Не обидели песчаного тарантула глазами — восемь глаз у него! И восемь ног. На охоту тарантул выходит ночью. Носится по пескам со всех восьми ног, смотрит во все восемь глаз. Никакому насекомышу от него не спрятаться, не убежать.
Руками его лучше не трогать — укусить может.
Круглоголовка любит стоять на самом гребне бархана. И очень она тогда на собачку похожа. Лапки кривые, голова круглая, хвост скручен кренделем. Ещё и виляет хвостом, как дворняжка!
Но не вздумай эту «собачку» погладить! Как подпрыгнет, как фыркнет да так рот разинет — до ушей! Даже и шире. В углах рта развернутся у неё два кожистых веера — словно красные уши. Рот с ушами: кому страшно не станет!
Не удав, а удавчик: ростом он всего в метр. А в остальном как настоящий удав. Обовьёт ящерицу, задушит и целиком проглотит. Потом сунет в песок голову и... уйдёт в него, словно в воду! Легко в песке ползёт — как в воде плавает. Выставит из песка одни только глаза и смотрит: нет ли кого поблизости? Сам никому не виден. А ему видно всё.
Варан бывает в полтора метра! За такой рост его крокодилом зовут. Любит «крокодил» проверять норки песчанок: в них всегда кто-нибудь прячется от жары. Найдёт удавчика или черепашку — хорошо. Агаму, геккона — тоже неплохо! Фалангу, скорпиона, песчаного таракана — вполне съедобно. Жука, бабочку, гусеницу — подавай только! А зазевается сама хозяйка норы, песчанка, — лучшего ему и не надо. Ему всё хорошо, ему всё на пользу.
Гнездо этот воробей строит в дупле саксаула. Знает, наверное, что солнце иногда так нагревает ствол саксаула, что яички в гнезде и насиживать не надо. Залетай только в дупло да переворачивай! А в свободное время можно по веткам беззаботно попрыгать, с соседями почирикать, на водопой к колодцу слетать.
Жители пустыни называют её «чир-чире». Далеко слышен её громкий крик: «Чир-чир-чир-чир!» А ещё её зовут иноходцем — за быстрый бег. Целый день носится сойка по песчаным барханам, хватая ящериц и жуков. А когда досыта наестся и накричится, любит тихонечко посидеть на саксауле. За это её, наверное, и назвали саксаульной сойкой.
Не такие уж черепахи неповоротливые, какими их все считают. Могут на кручи вскарабкаться, могут съехать с горы на щитке. Землю копать умеют. И даже бегают!
Бегают черепахи весной — играют в пятнашки. Догонит одна другую и стук панцирем в бок! Та вверх ногами. А как перевернётся, на ноги встанет, так бегом за обидчицей. И если догонит, тоже щитком стукнет.
Панцири черепах всегда в трещинах, ссадинах и царапинах. Трещины от лисьих зубов, ссадины от орлиных когтей. А царапины — от игры в пятнашки.
Ежи и в пустыне живут. И тоже бегают по ночам. В свете луны вспыхивают вокруг ежа чьи-то глаза: зелёные, розовые, лазоревые. Но ёж не боится огненных глаз. Знает, что это глаза безобидных для него жуков, пауков, гекконов. Ну, а если что — сразу съёжится в шар и выставит навстречу колючки!
Сычу положено жить в дупле. Но где найдёшь большое дупло в пустыне? И приспособился сыч прятаться в... норы! Благо разных нор вокруг много. В одной норе у сыча спальня. В другой — кладовая. А в другие норы лазает за добычей. Так и живёт.
Эфа — змея красивая, но злая и ядовитая. Рассердится, свернётся тугим кренделем и застрекочет. Чешуйки у неё на боках цепляются друг за друга и потрескивают, как масло на горячей сковороде. Теперь к эфе близко не подходи!
Ползает эфа не головой вперёд, как все другие змеи, а... боком! И за это её называют «ходящая боком».
Гнездо своё орёл-беркут строит на самом крепком саксауле. Гнездо у него огромное, тяжеленное — не всякое дерево выдержит. По краям гнезда заячьи шкурки, птичьи крылья, вараньи головы. Сразу видно: ловкий охотник живёт!
В гнезде — белые пуховые орлята. А под гнездом воробьи живут. За орлиной спиной никто им не страшен.
Николай Сладков
Лескин С. Хлебосолы
Лето сорок второго года в задонских степях было жарким. Августовское солнце вовсю палило ребячьи головы, но Димка, Андрюша и Федя привыкли к этому.
После того как в начале войны их отцы ушли драться с фашистами, ребята очень сдружились, и почти дня не проходит, чтобы они не встречались, не рассказывали друг другу, что пишут их отцы с фронта, не делились всеми новостями села.
О войне до последнего времени ребята знали из коротких писем своих отцов да из разговоров взрослых. А вот несколько дней назад и в их селе стали слышны орудийные выстрелы, разрывы снарядов. Война приблизилась к их родным местам и где-то совсем недалеко будто остановилась.
— На Дону наши наподдали фашистам! — сказал однажды дядя Трофим. — Может, задержат их там.
Дядя Трофим сам воевал с фашистами, после тяжёлого ранения недавно вернулся с фронта, поэтому ребята верили каждому его слову о войне. Поверили и на этот раз, но теперь они всё чаще прислушивались к недалёкому грохоту, с наступлением темноты всматривались в огромное зарево в той стороне, где течёт Дон.
Вот и сейчас ребята забрались на курган, что высится за селом, и напряжённо прислушивались к орудийной стрельбе. Вдруг Димка Снегирёв посмотрел на просёлочную дорогу и глазам своим не поверил. Прямо к ремонтной мастерской медленно двигались два большущих танка.
— Глядите! — воскликнул Димка.
Федя и Андрюша остолбенели, молча и удивлённо смотрели на лязгавшие гусеницами чудовища.
Первым пришёл в себя Федя Дубко.
— Скорее домой!— Он поддёрнул штаны, будто собираясь бежать.
Димка посмотрел на него, но ничего не сказал.
— Потому что, может, это немецкие, — нерешительно высказал догадку Федя, словно оправдываясь за только что проявленное малодушие.
Андрюша, не говоря ни слова, посматривал то на приближавшиеся танки, то на своих дружков. Он был тоже не прочь побежать домой, но не хотел, чтобы Димка заподозрил его в трусости.
— Может, и не немецкие,— стараясь казаться спокойным, сказал Андрюша. — А почему один танк тянет за собой другого?
Уже темнело, и как Димка ни вглядывался в танки, как ни старался прочесть надписи на их башнях, ничего не получалось.
— Не разобрать, что на них написано! — заявил он, ни к кому не обращаясь. Потом, глядя на Андрюшу, пояснил:— И первый не тянет второго, а буксирует. Понял? Второй, значит, поломанный или подбитый.
Андрюша в знак согласия молча кивнул головой.
Танки между тем подошли к мастерской и остановились. Мотор заглох, и снова наступила тишина, которая лишь изредка нарушалась орудийными выстрелами.
Федя и Андрюша смотрели на Димку, своего восьмилетнего дружка. Ребята были на целый год старше Димки, но они считали его самым рассудительным и сейчас ожидали, что он скажет. А тот сказал:
— Пошли посмотрим, что это за танки!
Федя опять поддёрнул штаны и посмотрел в сторону села, а Прохоров Андрюша, уже не задумываясь, что о нём подумает Димка, возразил:
— Ты что, Дим! А если это вражеские танки?
— Так мы же осторожно к ним подберёмся! Как настоящие разведчики.
Но как Димка ни пытался уговорить своих дружков, не тут-то было. Постояв ещё немного, ребята направились в село. Федя ускорил шаги, потом побежал к своему дому, Андрюша шёл на несколько шагов впереди Димки, а тот тем временем подумал: «Играть в разведчиков вы готовы всегда, а как взаправду — сразу испугались».
За ужином Димка попытался выяснить у мамы с бабушкой, что это за танки, но ни та, ни другая не только не могли объяснить, но даже не очень-то внимательно слушали его и говорили о своих делах.
Спать Димка пошёл на сеновал. Но заснуть сразу не мог. И когда понял, что ему не уснуть, он слез с сеновала и осторожно — чтоб не услышали мать и бабушка — вышел на улицу.
Было уже совсем темно, небо почти сплошь заволокло облаками, лишь кое-где светились звёзды. Вдоль заборов Димка дошёл до крайней хаты и вдруг увидел идущего от мастерской человека. Мальчик прижался к дощатому забору. Человек шагал по другой стороне улицы, и Димка не узнал, кто это. А когда шаги смолкли, мальчик решительно направился к мастерской, которая находилась метрах в трёхстах от крайней хаты.
Никаких танков возле мастерской уже не было. Димка заметил, как в щель большущей двери пробивался свет.
Всматриваясь, мальчик увидел в глубине просторной мастерской два танка. Над ними горели электролампочки, которые держались на натянутых проводах. Возле одного танка стояли люди, что-то мастерили и о чём-то переговаривались.
Димка, затаив дыхание, стал прислушиваться. Но как ни старался, не мог он разобрать, на каком языке и о чём говорили они. Вот в мастерской засмеялись, но попробуй по смеху узнать, чьи это — свои или чужие. Мальчика даже зло разобрало, а что поделаешь? И вдруг на башне одного танка он прочитал: «Смерть фашизму!»
Димка чуть было не вскрикнул от радости. «Наши! Советские танки!» — пронеслось в мальчишеской голове.
Вернувшись домой, Димка опять забрался на сеновал и сразу заснул. Но спал он беспокойно, несколько раз просыпался, всматривался в тёмный проём двери и удивлялся, почему так долго не приходит утро. А перед самым утром заснул, да так крепко, что Федя с Андрюшей еле разбудили его.
— Побежали в мастерскую!— первым делом сказал Димка. — Там наш танк ремонтируют! — И не успели его дружки и рта раскрыть, он рассказал им о своём ночном походе.
Димка забежал в хату, быстро выпил кружку молока, и, пока бабушка собралась спросить, куда он так торопится, ребят и след простыл. До мастерской бежали наперегонки. Там вовсю кипела работа. Старый кузнец Пахом с напарником дедом Матвеем стучали молотками по наковальне, высекая из раскалённого железа искры. Третий дед — белоголовый Антон — раздувал мехи горна. Дядя Трофим вместе с двумя танкистами что-то вытачивали на токарном станке. Остальные танкисты — кто возился с мотором, кто с гусеницей, растянувшейся на полу, и никто не обратил внимания на появление ребят. А когда кузнецы перестали стучать и умолк токарный станок, дядя Трофим вдруг громко сказал: