью разрушенный вражескими бомбами, запах гари, мрачный вокзал, силуэт поезда с наглухо зашторенными окнами.
Поезд шёл из Мурманска в Москву.
Моим соседом по купе оказался морской офицер, на чёрном кителе поблёскивали ордена Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, медали; на правой стороне груди нашита продолговатая золотистая полоска — знак тяжёлого ранения в бою. Рядом с ним сидела девочка лет семи-восьми. Я спросила, как её зовут, она молча прильнула лицом к руке отца.
— Катенька, — ответил за неё капитан. — Моя Катенька, — повторил он с грустью.
Проводница принесла чай. Позвякивание ложечек в стаканах словно вернуло девочку к жизни. Она рассмеялась и стала тормошить отца:
— Папочка, давай скорей, скорей!
Капитан снял с верхней полки чемодан, вынул хлеб, колбасу, сыр. Все продукты были аккуратно завёрнуты и тщательно уложены в чемодане, как это умеют делать только моряки. Я тоже вынула из сумки съестные припасы, и мы принялись за ужин. Капитан не спеша отрезал ломтики хлеба. Девочка тоненькими прозрачными пальцами торопливо собирала крошки. Вагон дёрнуло, и они просыпались на подол. Катенька внимательно и сосредоточенно искала каждую крошечку и клала в рот. Ела в какой-то спешке, почти давясь, но вдруг сникла и жалобно произнесла:
— Ой, не могу больше, а всё хочется съесть.
Она несколько раз порывалась достать со дна выпитого стакана лимон, но отец взглядом останавливал её.
— А теперь спать! — решительно сказал он. — Платье и ботинки не снимай.
— Хорошо, — покорно согласилась Катенька, — только вы выйдите, пожалуйста, в коридор.
Мы вышли. Капитан задвинул дверь, выбил щелчком сигарету из пачки, закурил, глубоко затянулся и выдохнул кольца дыма.
— Ах, Катенька, Катенька... Сколько ей пришлось пережить! Я с первого дня войны на подводной лодке, а жена с детьми и больной бабушкой остались в Ленинграде. — Капитан несколько раз подряд пыхнул сигаретой и, заминая её в пепельнице, глухо сказал: — Все умерли от голода. Катенька уцелела. Привезли её ко мне в Мурманск. Отхаживали несколько месяцев. Теперь она почти здорова, но что-то в ней надломилось. Не верит, что хлеба всегда будет вдоволь, и делает запасы, как белка. Вот посмотрите...
Он осторожно отодвинул дверь, подошёл к спящей дочке, отвернул угол подушки. На простыне лежали красные полукружия корочек от сыра, смятые яичные скорлупки, кожура от лимонов, и к расслабленной ото сна ладошке прилип кусочек сахара.
Отец подоткнул со всех сторон одеяло и сел.
— И во сне бредит хлебом. Ей всё кажется, что кто-то злой и чёрный отнимет хлеб... — Капитан посмотрел на часы. — Скоро приблизимся к линии фронта.
Поезд, прогремев по мосту, стал замедлять ход, а проводница попросила пассажиров покинуть вагоны и спуститься слева по ходу поезда под откос.
Катенька мигом села на постели и, засовывая за пазуху лимонную кожуру, скорлупки, заученно повторяла:
— Тревога... Артобстрел... Обстреливают наш квадрат...
В вагоне погас свет. Мы ощупью пробирались к выходу.
В чёрной ночи глухо, как филин, ухали артиллерийские выстрелы. По небу вспугнутыми птицами летели облака, и в них ныряла луна, беспокойно глядя на землю.
Капитан спрыгнул с подножки, расставил руки и хотел уже схватить дочку, но она вдруг метнулась с площадки обратно в чёрную пасть вагона. Отец поспешил за ней.
Вскоре они спустились вниз под откос. У Катеньки в руках белел свёрток.
Отец расстелил на снегу полу шинели. Катенька положила свёрток и легла на него, распластав руки.
Снаряды падали где-то справа. Немцы, очевидно, обстреливали мост, который мы уже миновали. От взрывов вздрагивала земля, и от неё пахло талым снегом и полынью, и от этого запаха кружилась голова, и нестерпимая боль и нежность к этой исстрадавшейся земле, перепаханной снарядами, бомбами, сжимали сердце.
Один снаряд упал далеко позади нас.
Катенька подтянула колени, собралась вся в комок и шептала:
— Не бойся, не бойся... Всё скоро кончится. Они будут обстреливать другой квадрат.
Ещё один взрыв, ещё... И наступила тишина.
Мы долго лежали, пока послышался свисток начальника поезда и его команда:
— Пассажиры, по местам! Поезд продолжает свой путь.
Люди, отряхивая мокрый снег, поднимались по ступенькам в вагоны. Поезд тронулся, замигали под потолком синие лампочки.
Катенька села на постели, осмотрела свой свёрток, развернула его, вынула кусок хлеба и радостно зашептала:
— Цел! Я же говорила, чтобы не боялся. Цел!
Она аккуратно, по-отцовски, снова завернула хлеб в бумагу и сунула под одеяло...
Мы сидели с капитаном и смотрели на спящую девочку.
Поезд продолжал свой путь.
Вот и всё...
Я кончила свой рассказ.
В актовом зале было очень тихо.
Я расстегнула портфель и вынула из него обыкновенную городскую булочку с надкусанным концом.
В зале беспокойно зашумели. Какая-то девчушка стала пробираться через ряды сидящих. Она выбралась в проход и, стуча башмаками, побежала к выходу. Ребята недоумевающим взглядом провожали её. Девочка распахнула дверь и с плачем скрылась в коридоре.
В зале стало тихо.
Маленькая городская булочка с надкусанным концом лежала на столе.
3. Воскресенская
ВЕСЕННИЕ СТИХИ
МАРТ
Отшумели все метели
И морозы не трещат.
С крыш закапали капели,
И сосульки в ряд висят.
Веселее и теплее
Стали мартовские дни.
В нашем садике в аллеях
Уж проталины видны.
Звонко тинькает синица
Возле нашего окна...
Скоро в дверь к нам постучится
Настоящая весна!
ШУМИТ НА РЕЧКЕ ЛЕДОХОД
Шумит на речке ледоход,
В саду хлопочет садовод.
Забавно чибисы кричат,
Ворона кормит воронят.
Резвится тёплый ветерок,
Проснулся первый мотылёк.
И песня зяблика слышна:
— Пришла весна, пришла весна!
В. Алфёров
* * *
Весна
торопилась на речку,
чтобы скользить по каточку.
Ступила на твёрдые льдины —
открылись
речные глубины...
Весна
поспешила к поляне
снегу набрать на ладони,
пушинок-снежинок нежных!
И открылся
нежный
подснежник.
УТРЕННЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Кто уже открыл глаза,
пусть скорей берётся за...
мочалку,
полотенце,
за чашку,
ломоть хлебца...
И за блюдце
надо браться,
и за чайник со стола,
и скорей, скорее, братцы,
надо браться
за дела!
Э. Мошковская
Дорохов А.
Люблю я первые, полные света и синих теней весенние дни, когда по-особенному свеж и чист воздух. И кажется, что весна вот тут, где-то рядышком. Наконец-то люди начинают сбрасывать с крыш домов и сараев толстый слой снега — тепло не за горами. И, несмотря на холодный ещё месяц, как-то особенно, по-весеннему звонко и весело тенькает капель. На дворе появились искрящиеся лужицы. К ним со всех сторон с весёлым чириканьем слетаются взъерошенные, с грязными грудками воробьи. Забияки радуются свету и воде, купаются... Крупные брызги летят во все стороны, а воробышки от этого ещё веселее чирикают, будто выкрикивают: «А у нас весна! Уже весна!» — и ещё дружнее ныряют, забыв про студёный день, который хоть и выдался тёплым, но ещё по-зимнему короток. Не успело солнце подняться над лесом, как тут же разрумянившимся яблочком закатилось за горизонт.