– Кто ты? – услышал он испуганный, но сказанный со всей яростью, на какую был способен больной человек, вопрос.
Охранника у двери не было, он был в палате – спал, сидя на своем стуле. Пётр взглянул на Брома и, к своему изумлению, узнал его, наверное, потому что он первый раз видел бандита так близко.
– А ты меня не узнаешь? – оглядевшись и поняв, что ему ничего не угрожает, спросил Пётр.
Правда, его озадачило отсутствие личной медсестры возле постели больного, но потом он заметил ее лежащей на полу за кроватью.
– Ты не думай, гаденыш, – зашипел Бром, – будто что-то у тебя получилось, мои люди тебя на дне Байкала найдут и ноги выдернут, а деньгами, за которыми ты пришел, накормят. Как тушку поросенка, нафаршируют тебя и зажарят.
– А вот я тебя узнал, – у Петра ноги стали ватными и словно бы прилипли к полу. – Ты бывший водитель моего отца. Тот самый, что нашел их, когда я ходил между телами и сходил с ума. Ведь я тогда подумал, что ты меня спас, а ты и есть убийца.
Бром, не ожидавший всё это услышать, ошарашенный, с перекошенным от боли лицом, сел в кровати.
– Петя? – выдавил бывший водитель.
– Петя, – подтвердил он. – Тот самый Петя, чью семью ты убил.
– Я думал, ты в детдоме умер, – сказал Бром, еле дыша и морщась от боли.
– Не надейся, – ответил Пётр. – Неужели кольцо? – спросил он, показывая на руку Брома, где блестел красный бриллиант.
– Если ты думаешь, что я убил твою семью, то ты дурак, – сказал Бром, но с каждым мгновением говорить ему было всё сложнее.
– Кольцо у тебя, – настаивал Пётр. – Тут даже доказательств не надо, больше в доме ничего не пропало.
– Много ты знаешь, – ухмыльнулся тот из последних сил. – Я сын двоюродной сестры твоей несчастной бабки. Она в пятьдесят первом была осуждена как враг народа, что-то наговорила моя маман на собрании, что-то такое, что даже тогда, в послевоенное время ей не простили, а меня в детский дом определили. Маленький я был, мало что помню, только книжку с собой носил везде, стихи Пушкина. Когда чуть подрос, даже не понимал, зачем ее таскаю, а всё таскал. Вот в один из дней подрался я с пацанами, они меня за эту книжку и дразнили, вырвать хотели, а обложку-то и оторвали. После заварухи я все листочки стал собирать и нашел мамкино письмо. Потом, знаешь, как картинка из сна, как она маленькому мне эту книжку сует и твердит, мол, никому не отдавай, храни, в ней твоя судьба. Видимо, на подкорку мне это и записалось. Так вот в письме имя твоей матери и рассказ про бриллиант, который моя ей на хранение отдала. Когда я нашел твоего отца, бабка уж мертва была и ни подтвердить, ни опровергнуть ничего не могла. Отец твой нормальный мужик оказался, сказал, что бриллиант отдать не может, а вот на работу возьмет и постарается, чтоб всё у меня было. А зачем мне в стране Советов нужен был тот бриллиант? Тридцатилетнему мужику только и надо было, что работу хорошую да удобства в виде квартиры и машины. Конечно, я согласился.
– Кольцо, – повторил Пётр, показывая на руку Брома.
– Да что ты заладил… – сказал тот, хватая ртом воздух. – Я, когда нашел тебя, всё понял, что грабанули твоего папашу, поэтому и забрал кольцо. Матери оно моей принадлежало или бабке твоей – какая разница? Главное, чтобы не попало в руки ментов, а уж они бы быстро его оприходовали. Желающие бы нашлись.
– Кто их убил, если не ты? – спросил Пётр.
– Ты думаешь, святым папаша у тебя был? Так вот нет, грабил социалистическую собственность так, что многим и не снилось. В тот день твой отец деньги собрал, мы их везти должны были на следующий день в министерство. Раз в полгода такой вояж делали. Да, вот такой был тогда социализм, хочешь воровать – делись. Знали о нашем деле только три человека: я, отец и его зам.
– Почему ты не сказал милиции? – возмутился Пётр, видя, как синеют губы Брома, и понимая, что он скоро отключится.
– Ты дурак? – сказал Бром почти шепотом, потому что силы у него заканчивались. – Кто бы мне поверил про деньги, министерство и хищения? А если бы даже и поверили, то меня бы и посадили первого и, возможно, единственного, потому что любят у нас крайних находить.
– Фамилию его скажи. – Пётр почему-то поверил ему.
– Не понадобится тебе его фамилия, нет его уже на этом свете. Казнил я его давно, конечно, перед этим выслушал признание. Этот гад что удумал: пришел вечером, под пьяного косил, говорил, у него ребенок родился, просил всех выпить за это. На святое надавил, вот все и выпили. В этой жизни, Петя, обычно предают самые близкие, потому как именно им тяжелее всего вынести твой успех, и именно они знают твои слабые места. Врача зови, – уже на выдохе сказал Бром и упал вновь на кровать.
Пётр выбежал, но вспомнил, что так необходимый многим врач, судя по крикам из соседней палаты, не придет. Он вернулся в комнату, Бром, лежа на кровати, очень тяжело дышал.
– Нет врачей, – сказал Пётр. – Где лекарства?
– Надеюсь, ты врачей не грохнул, – прошелестел Бром. – Всё, видимо, пожил я.
– Маринку-проститутку зачем убил?
– Не святой я, конечно, но о проститутку мараться не стал бы. Не помню я никакую Маринку. – Бром захрипел и закатил глаза.
Пётр уже хотел убежать, но тут на глаза попалось кольцо.
Конечно, как он мог забыть, ведь именно за ним и приходил. Ювелирное украшение на удивление легко снялось с безымянного пальца грузного Брома. Как только оно оказалось в руках Петра, в голову пришла мысль, а о каких деньгах говорил Бром, когда принял его за грабителя? Откуда у него в больнице деньги?
У ног охранника стояла большая спортивная сумка. Сомнений не было – там деньги, ведь завтра Бром должен был лететь на операцию. И когда Бром понял, что творится что-то неладное, тут же предположил, что всё это происходит именно из-за них. Раскрыв молнию, Пётр даже немного обомлел от количества зеленых пачек и, схватив сумку, побежал. Он не слышал криков пациентов в соседних палатах, не чувствовал холода, он просто бежал домой.
Но там его встретила только Ритка.
– Где все? – спросили они друг друга одновременно, и оба застыли от ужаса.
Дети пришли через час и без Тарика. Мальчишка оказался тяжелым, и вентиляционная труба его не выдержала. Поэтому она сломалась под тяжестью его веса, и парень грохнулся прямо на раскаленную печку, и сделал это так неуклюже, что угодил на нее щекой. Кухня была поделена на цеха и, на счастье, в этом цехе никого не оказалось. Когда на шум прибежали работники, Тарик успел спрятаться, и все решили, что просто рухнула старая конструкция.
Как мальчишка выдержал боль от этого страшного ожога, Пётр не знал, и, возможно, именно это и было причиной, почему он не ругал сейчас Буратино за его пьянство. Но паренёк всё сделал как надо и даже смог выбраться из кухни незамеченным.
Когда Царица вместе со Снегурочкой и Робин Гудом прибежали на место встречи, то пришли в ужас, и Тамара на правах старшей приняла решение отвезти Тарика к врачу. За углом они поймали попутку, мир оказался не без добрых людей, и их довезли до травм пункта. В приемном покое дети сказали, что их брат обжегся дома, дурачась на кухне.
Прослушав их рассказ, Пётр разозлился, они не должны были так поступать, надо было сначала прийти домой и уже отсюда вызывать «скорую». Он тогда не осознавал, какой огромной была рана и что Тарик еще полгода проведет в больнице, а на его лице навсегда останется страшная ожоговая рана.
На следующий день он заставил Ритку идти в больницу к Брому как ни в чем не бывало, попрощаться перед вылетом в Германию, как бандит просил ее ранее. Она упиралась, но Пётр был непреклонен.
Все, с напряжением ждали, когда вернется мать, молчали и ждали. Ритка пришла белее мела. Сначала она долго молчала, пила горячий чай и смотрела в пол и лишь после третьего настойчивого вопроса Петра начала рассказывать.
В отделении в эту ночь умерло трое пациентов, включая самого Брома. Все они скончались по естественным причинам, и никто не говорил о каких-либо промахах персонала, да и вообще о каких-либо происшествиях в больнице. Просто умерли три пациента, так бывает, у каждого были серьезные диагнозы.
– Это мы их убили, – сказала она спокойно и твердо, впервые подняв глаза на Петра.
– Они умерли от болезни, – поправил он ее, взглядом показав на детей и даже взяв ее за руку, демонстрируя всем своим видом, что не надо еще больше пугать неокрепшие души.
– Мы усыпили персонал, и они не смогли им вовремя помочь, – сказала она, выдернув свою руку, и Пётр отметил, что хоть Ритки там не было, она не снимает с себя ответственность и повесила грех и на себя, и на детей.
И тогда Пётр не выдержал и влепил Ритке пощечину прямо на глазах всей семьи.
Уже потом он узнал, что охрана и врачи договорились между собой. Брому уже было не помочь, а с милицией связываться никто не хотел. Конечно, братки обещали провести собственное расследование, но не успели, после смерти вожака начался передел влияния, и стало как-то не до этого.
Остался только Буратино с обожженным лицом как напоминание о том дне.
Нет, не только. Пётр открыл глаза и взглянул в украшенный лепниной потолок нового дома. Еще остались деньги, которые он очень удачно вложил, и кольцо с надписью «Слава Октябрьской революции!»
– Это что? – услышал он вопрос Ритки, заданный громким, нервным голосом.
Пётр сел на кровати и увидел приоткрытое зеркало в спальне. «Вот дурак, так по-глупому раскрыть свою тайну», – подумал он, а вслух сказал:
– Запасные выходы на крайний случай.
– Запасной выход, из которого можно наблюдать, что делается в комнатах? – еще громче спросила Ритка, и он понял, что она не просто заметила, но уже зашла внутрь проходов дома. Таким тоном она не разговаривала с ним уже давно. – Ты переходишь все границы со своим контролем. Ты сумасшедший и задушил уже и меня, и детей. Отпусти наконец всех нас! – кричала она в припадке.
– И не надейся, – спокойно сказал Пётр. – Ты забыла, что я один знаю, что для вас лучше.