Мало-помалу калуга образумилась и скрылась под водой.
И снова тихо. Поблёскивала река; враскачку летали чайки. Я нагонял далёкий остров.
Лет двадцать назад, как и тигроловы, на Амуре были в доброй славе калужатники — хваткие бородачи. Зимой они перетягивали бечеву подо льдом поперёк русла, навязывали на бечеву снасти — крючки толщиной в палец, а между крючками из светлой жести поплавки — и затягивали самолов под лёд.
Калуга забавлялась поплавками — трогала носом, пошевеливала хвостом. Играла она до тех пор, пока не впивался в неё крючок. Как вонзался, тут калуга начинала буянить и ловилась ещё на дюжину крючков.
Проверять снасти приходили целым селом, выдалбливали обширную прорубь. Калужатники «осаживали» рыбину: смирную подтягивали к себе, лихую сноровисто отпускали. Думали и работали в лад. Мороз сорок градусов, а калужатникам жарко. Наконец подводили к проруби усталую рыбину, накидывали на тонкое запястье хвоста петлю, продёргивали верёвку через жабры. Толпа зевак — взрослые и ребятишки — вытаскивали калугу на лёд.
Потом до глубокой ночи светились лампы в домах. От старого до малого лепили пельмени, намораживали по кулю. То-то удобно, когда наедут гости и надо мигом приготовить на стол!
Двадцать лет запрещалось ловить калугу: сильно убавилось её в Амуре. Теперь она расплодилась. Да вся будто из инкубатора, одного размера и веса — четыреста килограммов. Даже защитники природы говорили: пора ловить калугу. Когда слишком много её, тоже вредно. Она поедает другую рыбу: щук, верхоглядов, сазанов, кету...
Однако запрет ещё продлён: ведь калуга мечет икру с двадцати лет. А рыбина в четыре центнера — юнец, нельзя трогать. Пускай даст приплод, тогда и ловить можно.
Живёт калуга сто лет и весом бывает в тонну. Ни в одной реке мира нет такой рыбины, только Амур славен ею!
Лодка нагоняла остров-баржу. Ничто не мешало мне думать о калуге. Вспомнил: и на махалку — подлёдную блесну — ловятся игривые калужата. Если на блесне один-два крючка, для них не опасно. Наколятся и убегут. Но «краб» — шесть крючков — держит крепко. Калужонку в три пуда не уйти. Поймается вместо ленка или тайменя калужонок, надо отпустить. Однако не каждый рыбак отпускает. Вот и дежурят на льду дружинники да милиция.
Остров приблизился и точно полетел на меня, крутояром задирал мутную воду, вздымался к небу.
В затишье, у скатного берега, весельная лодка и четверо мужчин. Я хотел с разгона выскочить на берег, но помешала капроновая верёвка — зацепилась за мотор. Верёвка дёргалась — в реке бурлило.
Мужчины привязали калугу.
— А чего она путалась под ногами, — нехотя сказал мне высокий, с рыжей бородёнкой.— Бросаем сеть на сазана, она лезет, калуга. Пришлось привязать, пускай не мешает.
Обросшие, неумытые ловцы обступили меня, ухмылялись. Я легонько толкнул одного, другого, вышел из кольца. Ждал спиной: вот-вот хлопнут. Раз они среди белого дня ловят калуг, меня-то спрячут быстро.
Я залез в их лодку, к вороху сети. Такой сетью не то чтобы калуг ловить, и теплоходу не вырваться. Показал на рыбину:
— Синявка с полтонны будет?
— Примерно так, — ответил бородатый, — но для нас она малёк. Если крупнее не клюнет, придётся эту свежевать.
— Дай-ка закурить. — Я взял папиросу у парня (хоть бы рука не дрожала); просыпая табак, закурил. — Такую тушу — и на четверых! Вы прожорливы.
— Если вякнешь, и тебя съедим, — тихо сказал мне парень.
Мы дымили друг на друга, ловили зрачки.
— Хватит человека разыгрывать, — улыбнулся бородач. — Объясните ему, кто мы такие...
— Судно идёт... — махнул вниз по течению реки один мужчина. — С флажком... милицейский или рыбоинспекторский катер.
Я тоже увидел белые размахи густых брызг, ликовал, словно долго жил на необитаемом острове и наконец-то дождался спасителей.
— Отпустим-ка, ребята, калужонка, а то придерутся, — забеспокоился бородач.
— Кажется, не инспекторский, такой катер есть у речников...
— Отпустим, ребята, — настаивал бородач; ухватился за верёвку, перекинул через плечо. Другие тоже подбежали и потянули калугу на берег. Калуга ворочалась, била хвостом, вспенивая воду.
А катер точно застыл в куржаке волн. Ни с места! Но вот сорвался, шально полетел к нам. Не успел я и глазом моргнуть, как он осел на мели. Трое ринулись к лодкам — моей и рыбаков. Двое очутились возле калужатников.
— Ну, взяли ещё раз!.. — спокойно приговаривал седой, с натужно красным лицом, помогал тянуть за верёвку.
Калуга бесилась, пока не легла брюхом на песок. Легла и ослабела, будто задремала.
Инспектор показал красную книжку бородатому и жёстко потребовал у него документы.
Бородатый подался к лодке, двое инспекторов — за ним. Он втискивался до плеч в рундук, вытаскивал наружу мешки, рюкзаки, тряпки.
«Какие у него документы! Тянет волынку, и всё, готовится к драке». Я приметил тяжёлое весло, инспекторы тоже были начеку.
— Вот они, бумаги! — обрадовался рыбак и торопливо открыл кожаную сумку. Достал бумаги с круглыми печатями и многими подписями. Я заглянул в документы и узнал: калугу разрешено поймать для чучела в музей уральского города.
— У вас всё в порядке! — рассердился старый инспектор. — А мы-то думали: вот штрафанём браконьеров! Чего же испугались?
Бородатый смущённо показывал на бумаги:
— Пока дали нам поймать калугу, сами видите, сколько барьеров взято. В крае и районе строго-настрого наказали: ловить в полтонны весом — не меньше. А эта, может, полегче...
Инспекторы засмеялись. Повеселели рыбаки, споря, прикидывали на глаз, как тяжела калуга.
Она ворочала хвостом, нагоняя волны на берег. Блестя гладкой кожей, сползла на глубину.
Катерок взбугрил воду снежным валом и полетел, надсадно звеня. Его топорщистые «усы» сгинули в пустыне разлива.
Анатолий Максимов
ЛЕТНИЕ СТИХИ
ПОД ВОДОЙ
Водоросли, водоросли!
До леса вы не доросли.
Игрушечный лесочек
Среди камней и кочек.
В лохматых зарослях темно.
Темным-темно речное дно.
Малёк серебряный блеснёт,
Как реактивный самолёт.
Я на мальков смотреть люблю,
Но никогда их не ловлю.
Пускай растут они в реке,
Где тени бродят на песке,
Где их родной лесочек
Среди камней и кочек...
М. Вехова
ПАРОХОД
Вот
по реке
плывёт пароход.
Баржи везёт.
Не одну,
а три.
Чем же нагружены баржи?
Смотри!
Железом,
досками,
кирпичом...
Чтобы люди могли
построить дом.
Как же маленький
пароход
Такие большие баржи
везёт?
У парохода
машина внутри.
Это она
тащит баржи,
три,
Это она
так громко пыхтит
И на своём
языке говорит:
— Ух-тих,
ух-тих,
ух-тих,
Я тружусь,
я работаю
за троих!
Ух-тут,
ух-тут,
ух-тут,
Я спешу,
я спешу,
меня люди ждут!.. —
Пых-тих,
пых-тих,
пароход пыхтит...
Да как загудит:
— Я старался,
спешил,
Чтобы не опоздать,
Выходите на пристань
меня встречать! —
Тяжёлые баржи
народ разгружает...
А пароход
отдыхает.
Он устал.
Ирина Михайлова
ЛЕТО
В просветы веток, как в оконце,
Глядело, улыбаясь, солнце,
Был воздух на цветах настоян,
И все деревья спали стоя.
Стрекозы, поздравляя с утром,
Кружась, сверкали перламутром.
Они справляли новоселье,
Где пни на корточки присели.
В просвет ветвей, словно в оконце,
С высот на них глядело солнце.
Н. Берендгоф
„УЧИТЕСЬ У РЕБЯТ!“
От зари и до заката
В речке плещутся ребята.
Утки с завистью глядят
И стыдят своих утят:
«Вы опять залезли в тень!
Вам опять купаться лень!
Научитесь, как ребята,
Плавать в речке целый день!»
В. Кривошеев
ЛОДКА
Садишься ты в лодку,
Наверно, впервые,
И лодке в охотку
Зигзаги кривые.
Ты скажешь потом,
Что она тихоходка...
Но, может быть, в том
Виновата не лодка?
Евгений Ильин
НА ВЕСЁЛОЙ КАРУСЕЛИ
Хорошо на карусели!
На слона с тобой мы сели,
Завертелся шар земной
И поплыл кругами...
Небо было надо мной,
Стало под ногами...
Опустились горы вниз,
Люди к солнцу поднялись.
Покатились кувырком
Телебашня,
Площадь,
Дом...
Всё кружилось,
Всё вертелось,
А мне ужасно петь хотелось.
Леонид Рашковский
Светов А. Серебряные и золотые ступеньки
Как вы думаете, с чего начинается спорт? Со значка ГТО. И путь к золотым медалям чемпиона так же начинается с этого маленького, но драгоценного значка. Его недаром называют спортивным орденом, который надо заслужить.