Долго говорили о Галиной находке и в тот день и потом. В даргинское селение Верхнее Лабкомахи приезжали учёные. Академия наук Дагестана послала сюда археологическую экспедицию. Экспедиция ищет под слоями насыпавшихся за тысячелетия пыли, песка остатки древних стен, другие предметы, которые помогут им разгадать тайны забытого народа. И конечно же, каменные книги, на страницах которых будет рассказано, как жили, с кем воевали люди под этим ярким солнцем, которое светит и теперь над горами Дагестана.
А Галя? А другие ребята? Теперь они ещё внимательнее разглядывают камни, и часто обыкновенная трещинка кажется им буквой. Но важно, что они ищут. Значит, найдут.
Наталия Юркова
28 МАЯ — ДЕНЬ ПОГРАНИЧНИКА
В СЕКРЕТЕ
За кустами притаился ветер,
Тишина тревожная вокруг.
Ветер, как и я, лежит в секрете, —
Он мне помогает, словно друг.
Всколыхнулась ветка —
я на страже.
Присмотрелся — вижу: соловей!
Даже на границе
не прикажешь
Не летать пернатым
меж ветвей.
Вдруг шуршанье...
Кто-то полз умело,
Осторожно, тихо, не спеша.
Я в траве увидел порыжелой
Поясок безвредного ужа.
Я его заметил не случайно, —
Если службу чутко не вести,
Может враг тропою этой
тайной,
Как змея, незримо проползти.
Иван Жупанов
Глебов А. Дождь
Ученик 3-го класса Лёнька Кашин сидит один дома и учит уроки. В открытую форточку врывается бойкое щебетание воробьёв. В высоком весеннем небе быстро плывут небольшие тучки. Только что светило тёплое майское солнышко, а сейчас пошёл дождь... Первый весенний.
В окно Лёнька видит, как стая воробьёв слетела с газона и, не переставая щебетать, укрылась в зелени недавно распустившихся тополей.
При виде первого весеннего дождика к Лёньке вдруг подступает радость. Он подходит к телефону и набирает номер своего приятеля Мишки, который живёт на другой улице.
— Алло! — кричит Лёнька. — Миш, это ты?
— Ну, я...
— Видал, какой дождичек шпарит... Весна!
— Что?! — удивлённо спрашивает Мишка.
— Дождь, говорю, идёт! — с радостным возбуждением кричит в трубку Лёнька.
— Ты спятил, что ли? Никакого дождя нет, светит солнце... Да ну тебя!.. Мне задачку решать надо.
Раздаются частые гудки.
— Чудак, — вешая трубку, говорит Лёнька и подходит к окну.
Весёлый дождик гуляет по двору, пузырит мелкие лужицы... Но вот из-за тучки золотой метёлкой брызнуло солнце... И дождя как не было. Рыжий пацан выбежал из дворовых ворот и, отыскав ручеёк, пустил в него наскоро сделанную бумажную лодочку.
Раздаётся телефонный звонок.
— Лёня... Это я, Мишка, — слышится в трубке.
— Ну?
— А ведь правда дождь...
— С приветиком! — отвечает Лёнька. — Давно уже солнце.
— Говорю ж тебе — пошёл дождь... Честное слово...
— Никакого дождя нет... Светит солнце.
— Да ну тебя!.. Не хочу я с тобой разговаривать...
Снова в трубке частые гудки.
А по городу на долгих ногах шагает весенний дождь. И ему нет никакого дела до того, что Мишка и Лёнька поссорились. Он шествует по московским улицам: по Солянке, по Арбату, по Трубной площади; шуршит по крышам домов, троллейбусов и гаражей; по зелёным, голубым, синим и тёмным зонтикам...
Алексей Глебов
Данько В. Что делать после дождика?
Что делать после дождика?
— Что делать после дождика?
— По лужицам скакать!
— Что делать после дождика?
— Кораблики пускать!
— Что делать после дождика?
— На радуге качаться!
— Что делать после дождика?
— Да просто улыбаться!
В. Данько
Козлов С. Деревья
Пахнет липой!
Цветёт липа золотистыми цветами. Поют в ветвях липы золотистые иволги. Жужжат, собирая золотистый липовый мёд, пчёлы.
А когда приходит зима, мочат липовую кору в воде — делают золотистые рогожи.
Прямо против нашего домика стоит могучий столетний дуб. Листва на нём тёмно-зелёная, жёсткая. Кора — в глубоких трещинах. Раньше, говорит бабка, на нашем дубе жил Соловей-разбойник. А сейчас на него взлетают и сидят высоко на ветках до самого вечера важные индюки.
Костюмы на индюках муаровые, с серебряной оторочкой, ноги — в серых стальных сапожках, на носу — красные бородавки.
Любит тереться о наш дуб колхозный бык Папуас. Сам весь красный, рога — серебряные, железное кольцо в ноздрях.
Листья у ветлы узкие, длинные, как язычок у гуся. Кусты ивняка над рекой — младшие братья ветлы. Из ивовых прутьев дед плетёт корзинки и верши для рыбной ловли.
Ещё ветлу называют лозой. Мы любим забираться на нашу большую лозу, заглядывать в грачиные гнёзда.
Ветла, говорит бабка, — самое лёгкое дерево. Из неё делают коромысла и дуги для лошадей.
Вот придёт зима, придёт праздник, запрягут лошадей в разноцветные санки, увижу я заиндевевшую лошадиную морду под расписной дугой.
У клёна листья точно тёплые гусиные лапы. Шуршат гусиные лапы на ветру, летят, жёлтые и оранжевые, в синем небе. Глядишь, к утру вся земля выстлана кленовыми листьями.
Это ночью летели дикие гуси, скажет бабка, побросали ненужные в пути шершавые лапки.
Сергей Козлов
Рыжих Н. Чудной остров.
А ведь есть чудеса на свете... есть!
Вот как-то вышли мы в море апрельским утром. Был туман — в Беринговом море туманы часто бывают, а в апреле они иногда такие, что свою протянутую руку не видишь,— прохладно, сыро.
Сменившись с рулевой вахты, Мишка зашёл в кубрик озадаченный. Почёсывает затылок.
— Ребята, там что-то происходит...
Поднялись наверх — ничего не видно, только один туман, как в молоке продвигаемся.
— Ну и что? — спросил Мишку Сергей. — Туман как туман.
— А разве не слышишь?— сказал Мишка.
И верно. Откуда-то издалека и сверху — будто с облаков — доносился гул. Непонятный, словно шум далёкого прибоя или ворчанье какого-то великанского чудовища. Это чудовище громыхало, пищало, ворчало, щёлкало зубами и шипело одновременно.
— Идти прежним курсом!— сказал капитан и улыбнулся.
Идём прежним курсом, непонятный этот гул нарастает. Теперь уже можно расслышать карканье, кваканье, рёв... И всё это над мачтами где-то.
— Братцы, что же это? — засуетился Мишка. Он здорово, наверно, испугался.— Товарищ капитан, что же это?
Капитан промолчал, ход сбавил до малого.
Теперь идём тихо-тихо, крадёмся по туману. А этот страшный гул уже оглушительным становится, поджилки затряслись не только у Мишки. Замерли все, ждём.
— Полундра! Скалы! — закричал с носа сейнера Кирка: они с Василием стояли вперёдсмотрящими.
— Ну вот и пришли, — сказал капитан и застопорил ход. — Это остров Верхотуров.
Перед нами были тёмные, скользкие, покрытые бородами водорослей у воды скалы. Они отвесной стеной уходили в туман, вода под ними была тёмная, стеклянно-прозрачная. Со дна до самой поверхности поднимались огромнейшие листья водорослей, будто лес рос на дне моря. Между этими большущими языками листьев скользили какие-то тёмные тени. Эти тени прятались в подводные гроты. А над нами ревело чудовище. Оно ревело оглушительно, временами как тонущий пароход, — будто догадывалось, что мы здесь. Было жутко.
— Туман только у воды,— сказал капитан, — над мачтами тумана уже нет. К обеду разойдётся. Отдать якорь!
К обеду тумана не стало, и тут открылось — птичий базар!
Чайки, глупыши, бакланы, кайры, топорки, гагары, мартыны, баулы и морские голуби носились над скалами и между скал, кричали, ссорились, кувыркались... Ничего не поймёшь — один оглушительный рёв!
Мы собрались все на палубе и, очарованные и оглушённые, смотрели на этот базар.
Чайки парили над водой, чиркая крыльями иногда воду, бакланы — чёрные большие птицы с длиннющими шеями— стаями перелетали с места на место, топорки то и дело ныряли за едой, глупыши с криком гонялись друг за другом. А кайры — скал не видно было от их чёрных тел — играли в «баба масло выжимала». Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, и, раскрыв клювы, оглушительно орали. А те, которым негде было усесться, чёрными тучами кружились над сидящими и падали прямо в серёдку, выжимая крайних; крайние сыпались со скал, взлетали, а затем падали в общее месиво. Глупыши яростно — или радостно — бросались друг на друга, сцепливались клубками, крутясь колесом, падали к воде. Кричали при этом раздирающе. Над всем этим парили морские голуби и чёрными стрелами проносились гагары в вышине.
Мы спустили шлюпку, пошли вокруг острова, отыскивая место, где можно бы забраться на его вершину. В одном месте обнаружили узкое ущелье, разрезающее скалы. По нему-то и забрались наверх. Не так-то просто, кстати, было карабкаться по отвесным почти скалам.
Забрались наконец на плоскую, каменистую, ровную, как стол, вершину этого острова. Вокруг ковром лежали птичьи яйца. Всяких размеров и всяких цветов. Одно у них только общее было — конусообразные они. Тут ещё одна, наверно, мудрость природы: такое яйцо ветер не сможет укатить с плоской вершины, оно будет кататься по кругу — и всё. Кое-где на «гнёздах» сидели птицы. Мимо них проходить прямо страшно: они распускали крылья, открывали, хохля спины, клювы, кричали и клевали сапоги.