а и тараканы. Однако святой даже не охнул и, не отлепляясь от стены, прицельно метнул свой посох. И промахнулся.
Посох проткнул кружку кельта Скандала, что, в принципе, не так уж страшно. Хуже то, что в данный момент Скандал из кружки пил. И посох поломал не только кружку, но и челюсть. Сам же кельт остался несломленным и, падая, успел перехватить свое национальное оружие и нанести ответный удар. Однако не учел, что угол падения не равен углу отражения, и жертвой его стал какой-то тип в полосатой фуфайке, стоявший возле Топлесса. Старый пират с криком «наших бьют!» выхватил ятаган… и началось.
Я понимаю, что ни один нормальный квест не обходится без хорошей кабацкой драки, но наблюдать это явление лучше всего со стороны. Быть в гуще событий — гораздо хуже, особенно когда трудно разобраться, кто, собственно говоря, здесь «наши». А как раз этот вопрос задал мне Хэм, приподнимаясь со скамейки. Ответить я не успела, поскольку была слишком занята. В моего подопечного летел метательный нож. Но застрял в табуретке, которую я выставила на траектории полета.
— Хэм, на пол! — скомандовала я. Что характерно, он послушался.
Табуретку пришлось разбить о голову забывшего о торговле кипежанина. При этом ножки (табуретки, а не кипежанина) выскочили из пазов. Благодаря чему в моих руках оказались две вполне приличные дубинки. Достойное оружие. Им, если действовать умело, можно даже сломать меч противника (кажется, это был Торстейн), что я не замедлила сделать.
Ситуация обострялась. Девицы и обслуга «Белки и свистка» попрятались под столами либо за стойкой. Остальные начали собираться по интересам: одни — вокруг Траханеота, другие — вокруг Гениталия, и двинулись друг на друга, а неприсоединившимся, кои были в меньшинстве, приходилось отбиваться с обеих сторон. Мелькали острые сабли, бойцовые грабли, ятаганы, кайданы и сарбаканы. Деил клисс Блина прорешетил толпу. Кто-то попробовал было выволочь тяжелое копье, но по древку пробежал какой-то тип в полосатых шальварах, совершил прыжок в стиле «полет фанеры над гнездом кукушки», оттолкнулся от потолка и пятою переломил копье пополам, после чего приземлился рядом со мной.
— Рыбин Гранат Кагор, мастер восточных единоборств, — учтиво представился он, не выказывая враждебных намерений. Поэтому дубинки я оставила для остальных, а новоявленный сосед тут же резво принялся делать подсечки и ставить блоки.
Между тем сторонники традиционного мировоззрения одерживали верх. Лонгдринк построил их «свиньей» и они клином врезались в ряды поборников низвергнутой богини. Образовалась куча мала, в глубине которой, судя по специфическим звукам, кого-то прикладывали об пол. Отец Гениталий, не имея возможности дотянуться до противника лично, подпрыгивал за спиной дерущихся, приговаривая:
— И по харизме его, по харизме!
Мне это уже стало надоедать. И не мне одной. Рыбин Гранат повернулся и сказал огорченно:
— Вот заварилась катавасия какая…
— Выносим их, что ли?
— Выносим!
Обнаружив самую длинную скамейку в зале мы ухватились за противоположные концы. Старый Твердыня, хозяин «Белки и свистка», угадав наше намерение, распахнул настежь обе створки входной двери (в Волкодавле царит непонятный мне обычай одну створку двери непременно держать закрытой). И мы метнули эту скамейку так, что дерущихся скопом вынесло за пределы гостиницы. По инерции они проехались по площади, а следом выбежал Твердыня — забирать мебель. Мы выглянули наружу. Бойцы под влиянием свежего воздуха охолонули и начали разбредаться, а наиболее упорные отправились выяснять отношения в другие места. У самого порога лежал пророк, и слезы блестели на его озаренном луной лице.
— Не повезло тебе, Неоша? — участливо спросил Рыбин Гранат.
— Ничего, зато слова истины все слышали, — бодро ответил Траханеот.
— Чего же плачешь тогда? — спросила я.
— А я всегда плачу, как на этот мир посмотрю. Аллергия называется.
— А ты чего меч-то не доставала? — полюбопытствовал Рыбин Гранат, отирая лицо хвостом тюрбана. — Согласно Святому Писанию? «Не обнажай в тавернах?»
— Не, просто размах не тот. Да ты и сам голыми руками дрался.
— У нас кодекс очень строгий. Мечом можно воспользоваться только после того, как пролили твою кровь. Если нет, перед боем ты сам себя должен поранить! Символически. А у тебя хорошо получалось. Хотя лучше гады только нава…
— Чего-чего?
— По-нашему «гада» — это дубинка, а «нава» — боевой шест.
Но мне было не до тонкостей военных единоборств. В зале «Белки и свистка» вовсю шла уборка. Хозяин заведения не выглядел особо огорченным. Ну, немножко попортили мебель, но ведь она вся деревянная, а дерева в Волкодавле много. Главное — пожара не устроили, этого в деревянном Волкодавле боялись больше всего. А так — подмести полы, протереть стены — и можно снова запускать посетителей.
Но ни за столом, ни под столом, среди черепков посуды и выбитых зубов, Хэма не обнаружилось. Он исчез.
Я влетела вверх по лестнице, однако Грядущего Хама не оказалось и в номере, хотя все его вещи были на месте. Можно было еще сбегать в конюшню, посмотреть, не забрал ли он своего коня, но вряд ли стоило.
Вот и вляпались… Вот к чему относилось дурное предчувствие, а вовсе не к кабацкой драке.
— Ты что, парнишку своего ищешь? — спросил Твердыня, когда я вернулась в зал. — Его, пока вы тут махаловкой занимались, какая-то шалава увела, из пришлых…
— Она разве не здесь работает?
— Ядрена Мать! Да ни в жизнь!
Забрезжившая надежда без трудов найти Хэма угасла не разгоревшись.
Я снова шагнула за порог — там стояла полная тьма. Луна скрылась за тучами, и ни одна звезда не пронизала мрака. Колокол на башне храма пробил полночь.
Сделав несколько шагов, я споткнулась о чье-то распростертое тело. Это оказался пророк Траханеот. Во тьме его аллергия прекратилась, и он спокойно задремал. Пришлось потревожить его сон.
— Мужик, ты девку и пацана не видел? Такого, в кожаной тужурке и кожаных штанах.
— Как не видеть. Она его за собой в посад тащила.
— В который?
— В чужанский, в какой еще?
— Буйной молодости свойственны страсти, продажная красота легко воспламеняет их, — заявил Рыбин Гранат, тоже выбравшийся на площадь. — Не стоит ли предоставить юноше некоторую свободу? Если ты помешаешь ему, он не скажет тебе «спасибо». Нагуляется — вернется.
— Как бы ни так! Не тот это город! И полночь не та, — бросила я, срываясь с места.
Некогда говорил древнейший мыслитель Ойойкумены, прозванный Отцом Историй (за то, что вечно попадал во всяческие истории): «Воистину мудр тот, кто не разыскивает похищенных женщин». Трудно оспорить это замечание, но Хэм, не будучи женщиной, сам выпутаться не мог, вдобавок охрана его безопасности составляла мою прямую обязанность. А там, куда его повели, безопасности ему никто гарантировать не мог.
Волкодавль вообще-то гостеприимный город, в чем я не раз убеждалась лично. Но привечают здесь тех приезжих, кто имеет кошелек набитый, товары знатные и в гостях не задерживается. Иной прием встречают те, кто ни первым, ни вторым похвалиться не может, однако норовит осесть в Волкодавле. Честят их бродягами и мигрантами беспрописочными, работы в городе не предоставляют, а для жилья отведен им чужанский посад, и улицу, что туда ведет, перегораживают цепью, возле которой бдит стража. Потому как из чужанского посада выходят на промысел нищие калеки, в неведомых войнах пострадавшие, мамаши с замурзанными младенцами, да мнимые кипежане. В самом же посаде понастроены шинки, где подают не пиво и медовуху, а такие напитки, отведав которых добрый горожанин может и замертво упасть. Говорят еще, будто здешние в бане не моются — а это последнее дело — и вместо Ядреной Матери поклоняются неведомой Кузькиной. Посадские же за честь почитают обмануть и ограбить зажравшегося горожанина. Драки между городскими и посадскими бывают такие, что наша нынешняя потасовка рядом с ними — что девичьи танцы на лугу.
И если б дело было только в этом, я бы нимало не беспокоилась. В любом городе есть подобные кварталы. Но приходилось мне слышать, будто — поскольку ни Ивановы стражники, ни жрецы в чужанский посад не суются — завелась там нежить, ничего общего с проповедями святого Траханеота не имеющая. Без всяких пустот и мнимостей, зато с клыками и когтями. В чужанском посаде документов ни с кого не спрашивают, вот они и селятся здесь. И среди нормальных посадских по ночам ни один двуногий из своих лачуг на улицу не суется.
Конечно, это могли быть только сплетни. А могли и не быть.
Рыбин Гранат зачем-то увязался со мной, но по благоразумию вперед не забегал. Ходить ночью по Волкодавлю — занятие не из простых, даже по главным улицам. В отличие от большинства других городов, по ночам фонарей здесь не зажигают, напротив — это запрещено. Причина, думается, ясна. Таковы здесь меры противопожарной безопасности. Летом в обывательских домах даже светильники жечь запрещается. Возможно, этот мудрый обычай и предупреждает случаи возгорания, но тьма по ночам в городе Волкодавле стоит кромешная. Потому оставалось лишь благодарить руководство МГБ, снабдившее меня заклинанием ночного видения, без которого я бы разбила голову о ближайший забор. Непрошеный спутник мой, таких преимуществ не имевший, двигался следом.
Благодаря этому заклинанию мне и предстало зрелище, полностью убившее вероятность того, что Хэм просто решил сходить налево из чересчур благопристойной «Белки и свистка».
Цепь уже не преграждала вход в чужанский посад, а, разорванная, валялась на земле рядом с распростертым стражником. Я нагнулась над ним.
— Оглушен. Очухается… — Так я и думала.
Рыбин Гранат, изучавший цепь, повернулся ко мне.
— Почему?
— Стражник местный. За него бы мстить стали. Могут посад сжечь. Его убивать не станут. А Хэм — чужестранец.
Восточный единоборец снова поглядел на цепь, затем извлек меч из ножен и осторожно полоснул себя по мизинцу, так чтобы капли крови потекли на лезвие.