Проснувшись, Джон не сразу сообразил, где находится. Матрас здесь явно был мягче, чем на его кровати. Он повернул голову и увидел её.
Девчонка не спала. Она лежала, подперев голову рукой, и наблюдала за ним.
Её светлые волосы растрепались. Губы были припухшими со сна, красными, как вишни. Они выглядели такими сочными, что захотелось немедленно это проверить, отведать их на вкус.
Прежде чем Джон понял, что собирается сделать, его рука уже потянулась к её лицу. Подушечкой большого пальца он коснулся её нижней губы, чуть нажал, ощущая податливую мягкость.
Девчонка замерла. Кажется, она даже перестала дышать. Только смотрела на него широко распахнутыми глазами.
Джон потянулся к её губам. Нет, не Джон, нечто древнее внутри него откликнулось на её зов из глубины пещеры, где только-только воссияло пламя первого костра, на котором жарилось мясо добытого мамонта.
Простыня соскользнула с её плеча, открывая взгляду розовую кожу груди с бледной полоской от лямки купальника.
Это зрелище было не просто эротичным, оно вызвало настоящую эмоциональную бурю. Осознание, что София совсем голая под простынёй, такая доступная, близкая, желанная…
Да, теперь Джон не видел смысла скрывать от себя – он хотел девчонку. Его тянуло к ней. И похоже, желание было взаимным. По крайней мере, она не сделала ничего, чтобы оттолкнуть его. Только смотрела на него своими громадными глазищами. Не испуганными, но напряжёнными, ожидающими. А значит, сейчас Джон вкусит её спелый, сочный плод, который она сама жаждет ему преподнести.
Он придвинулся ближе и навис над девчонкой, заставляя её откинуться на спину. Собираясь испить вишнёвый нектар её губ.
Лицо Софии лишь на мгновение искривила гримаса боли, когда вес тела опустился на обожжённую спину.
Но для Джона это было словно ведро холодной воды. Что он делает?
Что на него вообще нашло? Собирался воспользоваться беспомощной девочкой, которая мало того, что сгорела вчера на солнце… Она ведь годится ему в дочери. Она даже младше Адама!
Джон отшатнулся от неё и перекатился на другую сторону кровати, чтобы быть подальше от соблазна и слегка остыть. В опасной близости её тела он не мог мыслить здраво. Да и его собственное тело, несогласное с джентельменскими побуждениями, требовало продолжения банкета. Как минимум, вишнёвого вкуса её губ.
Джон повернулся к ней спиной и сел на кровати. Девчонка по-прежнему не произнесла ни слова.
Он многое бы дал, чтобы знать сейчас её мысли. Почему-то Джону было важно, что она думает о нём. Не хотелось выглядеть в её глазах махровым эгоистом, способным воспользоваться её слабостью.
Джон посидел так немного, чтобы успокоить сбившееся дыхание. Он бы ушёл прямо сейчас. Сбежал бы от своих желаний. Но Джон Кэлтон привык доводить до конца всё, за что брался.
– Ложись на живот, – велел он девчонке сиплым голосом. Продолжая сидеть к ней спиной, ждал, когда она перевернётся. Закрыл глаза, но даже перед крепко сжатыми веками проносились соблазнительные картины её обнажённой груди.
Он не видел, почувствовал, как прогнулся матрас, когда София легла на живот. Только тогда Джон повернулся к ней лицом. Взял с тумбочки баллончик с аэрозолем и, осторожно, по-мазохистки медленно, стянув вниз простыню, щедро распылил спрей над её спиной. Надо сказать, что кожа сменила интенсивность цвета. С ярко-розового на просто розовый.
Но девчонке всё равно ещё больно. Он вспомнил её гримаску, когда спина коснулась простыни. И своё секундное раздражение оттого, что он не может овладеть ею прямо здесь и сейчас.
Джон заставил свои греховные помыслы скрыться. Спрятаться. Убраться подальше. Но они всё равно выглядывали из-за угла, дожидаясь своего часа, уверенные, что он пробьёт. И лучше рано, чем поздно.
– Таблетки, – напомнил он, пододвигая к ней блистер и стакан с водой.
Прежде чем подняться, София снова подтянула простыню, стыдливо укрываясь за ней.
Джон убедился, что девчонка приняла лекарство и выпила всю воду.
Под его пристальным взглядом она закашлялась, разбрызгивая жидкость по груди. Джон смотрел, как капли стекают по её коже, исчезая под простынёй, которую София придерживала одной рукой.
Он понимал, что достаточно лишь одного его касания и эта единственная преграда между ними перестанет существовать…
Джон сглотнул сухую слюну и поднялся с кровати. Пожалуй, пора ему возвращаться к себе в каюту, пока выдержка и сила воли не покинули его окончательно.
Только сперва он окунётся в бассейне на верхней палубе. Ледяная вода – как раз то, что ему сейчас нужно.
21
Джон меня волнует. Очень. А ещё интригует. И пугает. Причём всё это одновременно.
Я была абсолютно уверена, что вот сейчас он меня поцелует. А может, и ещё кое-что… Я даже забыла об обгоревшей коже. Вот только она совсем некстати о себе напомнила.
Неужели его это испугало? Мои ожоги? Неужели мне не показалось, и это действительно была брезгливость на его лице?
Настроение упало в минус. Точно, я ему противна. Иначе, почему он ушёл?
Мои комплексы снова расцвели пышным цветом.
Как я могла на что-то надеяться? И почему я вообще на что-то надеюсь? Разве я не понимаю, что между нами нет ничего общего? Понимаю. Прекрасно понимаю. Так отчего эти глупые мысли?
Горцева, немедленно прекращай! Не глупи!
С тяжёлым вздохом я сползла с постели и поплелась в ванную. Сделала утренние дела и полезла в душ. Настроила чуть тёплую водичку и малым напором полила спину. Вроде ничего. Жить можно. Вот только настроение подниматься отказывалось.
Я промыла волосы, затем тщательно расчесала их ещё мокрыми и оставила лежать распущенными по плечам. Нашла среди своих вещей лёгкое просторное платье с длинными рукавами и надела его. Вроде бы движений не стесняло и кожу не царапало. Бюстгальтер я не стала надевать, ограничилась розовыми стрингами, которые нигде ничего чувствительного не цепляли.
С чувством выполненного долга я… уселась на кровать. Больше заняться здесь было решительно нечем. На солнце выходить не хотелось. Книг я с собой не взяла. Как включается телевизор, не знала.
Но кто мешал мне попробовать? Какое никакое а развлечение. Всё равно не понятно, как дальше быть.
Сказано – сделано. Поднялась с кровати и подошла к вмонтированному в стену чёрному прямоугольнику. На чёрной рамке, лишь более тёмным цветом отличавшейся от серого экрана, не было ни одной кнопки.
Может, он сенсорный?
Помацала пальцами рамку по периметру. Никакого эффекта.
– В тумбочке должен быть пульт, – подсказал голос у двери.
Я вздрогнула от неожиданности и покачнулась, взмахнув рукой. Чёрная ваза, которую я зацепила, звонко дзинькнув, покатилась по полу.
Вот же ж блин!
Выругавшись про себя, я кинулась за ней. Не зря говорила бабушка, чего боится, то и случится.
Вот сейчас сломается этот шедевр современного американского или какого там искусства, и буду я до конца своих дней отрабатывать её стоимость, драя палубу и начищая до блеска якорь.
В общем, даже не раздумывая, я бросилась за вазой. Она ударилась об угол кровати и отскочила в сторону, а я, стремясь ухватить, в охотничьем азарте, прыгнула за ней. Платье в прыжке натянулось и, по ощущениям, содрало большую часть кожи с моей спины. Я взвыла. Резко стало не до вазы.
Так и застыла на коленях, в позе игривой собачки, стараясь не двигаться, чтобы не сделать ещё больнее.
И тут на спину мне прыгнул… нет, не лев, это был, скорее, крокодил. Нечто среднее между тяжёлым бревном и раскалённым утюгом. Он схватил меня сильными жёсткими лапами и прижал к себе.
Наверное, что-то подобное чувствует человек, с которого снимают кожу. Если бы в каюте были обычные окна, их наверняка вышибло звуковой волной. Крокодил меня тут же отпустил и прошептал:
– Прости, я подумал, ты ударилась. Рассчитывал тебя подхватить.
Это признание окончательно выбило меня из колеи. Села на пол, и этот живодёр опустился рядом.
– Покажи спину.
– Да всё нормально, – отмахнулась я. Моей спине был необходим покой. Она не хотела даже, чтобы на неё смотрели.
– Похоже, я только что испортил то, над чем трудился всю ночь, – сочувственно улыбнулся он.
– А я, кажется, испортила твою вазу, – кивнула на валявшееся в углу произведение искусства. – Так что мы квиты.
– Да бог с ней, с вазой, – теперь отмахнулся он. – Ты встать-то сможешь? Вообще-то, я приготовил завтрак и собирался тебя покормить.
– Сам?
Он кивнул.
– А куда делся твой повар?
– Я отпустил команду на берег.
– Всех?
– Всех. Мы сейчас одни на борту. До самого вечера.
Толи его тон, толи само осознание, что кроме нас на яхте никого нет, толи вернулась температура, но меня бросило в жар. Я убеждала себя, что не придаю его словам никакого тайного смысла. Джон вовсе не хотел ничего такого сказать. Просто отпустил команду погулять. Наверное, мы возле какого-то крупного города. Но поселившиеся внутри бабочки надежды радостно махали крылышками, поднимая ураган ненужных мыслей.
К тому же я была голодна. Во всех смыслах. Не ела я со вчерашнего обеда. А вот мужчины у меня не было уже больше года. Но об этом я думать не буду. Джон ведь говорил о еде. И больше ничего не имел ввиду.
Ни. Че. Го.
Горцева, прекрати капать на него слюной! Он всё равно не для тебя. А даже если и переспит с тобой, это не будет ничего значить. Поэтому побереги своё сердце и прекрати думать всякую чушь.
– Идём? – Джон поднялся и протянул мне руку. Я вложила в неё свою ладонь и поразилась, как легко он поднял меня на ноги. А ведь он явно ещё не до конца оправился после болезни.
Он не отпустил мою руку и повёл меня к выходу из каюты.
– А… как же… солнце? – во рту пересохло, и слова давались мне с трудом. Ноги не слушались, они отчего-то ослабели и заплетались друг о дружку. Я была как вампир, которого решили вытащить на дневной свет.
– Солнца не будет, – пообещал мой соблазнитель и повёл меня за собой.