Тут отворилась дверь, и в комнату быстро вошел Барашков, будто ворвался стремительный бог с огненными глазами. Вошел, склонился над Тиной, и она увидела ожидание в его лице. За ним деловой походкой прошла и встала с другой стороны кровати повзрослевшая, пополневшая Мышка. Некто третий, незнакомый Тине, с красивым молодым лицом, растрепанной прической встал у кровати в ногах. Валентина Николаевна испуганно смотрела по очереди на всех троих.
– Тина! – только и смог сказать Барашков, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами.
– Валентина Николаевна! – так же проникновенно сказала Мышка и взяла Тину за руку. И только третий стоял молча и глядел на нее во все глаза.
Барашков взял стул и присел рядом с Тининой кроватью. Внутренняя тревога стала расти и пухнуть, как мыльная пена, заполнять все существо Тины.
– Что со мной случилось, Аркадий?
– Есть проблемы, – ответил он уклончиво, потому что никак не мог придумать слова, с которых надо было начать.
– Ну, не тяни же! Говори, что – сердце? Голова? – Голос ее звучал сдержанно, тихо.
Мышка увидела, что, несмотря на все неприятные внешние изменения, внутренне Валентина Николаевна сейчас была точно такая же, как в те дни, когда сама отвечала за все критические ситуации, случавшиеся с их больными.
– Надпочечник, Тина. – Барашков вздохнул и сокрушенно покачал головой.
– Да не может быть! Откуда? – Валентина Николаевна в удивлении даже приподнялась немного в постели, недоверчиво переводя глаза с одного лица на другое.
– Ни-ни-ни! Потише ворочайся. – Барашков поправил ей канюлю, вставленную в вену. – Вылетит – не поймаешь!
– Ну почему надпочечник-то? – Тина высунула из-под одеяла высвобожденную руку и смешно развела пальцы. – Вы, братцы, наверное, перемудрили.
Барашков погладил ее по плечу.
– Ты не волнуйся. Мы все тебе покажем. И ты тоже вместе с нами будешь все решать.
– Ну давай показывай!
Маша посмотрела на Дорна. Он только фыркнул.
– Неси картинки, – велел ему Барашков.
Молодой незнакомец посмотрел на Барашкова с выражением лица не совсем понятным Тине и удалился. Вообще-то, Владика никто не заставлял сюда приходить, просто ему хотелось понять, что собой представляет эта самая знаменитая Валентина Николаевна. Он посмотрел и остался разочарован. Обычная тетка. Ничего в ней особенного. Один только Барашков, как придурок, с ней носится. Владик отнес Мышке стопку листков с перепечатками своих исследований и пошел назад в кабинет. По дороге на мгновение заглянул в соседнюю с Тиной палату – в ней уже проснулась его больная с недифференцируемой головной болью. Она сидела на постели в своей обычной позе и мерно, пока еще негромко, ударялась головой о стену.
«Ни хрена не помогают рекомендации профессора!» – заметил Дорн даже с каким-то непонятным удовлетворением и окончательно удалился.
– Будешь смотреть картинки или поверишь на слово? – мягко спросил Барашков у Тины.
– Если картинки есть, поверю. Куда деваться? Только руки развяжи. Не на допросе, – вздохнула Тина. – Зачем привязали-то?
– А кто тебя знает, – Аркадий пытался шутить. – Может, драться начнешь. А у нас персонала два человека. Не удержат.
Маша торопливо стала развязывать ремень. Тина освободила руку, потерла затекшее запястье. Вздохнула. Приготовилась.
– Ну, рассказывай!
И пока длился рассказ Барашкова о том, что с ней произошло в последние сутки, и о том, что именно показали исследования, она, внимательно его слушая, невольно прокручивала в памяти всю прошедшую жизнь: непрерывные стрессы во время бессонных ночей на дежурствах, отравленный воздух операционных, бесконечные полеты на самолетах туда-обратно в течение стольких лет, непонимание мужа, постоянное беспокойство о сыне и, наконец, последние неудачные два года с мужчиной, которого одного только и любила она за всю свою жизнь.
«Как тут не вырасти какой-то дряни в надпочечнике?» Но она тут же устыдилась глупости своих рассуждений. Другие люди переживали и не такие страдания, но никакие опухоли в надпочечниках у них не вырастали.
Аркадий закончил.
– Значит, такая судьба! – невесело констатировала Тина, и вдруг лицо ее непроизвольно сморщилось, исказилось. Она быстро закрыла ладонями глаза, чтобы сдержаться, зажмурилась, но не выдержала и заплакала.
Маша посмотрела на нее, и жалость затопила все ее существо. Ей было жалко и Валентину Николаевну, и досадно, что так быстро проходит жизнь, и проходит как-то глупо, бессмысленно, было жаль своей молодости, от которой уже почти ничего не осталось, жалко себя, в своей неустроенности и одиночестве, и больше всего было жаль, что так неотвратимо, так обязательно приближается к человеку смерть, и надо иметь столько сил, чтобы пройти весь путь до конца. Маша не знала, хватит ли у нее на это сил. И у нее на глаза вдруг тоже навернулись слезы. Она отвернулась и отошла к окну. Барашков, и тот растерялся от жалости.
– Тина, мы сделаем все! Все, что можно! Поверь! Еще не все потеряно, Тина. Опухоль с большой вероятностью может быть доброкачественной.
«Доброкачественной!» – стукнуло ей в голову. Конечно. Почему она сразу подумала о плохом? Доброкачественной! Вполне может быть! И вдруг перед ней, как на карте, как на чистой скатерти, как на странице учебника, с полной ясностью развернулась история собственной болезни – с бесконечно плохим настроением, нежеланием жить, потерей аппетита, задержкой жидкости, нарушениями давления, работы сердца, видениями в глазах, и Тине стало… стыдно.
– Какая я тупая! – сказала она Барашкову, вытерев ладонью глаза. – Ведь я могла бы и сама догадаться! Я даже не дала себе труд проанализировать собственное состояние… Убивать просто надо таких докторов…
– Все мы хороши! – ответил Барашков. – Опухоль-то нашел молодой специалист. Вон, ее сотрудник. – Аркадий кивнул на Мышку. Та, уже справившись с собой, снова подошла к Тининой постели. И удивительно, Тине стало легче. Хоть она прекрасно осознавала и риск, и сравнительно небольшую вероятность того, что опухоль окажется доброкачественной, она ощутила себя снова их коллегой. Она была не просто больной – она была снова членом этой врачебной компании. «А быть в строю – не так грустно», – мелькнуло у нее. Она даже нашла в себе силы изобразить улыбку.
– И что же теперь будем делать?
– Все как полагается. – Тина знала, что Аркадий всегда разговаривает с больными именно так – спокойно, легко, уверенно. Она вспомнила, что и сама разговаривала с ними таким же тоном, и усмехнулась. Что ж, она не допустит малодушия. Хотя бы внешне. Тина не давала повода не уважать себя. Ей пришла в голову странная мысль: болезнь – это тоже работа. Любую работу она должна выполнить хорошо. Она всегда работала так, что ей не было за себя стыдно.
Барашков журчал. Маша стояла рядом с ним и всем своим видом выражала полное согласие.
– Сначала уточним размеры опухоли, проконсультируемся со специалистами, оценим функцию второго надпочечника и – оперировать!
– Так быстро?
Тине хотелось немного потянуть с операцией. Операция… Чем она кончится? Ей вдруг снова показалось счастьем просто лежать на своей постели дома, в окружении ненужных уже книг, и наблюдать призрак Чарли. Оказывается, она еще недостаточно ценила свое счастье. Может, действительно выписаться, и ну все на фиг? Сколько осталось, она проживет, а потом… В конце концов, опухоль – это не малодушие. Это – уважительная причина.
– Тянуть не имеет смысла. Такой криз давления, какой был вчера, может повториться в любую минуту. – Как бы в подтверждение своих слов Аркадий рубанул ладонью.
Как ни была слаба Тина, но в глазах Аркадия она читала что-то еще, кроме тех прямых слов, которые он произносил вслух. В них была еще какая-то скрытая тревога.
– А где оперировать?
– Здесь, у нас. – Аркадий взглянул на Мышку, и Тина заметила, что та отвела глаза.
– Ты ничего не скрываешь? – спросила Тина Барашкова. – Или с операцией какие-то сложности?
– Нет, нет, никаких, – твердо ответила за Барашкова Мышка.
– Когда? – Этот вопрос мучил Тину.
– Как подготовимся, – выдохнул Аркадий.
А Тина вдруг опять почувствовала удушье, будто провела три сложных наркоза подряд.
– Маме позвоните, – попросила она. Мышка торопливо записала продиктованный номер. И тут же опять началось – странный туман в голове, жаркая пустыня во рту, скачущие предметы в глазах и безумное биение сердца. И страх. Первородный страх удушья и остановки сердца. Не описать словами тому, кто не пережил. – Опять мне плохо, – пожаловалась Тина. И через несколько минут после того, как стали хлопотать около ее кровати Мышка, медсестра и Аркадий, знакомая уже спасительная тьма снова сгустилась над ней.
Проходя мимо сестринского поста, Владик Дорн увидел сидящую к нему спиной Райку.
«Широкая у нее стала спина, растет как на дрожжах», – заметил он. Райка почувствовала его взгляд и обернулась. Затаенная злобная усмешка промелькнула у нее на губах.
– Денежки у меня кончились, Владислав Федорович! – елейным голоском пропищала она, когда Дорн проходил мимо, и, картинно потянувшись на своем стуле, выпятив живот, положила на стол бумажку, на которой было что-то написано. – Это вам!
Дорн взял бумажку. Крупными печатными буквами на ней был написан его домашний адрес и телефон Аллиной работы. «В отделе кадров круговая порука! – подумал он. – Ну как вразумить этих дур?»
Демонстративным жестом он скомкал бумажку и выкинул ее в корзину для мусора.
– Ищи доктора! – прошипел он, наклонившись к самому Райкиному уху. – Расходы я оплачу!
Раиса только загадочно улыбнулась и промолчала, и Дорну больше ничего не оставалось делать, как в отвратительном настроении пойти по палатам.
– Ну, как у тебя? – с интересом спросила медсестра Галя, увидев, что Райка говорила о чем-то с Дорном.
– Пока ломается! – ответила та. – В следующий раз я ему кассету с диктофонной записью покажу!