Она не брала с него деньги за тайные встречи вне храма Афродиты. Так у них было решено. Никаких денежных отношений. Чистая любовь. Он всегда был небогат и скуповат.
Для ясности рассказа назовем ее Гетера. Так будет проще и удобнее повествовать, потому что, хотя в храме Афродиты было не менее двух дюжин гетер, Философа интересовала одна, задавшая вопрос «Принадлежит ли отторгнутое отторгнувшему?» и ставшая ученицей Академии. Она редко пропускала дискуссии под платаном. Иногда, оборвав свою или чужую мысль на середине, убегала куда-то. Или врывалась в дискуссию, вернувшись откуда-то и едва отдышавшись от бега. Вначале кто-нибудь из учеников пытался иронизировать в отношении юной Гетеры, но Философ охранял ее от насмешников как любящий отец или, вернее, влюбленный покровитель. Хотя родители не должны приваживать детские сердца щедрыми подарками. А если делают так, надеясь купить привязанность, то, наоборот, отторгают своего ребенка, отпугивая интуитивным страхом перед будущей выплатой долга. Истинные покровители вносили щедрые пожертвования в храм Афродиты и осыпали золотом полюбившуюся Гетеру, а Философ ничего не вносил и никого не осыпал. А если и осыпал язвительными каламбурами, то при его остром уме это не стоило ему ничего. Да и отцом Гетеры он мог называться с большой натяжкой и, конечно, фигурально, потому что не родительские, а греховные мысли будоражили его гениальную голову, осененную высоким, напоминающим Акрополь, лбом.
Это замечал влюбленный в Гетеру ученик-македонец, который в беспокойных снах все чаще и чаще видел Философа, валявшегося с юной Гетерой на ковровой постели своего жилища. Иногда ему снились розовые сны, и тогда это был не Философ, а он сам наедине с прекрасной Гетерой и не в храме Афродиты, а в каменном доме, арендуемом учеником-македонцем на деньги его родителей. Наяву же приходилось заниматься любовью в храме и тут же расплачиваться с молодой Гетерой наличными. В этом не было ничего необычного. И в равной степени не задевало чувств служительниц храма и гостей. Ибо в такой ситуации чувства в счет не шли. То есть в счет денег, но не в счет сокровенных мыслей, которые старые гетеры рекомендовали молодым гнать из сердца, как непрошеных голубей с площади перед храмом Афродиты. Поэтому в равной мере богатые посетители храма и гетеры довольствовались сексуальными восторгами, не входя друг с другом в сентиментальные отношения. Степень оргазма (длительность и высота соития) были мерами физической близости, дальше которой ни гетера, ни пожертвователь не шли.
Вначале так и было между юной Гетерой и учеником Философа — молодым македонцем. Влюбленный македонец был сыном богатого латифундиста, владевшего обширными горными пастбищами и посылавшего сгорающему от страсти сыну кошельки, набитые золотыми монетами.
До поры до времени Философ ничего не знал о посещениях учеником-македонцем юной Гетеры в храме Афродиты, хотя представлял себе, чем занимается его ученица. Ясно, что юную Гетеру посещали в храме Афродиты богатые искатели наслаждений. Кем были эти люди? Знал ли он кого-нибудь из них? Был ли среди них македонец? Привлекали они ее физически или она разыгрывала страсть, извиваясь в оплаченном наслаждении? Но ведь для такой, как эта пятнадцатилетняя, с ее проницательным умом, недостаточно только слияния плоти, приводящего к извержению плазмы оргазма? Как Гетера заполняет промежутки между совокуплениями? В ревности он дошел до того, что стал выслеживать Гетеру, пока наконец не дождался ее на одной из дорожек храмового парка. Запахнувшись в черную тунику, брела она, измученная и опустошенная многочисленными жертвоприношениями Афродите. Даже в темноте летней южной ночи она узнала своего учителя. Он хотел было взять юную Гетеру за руку, приласкать ее, но отринул, едва прикоснувшись:
— Ты пропитана потом похоти.
— Пот любовных утех в честь божественной Афродиты остался в бассейне для омовения. Отторгнутый отторгнувшими пот жертвоприношений не помешает тебе и мне.
— Твои клиенты отторгали не только пот!
— Оторгнутое мной соединилось с отторгнутым ими и поглотилось одно другим.
— Ты хочешь сказать, ненасытная, что в тебе еще осталось нечто, ожидающее отторжения вместе с моим отторгающимся?
— Да, слияния и отторжения, мой учитель.
Лучше бы Философ этого не делал! Куда спокойнее было бы довольствоваться ее платонической влюбленностью, основанной на беспредельном, доходящим до экстаза, восхищении юной Гетерой разумом Философа. А вскоре его мужскими достоинствами, когда она под прикрытием ночной мглы проникала в покои Философа, которые он арендовал в недорогой гостинице неподалеку от своего знаменитого платана. Ради стареющего Философа она нарушала главное правило гетер Афродиты: заниматься любовью только в храме, пред мраморным ликом богини любви и красоты. «Люби меня, дочь богини красоты, я закажу миниатюрную копию Афродиты, твоей божественной покровительницы, скульптору Борисфену, и мы поставим ее в мое жилище. Тогда это не будет нарушением правил. Только обожди немного, я поднакоплю денег…» — обещал ей Философ, забыв о том, что ночи, проведенные у него дома с юной Гетерой, давно выслежены и о них доложено главной гетере храма.
Однажды юная Гетера не пришла на дискуссию. Это огорчило Философа, но несильно. Человеку присуще болеть. Значит, на его возлюбленную выпала отметинка космического цикла, когда жизненные силы уступают силам разрушения. Но только на время. «День-два, и она поправится, придет на дискуссию в тень платана и, незаметно проходя мимо учителя, шепнет, что навестит его после захода солнца», — думал Философ, продолжая следовать бесконечной дискуссии македонца с другими учениками. Дискуссия была, в сущности, развитием идей юной Гетеры. Талантливый ученик-македонец так увлекся обсуждением противоречивых мнений, что позволил себе в окольных словосплетениях съязвить, иронически высказав мнение, что надо знать наверняка, какая степень отторжения предполагается и насколько в силах отторгающий контролировать этот многоступенчатый процесс. Мысль македонца, хотя и зарожденная попыткой уязвить Философа, несла в себе рациональное начало. А это было главным для учителя, который каждый раз с трепетным нетерпением ждал появления из пыли и пепла бытия продолжателя своей философской школы. Конечно, он мечтал о появлении нового гения, который будет посылать в века учение Философа. Но что за странные мечты его посещали? Упорно шептали ему таинственные голоса, что продолжит его учение юная Гетера, а вовсе не македонец, который нередко раздражал Философа. Он тотчас отбрасывал эти бредовые мысли, но они терзали его. Поэтому, когда юная Гетера не пришла под платан и на пятый день, Философ встревожился всерьез.
Что было делать? Он отправился в храм Афродиты, захватив с собой кошелек с золотыми монетами, накопленными за годы утомительного ведения учебных дискуссий в своей Академии под платаном. Он знал, что деньги явятся единственным ключом, который откроет ему ворота храма Афродиты и позволит увидеть возлюбленную. Ибо иначе, как возлюбленная, Философ не называл юную Гетеру. Он постучался в ворота. Ему открыла привратница, наверняка из старых, никуда не годных гетер, которым позволено доживать свой век в подвале храма, некогда предоставлявшего им свои лучшие покои. Философ дал безобразной старухе с провалившимся носом несколько драхм за право войти внутрь. По дорожкам парка, разбитого вокруг храма, прогуливались прекрасные женщины в полупрозрачных шелковых туниках. Это были гетеры, готовые к принесению сладостной жертвы богине любви и красоты Афродите. Философ жадными глазами разглядывал прогуливавшихся гетер. Одни мечтательно кружили по дорожкам в одиночку, другие бродили группами, сходясь, чтобы о чем-то поболтать и вскоре разойтись, чтобы встретиться с другими и обменяться мнениями или новостями. Все они были молодыми, красивыми, цветущими женщинами: созревающими, созревшими или вступающими в пору окончательной зрелости. Другие переходили в возраст, когда все труднее и труднее находить себе партнера по жертвоприношению Афродите. Время от времени та или другая гетера подходила к Философу и заводила куртуазный разговор, как это и положено им было делать при появлении нового посетителя храма. Сила их женской привлекательности была так велика, что Философ на некоторое время терял контроль над собой и шел за той или иной гетерой во внутренние покои храма, в прохладную буфетную комнату, где хранилась в глиняных тонкогорлых амфорах коллекция редких вин. Часть амфор присылали храму послушники со священной горы Афон, куда никогда не ступала нога женщины. Афонские терпкие вина были метафорой мужской неудовлетворенной страсти. Философа угощали ароматными винами и приятной беседой. Он оставлял несколько драхм. Но дальше этого дело не шло. Философ надеялся встретить свою пятнадцатилетнюю. Ее не было ни в монастырском парке, ни в буфетной комнате, ни в переходах из одних покоев храма в другие. Он слонялся бесцельно по дорожкам и аллеям парка, окружающего храм. Постепенно одна за другой разочарованные гетеры отставали, потому что приближалось время послеполудня и охотники за жертвоприношением богине любви Афродите валом валили в храм, так что гетеры были нарасхват.
Наконец над ним смилостивилась судьба. А может быть, настоятельница храма захотела поскорее освободиться от назойливого и скупого гостя. Старая сгорбленная прислужница, закутанная в мышиного цвета покрывало, прошлепала мимо него в разбитых временем и старческим плоскостопием сандалиях и прошамкала:
— Пойдем за мной, странник. Я приведу тебя к ней.
Философ последовал за прислужницей. Они миновали главный придел храма со статуей Афродиты, колоннами и боковыми ложами. Ковровые лежанки с посетителями, развалившимися в обнимку с гетерами, не были видны гостям, бродившим вместе со свободными еще гетерами по главному помещению храма, которое было украшено многочисленными статуями Афродиты в окружении упитанных мраморных мальчуганов, вооруженных луками и стрелами, отравленными сладостным ядом любви.