Инспектор попросил председателя жюри оценить художественные достоинства исчезнувшей картины. Председатель, видевший ее мельком, высказался осторожно.
— В широком смысле, это не шедевр, — сказал он Савину. — В узком смысле — допускаю…
Инспектор уединился с пострадавшим, попросив его описать портрет.
— Мужчина лет сорока, — волнуясь, начал Ляпин, — резкие черты лица, острый взгляд, короткий ежик, хищный нос… — он помолчал. — Крупные волчьи уши.
Инспектор вздрогнул, спросил, кто позировал.
— Ответить не могу, — сказал побледневший Ляпин, гася сигарету дрожащей рукой. Он явно кого-то боялся.
Шофер машины, посланной за Хноплянкиным, сообщил, что час назад сторож укатил рыбачить и неизвестно, когда вернется. Это выглядело подозрительно. В тот же день опергруппа приступила к поиску Хноплянкина.
Слухи об исчезновении картины поползли по городу. На выставку повалили любопытствующие. У пустого квадрата стены, где раньше висел «Портрет мужчины», гудела толпа. Одни утверждали, что дело обстряпал зарубежный «гастролер». Другие авторитетно сообщали, что полотно изрезал на куски какой-то ненормальный студент. Третьи, шепотом, уверяли, что это был портрет ответственного работника областного масштаба, который остался недоволен работой художника и дал указание убрать картину.
Популярность Ляпина росла с каждым днем. Сам он заперся в мастерской, никого к себе не пускал. Еду ему оставляли под дверью.
Прошло двое суток, а найти сторожа по-прежнему не удавалось. Инспектор, не теряя времени, проверял различные версии. Близкие знакомые Ляпина утверждали, что он ни с кем никогда не ссорился, спорил редко, всегда соглашался с чужим мнением и врагов не имел. Один из его друзей сообщил Савину под большим секретом, что пару лет назад у Ляпина был роман с некой Ириной.
«Шерше ля фам, — вздохнул инспектор. — И никуда от этого не уйдешь…»
Вскоре он уже знал, что Ирина Петровна Вовколуп, незамужняя, работает кассиршей в столовой «Клецки по-флотски» и проживает в кооперативной квартире. На следующий день, вечером, он пришел к ней домой. На пороге появилась полная брюнетка в ярком кимоно. Изучив удостоверение инспектора и слегка удивившись, она пригласила его войти. Ирина Петровна уселась на тахту, под огромной, на всю стену, картиной. Художник изобразил Вовколуп обнаженной, лежащей на боку с журналом «Здоровье» в руках.
Перехватив взгляд гостя, хозяйка поправила прическу и с гордостью сообщила:
— Обнаженная… Художник Ляпин Феофан Алексеевич.
— Ради него я и пришел к вам, — сказал Савин. — Его картина исчезла с выставки…
Губы кассирши задергались, она хотела заплакать, но не смогла.
— Постарайтесь вспомнить, — сказал Савин, — был ли среди его знакомых человек с хищным носом и волчьими ушами?
Ирина Петровна задумалась.
— А бог его знает, — она покачала головой, — Феофан меня ни с кем не знакомил… Правда, злодея какого-то часто вспоминал, бывало, загрустит ни с того ни с сего. Пойду, говорит, малевать своего злодея… И уйдет.
Кассирша всхлипнула.
Интуиция привела инспектора во двор дома, где находилась мастерская Ляпина. В окне первого этажа, между цветочными горшками, виднелась головка в ситцевом платочке. Старушка, не мигая, смотрела на Савина, и он понял, что эта бабушка знает многое. Через несколько минут Савин уже сидел в ее квартире, а хранительница дворовых тайн с удовольствием отвечала на вопросы.
Человека, которого описал инспектор, она назвала сразу: сантехник Кувшинов, проживающий в соседнем доме. Он неоднократно посещал мастерскую Ляпина и подолгу не выходил оттуда. Старушка хотела еще рассказать о жильце из четырнадцатой квартиры, печатающем по ночам на машинке, но Савин пообещал зайти к ней в другой раз.
Кувшинова инспектор застал дома. Сантехник лежал на полу и смотрел в потолок.
— Сейчас разбужу, — устало сказала жена, набрала в чайник воды и стала лить на супруга. Сантехник, огрызнувшись, начал садиться. Несмотря на суровую внешность, он оказался покладистым человеком.
— Как же! — он ухмыльнулся. — Всю жизнь бы позировал Феофану Алексеевичу… Отсидишь положенное — сразу выдаст зарплату. А краску на полотно кладет — глазам больно…
— Почему Ляпин не пожелал открыть ваше имя? — прервал его инспектор.
— Нельзя, — Кувшинов вздохнул. — Я три раза в отрезвителях спал… И с женами у меня неудачи… Ежели начальство ляпинское про это узнает, оно Феофана Алексеевича прищучит: почему, мол, такого сукиного сына изображаешь! Разве мало вокруг путевых и знатных? — он стал пить прямо из чайника, гоняя кадык, как поршень. — Лицо у меня, сами видите, — игра природы. Мне Ляпин не раз повторял: у тебя, говорит, Гера, богатейшая рожа!
От сантехника Савин ушел в плохом настроении. Версия, связанная с загадочным натурщиком, отпала. Инспектор решил шире опираться на массы. В один из вечеров диктор телевидения попросил всех, кому известно хоть что-нибудь о судьбе исчезнувшей картины, сообщить по такому-то телефону.
Тем временем нашли сторожа. Его обнаружили в курортном южном городе, благодаря маленькой заметке «Не уверен — не заплывай», напечатанной в местной газете. В ней рассказывалось о том, как отдыхающие Хноплянкин и Буйлицкая заплыли в море на надувном матрасе, остались без сил и были подобраны сейнером на вторые сутки.
Через несколько часов сторож уже сидел в кабинете Савина и, размазывая по лицу слезы, чистосердечно рассказывал, как три года назад грешил на базе «Плодоовощторга».
— Теперь о портрете, — сказал инспектор.
— Каком портрете? — удивился сторож.
— Исчезнувшем с выставки…
О, как казнил себя Хноплянкин! Разве мог он подумать в то утро, когда за ним приезжала милицейская машина, что речь идет всего лишь о картине…
— Портрет на месте, — пробормотал сторож.
Хноплянкина привезли на выставку. Он подошел к огромному полотну «Завтрак дровосека» и вытащил из-под него пропавший портрет.
— Не выдержал я ихнего жуткого взгляда, — упавшим голосом отвечал Хноплянкин, кивая на суровый лик сантехника. — Две ночи терпел, а на третью не выдержал, спрятал. А утром вынуть забыл…
За неделю до конца работы выставки портрет вернулся на свое законное место. Слухи о возвращении шедевра распространились по городу, и вереницы горожан вновь потянулись в зал. Говорили, что похититель потребовал десять тысяч рублей выкупа и футболист-меценат внес за художника нужную сумму. Говорили также, что теперь картину охраняют специальными лучами…
Ажиотаж был велик. Председатель жюри в интервью корреспонденту городской газеты отметил работу Ляпина, назвав ее новым шагом в портретной живописи. Картина была отобрана для зональной выставки. Ляпин, покинув скит, устроил товарищеский ужин, где целовал всех подряд и кричал: «Все мы в долгу у искусства!»
Через пару дней, откликнувшись на телеобъявление, в кабинет инспектора вошел завхоз школы № 17 и прислонил к стене портрет сантехника Кувшинова.
— Два года висел, — огорченно пояснил гость. — Заказывали большого ученого по фамилии Лейбниц…
Затем пришли гонцы с фабрики мучных изделий, неся как икону портрет все того же Кувшинова, доставшийся фабрике за триста рублей. На сей раз сантехник выступал в качестве изобретателя лапши.
Третий портрет принесли спортивные деятели общества «Мышца». Кувшиновский лик провел в обществе год, исполняя роль родоначальника Олимпийских игр.
Все три картины инспектор привез в мастерскую Ляпина.
Феофан держался с достоинством.
КОНЦЕРТ
В город приехал певец. Любимец континентов.
Соловей века. Пеле своего дела.
Только родившиеся в рубашке попадают на его концерты. Родившиеся без рубашек слушают его пластинки.
Услада юных дев и впечатлительных домохозяек — голос его плывет над землей. И в дворовых беседках рука, уже готовая вогнать в стол «азик», вдруг повисает в воздухе. И чабаны на горных пастбищах рыдают над транзисторами, обняв суровых волкодавов. И в общежитиях камвольных комбинатов становится так тихо, что комендантам чудятся «аморалки». Такой певец приехал в город.
Приехал случайно и неожиданно. Он летел из Рима в Токио, но тайфун «Катя» закрыл Токио, и самолет сделал вынужденную посадку. Мудрые отцы из филармонии преподнесли певцу хлеб-соль, ключи от города и лошадь Пржевальского. Отказаться от концерта после такого приема он просто не мог.
Билеты были проданы раньше, чем население устремилось к кассам. Певцу был предоставлен лучший зал. В день концерта пилоты местных авиалиний докладывали об огромном скоплении народа в одной точке города.
Не имеющие билетов угрюмо провожали взглядами счастливчиков, спешащих на концерт.
У затянутых паутиной касс бодрствовали печальные оптимисты.
Они ждали чуда.
До начала концерта оставалось десять минут.
К даме с мужем, грустившим на тротуаре, подошел плохо выбритый гражданин в сапогах и, оглянувшись, тихо спросил:
— На концерт желаем?
Лицо его свидетельствовало о непричастности к богеме, а пары сивушных масел, клубящиеся над гражданином, заставляли усомниться в его возможностях. И все же супруги ответили «да».
Гражданин пригласил их следовать за ним, и через несколько минут они очутились на каких-то задворках. Здесь уже стояли две девушки-студентки, молодой прораб и старушка с небольшими усиками. Все они нетерпеливо переминались с ноги на ногу и преданно смотрели на спасителя.
Спаситель придирчиво осмотрел собравшихся и сказал:
— Зовут меня Алик. Слесарь-краснодеревщик. Беру рупь с носа. Платить вперед!
Собрав деньги, Алик вдруг наклонился и, икнув, открыл какой-то люк.
Из отверстия потянуло болотными кошмарами и ужасами инквизиции. Девушки-студентки заглянули и пискнули. Старушка охнула и перекрестилась. Дама в цигейковой шубе сказала что-то по-английски, и муж проглотил таблетку. Прораб сосредоточенно плевал в дыру.
Видя смущение клиентов, слесарь Алик привел сильный аргумент: