Тоска и безнадежность прочно поселились с нами под одной крышей. В той прежней счастливой жизни, как я уже говорил, Анжела обожала танцевать, а Сережка прекрасно рисовал. Настя водила одну в балетный кружок, другого в художественную студию. Она ходила с ними в театр на детские представления, читала им книжки, развивала их. Я этого делать не мог. У меня просто физически не хватало времени. Я вставал с петухами и ложился за полночь. Дети весь день были предоставлены сами себе. Они пошли в школу и приносили оттуда двойки и тройки. Дневник пестрел замечаниями. Вместо того чтобы делать уроки, они возились с братом, ухаживали за ним, были начеку, чтобы не пропустить начало очередного приступа. В то свободное время, что выдавалось, мои ребятишки торчали в гостиничном дворе, наблюдая за пьяными постояльцами и активно участвуя в их разборках и семейных сценах. Хороший пример для младших школьников, ничего не скажешь…
Все это не замедлило сказаться на их характерах. Анжелка в тринадцать связалась с дурной компанией, начала пить, курить, короче, покатилась по наклонной. Ночами танцевала в подпольном стрип-баре, ее много раз приводила домой полиция. Мы ничего не могли с ней поделать. Сергей пребывал в глубокой депрессии. Он мечтал уехать в Москву, поступать в художественное училище, но не мог оставить нас в таком положении. Да и я не мог отпустить его, один я бы не справился с Анжелой и Богданом.
Я был в отчаянии. Все вокруг продолжало рушиться, словно тот роковой день, когда умерла Настя, стал бесконечным днем сурка. Богдану становилось все хуже. Приступы случались чаще, и справляться с ними было все сложней. Мы ездили по врачам, но те лишь разводили руками, пока один из них не посоветовал обратиться за помощью в Германию. Не очень веря в удачу, я все же написал письмо в Дюссельдорфскую клинику. И получил ответ: «Можно сделать операцию. Двигательные функции не восстановятся, но приступы прекратятся. Жизнь мальчика будет вне опасности». Дальше шла смета за лечение – сумма с огромным количеством нулей. Даже если бы я продал отель и все, что имел, мне не хватило бы примерно трети. Я попытался взять кредит, но банки не одобряли столь большие суммы. И мне пришлось смириться…
Так прошло еще десять лет. За эти годы ничего существенно не поменялось. Лишь Анжелу кое-как удалось вытащить из той ямы, в которую она попала. Оба, и она, и брат, чувствовали себя несчастными и никому не нужными. Только Богдан иногда радовал нас: он рос толковым и ласковым, никогда не унывал, сам выучился на компьютерных онлайн-курсах, нашел приработок. Мысль, что он в любую минуту может уйти от нас, приводила меня и детей в ужас…
Иногда, когда мне было совсем фигово, я включал компьютер и подолгу смотрел на фото твоего отца, злого демона, того, кто разрушил мою жизнь. Даже не знаю, зачем я это делал. Только растравливал себя. Я знал, что у него есть семья – жена, дочь. И деньги тоже есть, немалые. Я на чем свет стоит ругал себя за то, что не смог тогда выиграть суд! Этих денег хватило бы, чтобы вылечить Богдана. Но о чем было говорить сейчас, когда прошло столько времени…
В один из таких особо тяжких моментов мне неожиданно позвонил мой давний друг. Тот самый, о котором я тебе рассказывал. Я не врал, когда говорил, что он обязан мне жизнью, – я действительно, рискуя собой, вынес его с поля боя. Мы давно не виделись и не общались, однако он был в курсе всех моих печальных дел.
– Слушай, – сказал он после дежурных слов приветствия. – Я ведь не просто так звоню. Хочу предложить тебе кое-что.
– Что? – удивился я.
– Я теперь работаю в турфирме. Она организует речные круизы по России. У меня крутая должность – начальник охраны на большом туристическом теплоходе. Называется «Жар-птица». Слышал о таком?
– Нет, не слышал.
– Эх ты, дремучая твоя душа! Это новый сверхсовременный лайнер невероятной красоты и комфортности. Увидишь – упадешь, – важно сказал Борис.
– Мне такое никогда не увидеть, – едва сдерживая злость, ответил я, считая его слова обычным бахвальством.
– А вот и ошибаешься. – Он самодовольно усмехнулся. – Еще как увидеть! Я набираю команду в охрану. Хочу позвать тебя. Ты в подобных делах дока. Нам нужны такие люди – солидные, представительные, прошедшие огонь и воду. Денег подзаработаешь, опять же места красивые посмотришь. Полюбуешься на корабль. Хочешь, возьми с собой детей. Мы их бесплатно прокатим. Там к их услугам будут все развлечения, которые сейчас в моде у молодежи: музыка, спорт и все такое.
Слова Бориса звучали очень заманчиво. Мы почти никуда не ездили. Денег всегда не хватало, да и Богдана нельзя было оставить даже на пару дней. Ребята совсем закисли в этой дыре. Они ведь и не работали толком нигде, помогали мне в отеле. Анжелка иногда танцевала в местном ресторанчике, а Сережка пытался продавать свои картины, но получалось у него не очень.
Я сказал Борису, что обдумаю его предложение и перезвоню. Рассказал детям, и те пришли в восторг. Они умоляли меня согласиться. Я и сам был не против. Нужно было лишь решить вопрос с Богданом. Но тут Лизавета предложила свою помощь, сказав, что будет следить за ним и беречь как зеницу ока. Она ведь по образованию медсестра, так что на нее можно было положиться. И мы поехали.
В первый же день на теплоходе меня ожидал сюрприз, а точнее, целых два. Борис вручил мне список пассажиров. Среди них я нашел Георгия Петровича Звонарева собственной персоной! Ошибки быть не могло – тот самый Звонарев, успешный врач-гинеколог, любимец богатых пациенток. Он путешествовал всей семьей. Мне немедленно захотелось, чтобы «Жар-птица» потерпела крушение. Но тут я вспомнил, что со мной на корабле Сережка с Анжелой.
Я представлял, как взгляну в глаза своему врагу. Интересно, узнает он меня? Конечно, нет. Кто я для него? Букашка, провинциальный осел, задумавшийся мериться силами со львом. Тогда, во время суда, он даже ни разу не посмотрел в мою сторону. Сидел с надутым видом, как индюк. Наверняка он давно забыл и меня, и несчастную Настю. И все же я ждал посадки пассажиров с нетерпением и трепетом.
И тут – новый сюрприз. Оказывается, Звонарев с супругой поехать не смогли и отправили в круиз лишь дочь…
Михалыч сделал паузу и посмотрел на Миру. Выражение его лица было совсем не злым, наоборот, взгляд смягчился, складка между бровями ушла.
– Не скрою, я был удивлен, увидев тебя. Представлял совсем другой: эдакой расфуфыренной фифой, избалованной папенькой до поросячьего визга. Но передо мной стояла милая скромная девушка. Ни грамма высокомерия, ни тени жеманства. И лицо такое доверчивое, наивное. Сразу видно: этот цветочек совсем не знает жизни, существует в каких-то своих грезах, детских мечтах.
Проводив тебя на корабль, я тут же отправился к Борису. Меня распирало от эмоций, хотелось поделиться с ним сногсшибательной новостью. Он выслушал меня вполуха, так как был очень занят, а потом поинтересовался:
– И что ты намерен делать?
– А что тут можно сделать? – удивился я. – Разве только попросить команду усилить качку на корабле. Пусть дочку этого гада хоть потошнит немного.
Борис весело расхохотался. Затем лицо его стало серьезным.
– А ведь, кроме шуток, это шанс, Леха, – проговорил он, глядя на меня пристально и внимательно. – Другого такого не будет.
– Какой шанс? – не понял я.
– Какой! Спасти Богдана. Отправить его на лечение в Германию.
Я поглядел на Бориса как баран на новые ворота. О чем это он?
– Неужели не дошло еще? – насмешливо произнес тот. – Ладно, подскажу. Ты говоришь, девчонка наивная дурочка. Так?
– Ну… наверное. По крайней мере, кажется на вид.
– Так увези ее с корабля! Придумай что-нибудь. Пусть твоя Анжелка задружится с ней, а потом подбросит ей, типа, наркоты.
Я обалдел.
– Какой еще наркоты? Что ты несешь?
– Я сказал «типа». Можно подумать, эта овца знает, как выглядит наркота. Поверит во все, что ей впарят.
– Дальше-то что? – продолжал недоумевать я.
– Ты ее так же, типа, спасешь. Предложишь убежать с теплохода. Спрячешь у себя в гостинице, в Поводневе. Пообещаешь потом, когда круиз окончится, вернуть ее домой. А сам позвонишь папеньке и потребуешь выкуп. Бабки у него есть, можно даже не сомневаться. Пригрозишь: если пикнет в полицию, дочку живой не увидит. Сработает за милую душу.
Я слушал и едва мог дышать. Сердце у меня бешено колотилось. А ведь Борис прав тысячу раз! Девка у Звонарева одна-единственная, он не станет ей рисковать. Даст деньги как миленький. И можно будет тут же везти Богдана на лечение!
Только я так подумал, в моей голове возник голос совести. «Да ты с ума сошел! – возмутился он. – Похитить человека – это же преступление! Требовать выкуп – еще большее. Во что ты, отец, втравливаешь своих детей?»
Борис будто узнал, что происходит у меня внутри.
– Ведь это же твои деньги, Леха! Те, что полагались тебе в качестве компенсации за смерть Насти и болезнь малыша! Все честь по чести. Как говорится, нам чужого не надо, но и своего не отдадим.
Я нехотя кивнул. Во мне отчаянно боролись искушение и здравый смысл.
– А как же ты? – спросил я у Бориса. – Я же подставлю тебя и всю команду. Да и сам попаду под монастырь. Звонарев, как только получит дочь назад, тут же пойдет в полицию. Нас всех повяжут.
– Кого всех? Она ни о чем не будет знать. Для нее ты будешь спасителем, тем, кто избавил ее от тюрьмы. Она расскажет отцу, что весь круиз просидела у тебя в гостинице. Когда он очухается и поймет, что к чему, вы уже будете в Германии.
– Ну хорошо. Положим, – не унимался я. – А ты что будешь делать? Ведь обязан сообщить, что с теплохода пропал человек!
– Скажу как есть. Мол, везла наркотики, мы ее посадили в служебку, а она ночью сбежала. Ну мы и не стали шум подымать, фирме лишние проблемы ни к чему. Это на случай, если Звонарев станет шухер наводить, звонить в полицию или на теплоход. А он не станет, зуб даю. Ты ему скажи: если он рыпнется, девчонка погибнет. Пока жива, пишет эсэмэски. Перестанет – значит, кранты.