И снова тишина.
– Татьяна, скорее всего, код для хозяина. Только его голоса Татьяна слушается, и имя – это, конечно, код, но уже так, вторичный, а первичный – это голос.
– А если человек охрипнет, к примеру? – предположила Жанна. – Я вот как мороженого наемся, так у меня голос садится.
– Вам сколько лет-то? – поразился Валера. – Пора бы уже знать меру мороженому.
– Чтобы вы понимали, – вздохнула Жанна, – мороженое, оно же не в желудок, оно в душу – раны душевные лечит.
– А раны у вас, я так понимаю, бывают такие, что килограммами лечиться приходится, – усмехнулся Валера и, не дав ей ответить, спросил: – Вспомните точно, пожалуйста, что вы сказали в тот момент. Потому что для умного дома прописывают запасное, техническое, так сказать, слово, вот как вы говорите, на случай хрипоты. Так называемую демоверсию. Это слово держится в секрете на экстренный случай, оно позволяет управлять домом, не привязываясь к голосу. Это точно не имя, оно может быть даже не существительным. Мне кажется, что вы угадали именно его.
– Да ничего я больше не говорила… – все еще заплетающимся языком ответила Жанна и опустила голову.
– Мне сейчас кажется, что вы врете, – сказал Валера. – Вот прямо поспорить бы мог. Говорите, хватит мяться.
– Ну, выругалась я только, – пожала девушка плечами. – Это же не может быть вашим словом.
– Сейчас только не кричите, потому как от вашего визга у меня еще мурашки не остановились, а нормальным голосом произнесите в точности то, что тогда сказали, – предложил ей Валера.
– Твою ж мать, колготки где? – сказала Жанна, но по-прежнему ничего не произошло. – Вот видите, я же говорила, это не то.
– А если не так, – предположил Валера. – Если вы «твою ж», сказали очень тихо, а «мать» и «колготки» крикнули, то получается… Мать, колготки!
Что-то неуловимо изменилось, и через пару минут тихо, словно бы не веся ничего, огромное зеркало открылось, и словно на небольшой железной лопате выехали колготки.
– Бегом внутрь, оно сейчас закроется! – завопила Жанна и, не дожидаясь реакции Валеры, вскочила босыми ногами на туалетный столик и прыгнула в темноту. Валера, поддавшись ее порыву, проследовал за девушкой, как раз когда зеркало начало закрываться. Изнутри оно оказалось окном в дом. Сейчас через него было видно все пространство туалетной комнаты как на ладони.
– Зачем мы так спешили? – спросил Валера, отодвигаясь от девушки, к которой прильнул в прыжке чересчур близко. – Мы ведь теперь знаем слово, могли бы его открыть еще раз.
– Я как-то не подумала, – ответила неуверенно Жанна, пристально глядя на Валеру в полумраке узкого пространства.
– У вас это уже вошло в привычку, – буркнул он.
Настойчивый взгляд Жанны смущал, и он уже хотел предложить идти дальше, как девушка, встав на носочки, очень осторожно его поцеловала.
– Пусть он останется, – сказала она, грустно отстранившись от ошарашенного Валеры. Жанна прижала пальцы к своим губам, словно бы проверяя, что изменилось после поцелуя.
– Где? И что? – почему-то спросил Валера, четко понимая, что глупеет рядом с этой девушкой.
– В памяти. Поцелуй. Знаете, есть такие воспоминания, даже маленькие, которые абсолютно не повлияли на твою жизнь. Но каждый раз, когда ты достаешь такое с полочки памяти, то тебе непременно становится хорошо. Мне сейчас захотелось самой сотворить такое и сохранить. Так непривычно, – хихикнула она, – но я почему-то сейчас поняла, что именно мы и никто другой принимаем решение – заполнять полочки воспоминаниями или оставить их пустыми. Вот как с этим поцелуем.
– Очень философски, но можно я подумаю об этом позже? – намеренно холодно ответил Валера, хотя внутри у него бушевал пожар, и он еще не понимал, что это – презрение к себе, боль по утрате или что-то новое, а может почти забытое чувство. – Только вы, Жанна, не учли одного.
– Чего? – спросила девушка, хихикнув. Алкоголь до сих пор гулял у нее в крови и делал все события смешными и занимательными.
– Того, что этот процесс двусторонний. Вы сейчас и на мою полочку положили воспоминание, надо сказать, не спрашивая на то разрешения, – ответил Валера вроде бы обидно, но получилось как-то чересчур мягко.
– Надеюсь, оно тоже будет приносить тебе удовольствие, считай, это мой новогодний подарок, – ответила Жанна, как-то резко перейдя на «ты». – А ты без подарка? Так нельзя, ты обязательно должен человеку что-то подарить в ответ.
Валера прекрасно понимал, на что она намекает, но веселая девушка даже не представляла, какая буря сейчас полыхает у него внутри, а потому ожидала чего угодно, только не такого ответа.
– Значит, похожу в должниках, – сказал Валера. – Подарю тебе плюшевого дракона.
– Почему дракона? – протянула Жанна немного разочарованно.
– Потому что это символ Нового года, – как можно холоднее ответил Валера, понимая, что обижает девушку, но он не мог сейчас иначе.
Именно в этот момент в доме раздались крики.
Спустя год Пётр всё знал о Броме, о его привычках и окружении. Да, на это ушло много времени, но информация того стоила. Да и доставать ее приходилось очень осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил.
Бром был одним из главных бандитов Москвы и считался самым жестоким. Про него говорили, что он из бывших ментов, легко убивал и калечил людей, оставаясь безнаказанным. Местная милиция была полностью ему подчинена.
Петру даже удалось увидеть его пару раз выходящим из машины в окружении своей охраны, но ближе десяти метров подойти всё же не удалось. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, седой и плечистый, больше Пётр разобрать не успел. Лида рассказывала, что он предпочитает исключительно блондинок, а еще Петя выяснил одну странную вещь – Бром обожает поэзию. Это было единственное его слабое место.
Раз в месяц он ходит в зал Тургеневской библиотеки, где собирались единомышленники и читали свои стихи. Пётр несколько раз был там, во время этих чтений, но в зал попасть не смог. Охрана пускала внутрь только членов литературного кружка, куда стараниями самого Брома попасть было очень сложно. В основном, это были старушки-филологи или престарелые актрисы, еще несколько библиотекарей и учитель литературы, кстати, единственный мужчина, не считая самого Брома.
Как выяснил Пётр, кружок существовал очень давно. Как Бром туда попал, было непонятно, но с его приходом библиотека ожила, получив свежий ремонт. В данном заведении его почитали как бога, заведующая и все работники расшаркивались перед спонсором. Так что этот кружок охранялся, культивировался и держался под строгим контролем. Попасть в него было сложнее, чем в Государственную думу, куда сейчас рвались все, у кого возникало такое желание.
Всё, больше слабых мест у Брома не было. Всюду охрана и тотальный контроль. Может, поэтому он и пережил всех своих товарищей, которых постоянно убивали в нынешнее неспокойное время.
Пётр понял, что он в тупике, и потому надо было идти к единственному человеку, который мог что-то придумать, – к Царице.
– Привет, – сказал он, зайдя в комнату без стука.
Она от неожиданности вздрогнула.
– Мне нужна твоя помощь.
Царица Тамара, его маленькая хулиганка, смотрела на него очень настороженно и даже со страхом. Ей исполнилось уже пятнадцать лет, и она начинала хорошеть как девушка, что очень пугало Петра. Поэтому он пообещал себе проверить потом ее личные вещи, уж очень она испугалась его неожиданного прихода. Но сейчас было не до этого. Он рассказал ей всю историю с самого начала, в деталях. Про отравленных родителей, про детдом, про кольцо и Маринку. Рассказал, что накопал на Брома и что не знает как к нему подобраться, чтобы убедиться, что кольцо действительно у него, и самое главное, как оно к нему попало.
– Так надо кого-то в тот кружок внедрить, – сказала Тамара, выслушав рассказ Петра.
– Это практически невозможно, – махнул рукой Пётр. – Туда не берут людей с улицы, внезапно увлёкшихся поэзией. Этот Бром садист, по словам Лидки, но, так понимаю, в литературе прошаренный, образованный. Да и чтобы до него дойти, меня старушки еще на подлёте расколют. Сама понимаешь, детдом, какие у меня могут быть знания и способности?
– А зачем тебе самому? – очень серьезно ответила Тома. – Давай Ритку отправим.
От такой простой, казалось бы, идеи у Петра пошли мурашки по коже. Так цель, еще пять минут назад призрачная и недоступная, стала хотя бы маячить на горизонте. Какое счастье, что он не развелся, не поругался с раздражавшей его в последнее время Риткой. Конечно же, она самый лучший кандидат на эту роль.
– Серая мышь, постоянно сидящая за книгами, немолодая и до скукоты начитанная… Вот бы она еще стихи писала, – размышлял вслух Пётр.
– Зря ты так, – обиделась за Ритку Царица. – стихи она действительно пишет.
Петра больно укололо то, как заступилась девчонка за свою приемную мать, будто она была ближе ей, чем он, но промолчал, решив сейчас сосредоточиться на другом.
Ритка согласилась не сразу, эта дура плакала, боялась и причитала. Когда Пётр понял, что уговоры не помогают, он начал ее запугивать. Конечно, все эти страшные вещи он говорил не всерьез, а так, для дела. Когда он перешел к угрозам Модесту, Ритка сломалась.
Уже на следующий день было заседание кружка и, нарядив Ритку для порядка, чтобы она не выглядела совсем убого, он отправил ее в городскую библиотеку. Чтобы малахольная не слилась, он послал вместе с ней и Тамару.
Глядя в окно на удаляющиеся фигуры, он подумал, что очень сильно ошибся с Риткой, видимо не стоило на ней жениться. Его призвание в этой жизни – вырастить детей, этих несчастных детей, которые, как и он, оказались выброшенными на улицу, точно котята. А Ритка, она не способна на поступок, так, мелкая и ограниченная земными благами.