Я помню этот день, как будто он был вчера, а ведь прошло уже больше девятнадцати лет. Утром Настя отвела двойняшек в сад и вернулась домой. Я еще не уехал, и мы вместе пили кофе. Я заметил, что она как-то странно улыбается. Загадочно.
– Милая, ты что-то хочешь мне сказать? – спросил я, обняв жену.
Иногда Настя стеснялась попросить у меня какую-нибудь вещь. Она была скромной и застенчивой. За это я ее и любил, ну и за ее невероятную красоту, конечно.
– Ты что-то присмотрела себе из одежды? Говори, не стесняйся. У нас сейчас с деньгами все хорошо.
Ее щеки вспыхнули.
– Сейчас, – проговорила она и, вскочив из-за стола, быстро вышла из комнаты. Вскоре она вернулась, неся в руках маленький сверток. – Вот. – Она протянула мне его.
– Что это? – Это был аптечный тест на беременность. Я поднес его к глазам. В окошке отчетливо виднелся маленький плюсик. – Что это, Настя? Ты… ты беременна?
Она снова зарделась и кивнула. Я не мог поверить собственным глазам. У нас будет третий малыш! Или малышка. Мы и не мечтали о таком, нам ведь было уже немало лет. Мне сорок, Насте тридцать восемь. Это сейчас рожают в сорок пять и даже в пятьдесят, а тогда, двадцать лет назад, немногие решились бы на подобное, тем более здесь, в поселке. Я схватил Настю в охапку, хотел поднять, но тут же опомнился. Теперь ее нельзя тормошить, надо быть осторожным, беречь, как хрустальную вазу. Мы сидели в обнимку и тихо смеялись от счастья. На столе остывал кофе, по телевизору шло какое-то кино…
Беременность оказалась тяжелой. То ли возраст сказался, то ли то, что это была вторая беременность, а в первую жена выносила двойню, организм уже устал и исчерпал свои возможности. Сначала Настю непрерывно тошнило. Она не выходила из туалета часами, не могла ничего есть, спать тоже – лежа ее мутило еще больше. Я разрывался между ней, детьми и работой. Но все равно, несмотря на трудности, был счастлив. Я запретил Насте ходить в бесплатную консультацию. Мы нашли в поселке хорошую частную клинику, там ее и малыша наблюдал компетентный врач. Он же и сказал нам плохую новость: у Насти низкое расположение плаценты. Слишком низкое – возрастает опасность сильного кровотечения и преждевременных родов. Нам посоветовали съездить в Москву, чтобы договориться о родах. Я ни секунды не сомневался. Деньги есть, до столицы недалеко. Нужно сделать все возможное, чтобы малыш родился в срок и здоровеньким.
Сказано – сделано. Мы собрались и поехали всей семьей, с двойняшками – оставить их не с кем, наши с Настей родители давно умерли, других родственников не было. В Москве нам посоветовали обратиться к твоему отцу. Он уже тогда считался светилом, несмотря на достаточно молодой возраст, и клиника у него была одна из лучших в городе. Я привез туда Настю. Над ней долго колдовала целая бригада врачей. Делали УЗИ, кардиограмму, брали анализы. Наконец вынесли вердикт: положение действительно серьезное, отслойка уже есть, правда, минимальная. Кроме того, сердце у матери слабое, а у плода наблюдается гипоксия. Нам предложили остаться в клинике до родов.
Это было как гром среди ясного неба. Настя пыталась держаться, но глаза ее то и дело наполнялись слезами. Двойняшки капризничали и носились по больничному коридору, сшибая банкетки и горшки с цветами. А я стоял у окна и думал тяжкую думу: в какую сумму выльется месячное пребывание Насти в столичной клинике. Выходило много, слишком много. У меня не было таких денег. Но и забрать ее отсюда я не мог – допустить, чтобы она потеряла малыша! Она бы не пережила этого. Я позвонил компаньонам, посоветовался с ними и решил, что продам свою долю бизнеса. Бог с ним, потом заработаю, главное, чтобы мальчик родился здоровым. Мы уже знали, что это мальчик, и решили, как его назовем. Богданом. Его же нам дал Бог.
Через несколько дней мне на счет поступили деньги. Я внес их в больничную кассу, но этого оказалось недостаточно. Тогда я занял приличную сумму у одного из компаньонов, обещая отдать в скором времени. Я тревожился, но был уверен, что поступаю правильно. Я поговорил с твоим отцом, Мира, и он уверил меня, что лично будет курировать Настю и прооперирует ее, когда для этого придет срок. В нашем случае естественные роды отпадали, слишком велик риск кровотечения и потери ребенка.
Разговор с маститым врачом меня немного успокоил. Я снял номер в хостеле себе и детям. Настя осталась в больнице. Мы каждый день ходили ее навещать. Все шло неплохо. Отслойку удалось остановить, таблетки и капельницы сделали свое дело. С малышом тоже пошло на лад. Специальный аппарат фиксировал удары его крошечного сердечка – оно билось ровно и в том темпе, в каком положено на этом сроке. Я немного выдохнул. Конечно, полностью расслабиться не мог: меня угнетали долги, я понимал, что надолго вверг семью в пучину безденежья. Но с Настей я не показывал виду, что чем-то озабочен. Она заметно повеселела, стала волноваться, что для ребенка не успели купить приданое. Просила, чтобы я пошел по магазинам и приобрел все необходимое. Я обещал, что вот-вот сделаю это, а сам все откладывал поход за детскими вещами на потом. Будто чувствовал, что случится неладное.
И оно случилось! Посреди ночи меня разбудил телефонный звонок.
– Леша, у меня схватки! Я рожаю!! – Настя плакала навзрыд.
– Что ты, милая, успокойся. Все ведь хорошо. Малыш уже достаточно большой. Доктор сказал, никакой опасности нет, если он родится сейчас.
Я старался успокоить жену, а сам спешно одевался. У меня тряслись руки. Я никогда и ничего не боялся, всегда был хладнокровным. Даже когда рядом рвались снаряды и свистели пули, я не чувствовал страха. Но сейчас отвратительный липкий ужас сковал меня по рукам и ногам. Я не мог сообразить, где что лежит, долго искал документы, кошелек, куртку. Проснулись дети и стали плакать:
– Папа, ты куда? Мы с тобой!
Пришлось их одевать, затем ловить такси.
…И вот мы в больнице. Сидим у дверей предродовой палаты. Я пытаюсь дозвониться главврачу. Но твой отец, Мира, был недоступен. Я звонил двадцать раз – и слышал ответ: «Абонент вне зоны действия сети». Как же так? Ведь он обещал мне быть на связи в любое время дня и ночи… Ко мне выходит пожилая врачиха. Лицо у нее усталое, но спокойное. Я вскакиваю.
– Ваша супруга рожает. Раскрытие уже большое. Мы приняли решение не делать операцию. Роды пройдут естественным путем.
– Как не делать операцию? Георгий Петрович говорил, что будет кесарево!
– Он не мог предполагать, что роды начнутся так стремительно. Да и зачем вашей жене шов на животе? Послеоперационной период – тоже не сахар. Родит сама, она еще не старая.
Меня охватывает уже не страх, а паника.
– Немедленно делайте операцию! – ору я на весь коридор. – Немедленно, слышите? И пусть сейчас же приедет Звонарев! Он должен быть здесь!
– Не командуйте, – старательно сдерживая раздражение, говорит врачиха. – Оперировать уже поздно. Мы справимся и без Георгия Петровича, незачем его беспокоить. И не сидите под дверью. Лучше выйдите во двор, погуляйте. Зачем вы детей притащили? Им нужно спать в такое время.
– Мне не с кем их оставить. Мы приезжие, живем в гостинице.
Женщина укоризненно качает головой.
– В государственной клинике вас бы на порог не пустили. А у нас за деньги все можно. Идите вниз.
Она уходит. А мы продолжаем сидеть у дверей. Я слышу Настины крики. Почему она так кричит? Говорила мне, что когда рожала двойняшек, ни разу не пикнула. А тут – вопли, от которых кровь стынет в жилах. Сережка хочет в туалет, Анжелка – пить. Я, почти ничего не соображая, наливаю воды из кулера. Отыскиваю туалет, запихиваю сына в кабинку. И при этом продолжаю слышать крики.
Что-то не так, это факт. Нужен настоящий врач. Не эта равнодушная фифа, а тот знающий, уверенный в себе доктор, который обещал, что я найду его в любой момент. Я снова набираю номер. Но «абонент не абонент».
Дверь палаты распахивается настежь. Докторша уже не выглядит спокойной. На бледном лице красные пятна.
– Мы будем оперировать! Отойдите!
Мимо меня с лязгом проносится каталка, окруженная целыми отрядом сестер и санитарок. Они тащат за собой капельницы со свисающими трубками, похожие на мертвых осьминогов. Через их спины я вижу Настю, ее лицо. Вернее, рот. Только рот, широко открытый в крике.
– Папа, почему мама так кричит? Ей больно?
Кажется, это спросил Сережка. А может, и Анжелка. Я уже ничего не понимаю, весь превратился в ужас. Забыв про детей, я мчусь по коридору, туда, где другая дверь, с надписью «Операционная».
– Стоп! Туда нельзя! – Два дюжих санитара в белых халатах хватают меня за руки. Я в мгновение ока стряхиваю их и несусь дальше. – Мужчина, мы вызовем охрану!
– Папа, папа! – Сзади раздается испуганный рев.
Я прихожу в себя и останавливаюсь. Вспоминаю «Отче наш», его мне в детстве читала бабушка. На войне я не молился, а тут начинаю шептать вслух, старательно шевеля губами.
– Отче наш, иже еси на небеси…
Подбегают дети.
– Папа, почему маму увезли? Ее украли? Она не хотела ехать. Ты ее спасешь?
Я киваю и продолжаю молиться. Криков больше нет. Видимо, Настю усыпили, дали наркоз. Может, все обойдется? Ведь медицина сейчас чудеса творит. Почему же так долго? Ведь достать ребенка – дело нескольких минут. Они уже должны были вытащить его, а он – заплакать. Но он не плачет. За дверью операционной тишина. Гробовая, будто все там поумирали. Что происходит, черт возьми?..
Наконец вышла врач. Она медленно пошла по коридору, совершенно не глядя в мою сторону. Было ощущение, что она собирается пройти мимо, но она остановилась и сказала тусклым голосом:
– Мне очень жаль.
– Чего… жаль… – даже не прохрипел, а прокаркал я. Внутри все рухнуло.
– Ваша жена… мы не смогли ее спасти. Открылось сильное кровотечение. Вы можете зайти, посмотреть на нее. Проститься.
Проститься? Я не мог вникнуть в то, что она говорит. Только что Настя была жива. Лишь вчера она сидела на кровати, болтала ногами, обутыми в резиновые шлепанцы, ела булку с докторской колбасой, пила гранатовый сок, купленный мной в супермаркете для поднятия гемоглобина, уговаривала меня не брать цветные пеленки, а купить однотонные. И не забыть пустышку. И вдруг – «не смогли спасти».