– А?! – старик приложил ладонь к уху.
– Пойдём, пойдём, – тётя Катя подхватила меня под локоть и увела на второй этаж, где находилась приготовленная для меня комната.
Сами супруги теперь спали внизу. Вильгельму тяжело было подниматься по лестнице, а жена боялась оставлять его одного. Всё-таки ему уже восемьдесят шесть.
– Он, совсем оглох, мой Вильгельм. Даже когда он в слуховом аппарате, приходится кричать как полоумной. Ничего не слышит, бедняга, – жаловалась тётя Катя, открывая передо мной дверь гостевой комнаты.
Здесь было очень уютно, но при этом стильно. Да и вообще в доме, кроме самих его владельцев, ничто не напоминало о том, что здесь живут старики. К интерьеру и подборке мебели явно приложил руку и вкус хороший немецкий дизайнер.
– Ты располагайся тут, а через полчаса ждём тебя к обеду. Я очень рада тебя видеть, – тётя Катя ласково погладила меня по щеке, и всё внутри сжалось.
– Я тоже, – глаза защипало, но тут меня отвлёк звук застучавших по доскам колёсиков моих чемоданов.
Герр Шмидт вкатил их в комнату, и они с супругой оставили меня одну.
Я легла на кровать и раскинула руки в стороны. Ну вот и началась моя новая жизнь. Хоть и временная. А потом посмотрим, что-то да придумается.
За обедом говорили только мы с тётей Катей. По-русски. Вильгельм молчал, меланхолично пережёвывая свою свинину и запивая её тёмным пивом.
Мне было немного неловко, и я то и дело поглядывала в его сторону, размышляя как бы так начать беседу, чтобы не пришлось выкрикивать каждое слово.
– Ты не переживай, – успокоила меня Катерина, – он теперь почти всегда молчит. А вот раньше рот у него не закрывался. Я даже обрадовалась, когда Вильгельм оглох, и ему стало сложно общаться. Поначалу-то он пытался, но все соседи и знакомые разбегались. Вот и замолчал. И слава богу.
Тётя Катя говорила о муже несколько иронично, но чувствовалось, что она его любит. Это проглядывало в её жестах, заботе. В том, как услужливо она накладывала супругу салат на тарелку или подливала пива, стоило стакану опустеть.
Это было так мило и немного грустно. А вот буду ли когда-нибудь я сидеть так рядом со своим престарелым мужем и заботливо поправлять ему съехавшую с колен салфетку?
– Хорошо, что ты приехала сегодня, – наконец перешла она к главному вопросу. – Клиента из клиники забираем в понедельник, и у нас впереди целых два выходных, чтобы тебя подготовить.
– Что значит – подготовить? – напряглась я. Кажется, тётя Катя мне не всё рассказала.
– У заказчика было одно условие… Точнее даже два. Сиделка должна плохо говорить по-английски…
У меня глаза полезли на лоб от такого требования.
– И она должна быть очень некрасивой. Прямо страшной.
– Что? – у меня некрасиво отвалилась челюсть. – Какие-то странные требования, тёть Кать. Что-то тут не так. Может, мне отказаться, пока не поздно?
– И что? – развела она руками. – Вернёшься домой? К братцу и его невесте? Других предложений у меня сейчас нет. И когда появятся – неизвестно.
Тут уж крыть мне было нечем. Или странный клиент и круиз по Средиземному морю, или адский ад дома.
– Давай поступим так, – Катерина достала мундштук, вставила в него тонкую длинную сигарету и, прикурив, глубоко затянулась. – Съездим в понедельник в клинику, посмотрим на них и там, на месте, решим. Договорились?
Я кивнула. Ну не лететь же мне обратно.
– Ну тогда давай займёмся твоим внешним видом, – Катерина довольно усмехнулась, словно уже представляя, как сделает из меня первостатейную страхолюдину.
5
Сквозь щель в неплотно закрытых жалюзи просочился солнечный лучик и скользнул по лицу спящего человека. Джон Кэлтон открыл глаза и тут же зажмурился.
Это грёбаное солнце. Уж в такой дорогой клинике могли бы найти жалюзи и поплотнее. Он отвернулся от окна и попытался досмотреть сон, но даже провалиться в дрёму ему так больше и не удалось.
За пять недель Джону здесь осточертело всё. И стерильная белизна комфортабельной палаты, обставленной по последнему слову медицинской моды и техники.И ортопедический матрас с анатомической подушкой, обладающие собственной «памятью».И эта глупая орхидея в круглой прозрачной вазе.Идаже крупная медицинская сестра, поливавшая цветок раз в неделю, при этом что-то приговаривая по-немецки.
Но больше всего деятельную натуру Джона раздражала невозможность вставать и передвигаться самостоятельно. Ему длительное время приходилось каждое утро звонить сестре и ждать, когда ему помогут подняться с постели, посадят в кресло-каталку. И что самое унизительное – подадут «утку».
Сейчас он уже мог выполнять все эти процедуры самостоятельно. Пусть и медленно. Но доктор потребовал, чтобы Джон ещё некоторое время пользовался помощью сестры-сиделки. Ну хоть от «утки» ему удалось отказаться.
Он поморщился и нажал на кнопку – природные потребности требовали немедленно ими заняться. Причём без промедления.
После выполнения всех утренних процедур в палату вошёл владелец этой элитной клиники, мировое светило в абдоминальной* хирургии и по совместительству один из немногих друзей Джона.
Впрочем, глядя на них, сложно было поверить в подобную дружбу. Ведь эти двое мужчин разнились как день и ночь.
Фридрих Кёлер был невысокого роста и довольно плотного телосложения, с уже выступающим брюшком. На макушке у него проглядывала лысина, пока ещё не слишком бросавшаяся в глаза из-за светлых волос. Светло-голубые глаза постоянно щурились, если доктор забывал надеть очки.
Джон Кэлтон, напротив, был высок и худощав. Его впалые щёки делали подбородок особенно острым, так что казалось, им можно прорвать лист бумаги. Ещё несколько месяцев назад он был в отличной спортивной форме, но болезнь выпила из него слишком много жизненных сил. Как настоящий боец, Джон не сдавался. И вот теперь настало время вернуться к своей жизни и покинуть стены заведения, где ему спасли жизнь.
– Ты должен быть осторожен, Джон, я не для того вытащил тебя с того света, чтобы ты снова туда отправился. Вообще, я б не рекомендовал тебе покидать клинику сейчас, ты ещё не до конца оправился.
В голосе Фридриха сквозила обеспокоенность.
– Знаю, дружище, и всё понимаю, но я должен выяснить, кто из них пытался меня спровадить на тот свет. А здесь, под твоей защитой, они не решатся на ещё одну попытку. – Кэлтон на несколько секунд прикрыл глаза, и не ведающий пощады дневной свет подчеркнул заострившиеся черты его измождённого лица.
– Вот потому тебе и стоит ещё немного побыть под моей защитой. Ты слишком рано начал рваться на свободу.
– Я не могу вечно прятаться у тебя под крылом, Фрид. Я очень благодарен, что ты меня вытащил. Ты спас мне жизнь, но теперь я должен разобраться, кто так сильно желал её сократить…
– Мне жаль, что ты такой твердолобый, Джон. Но если ты точно решил уйти от меня, позволь дать тебе дельный совет – не бери непроверенную пищу от непроверенных людей.
– Вот уж не сомневайся, – Кэлтон печально хмыкнул, – больше я не желаю проходить через подобное. У меня на яхте неоднократно проверенный повар. Да и вся команда… Я доверяю этим ребятам. А главное, я буду некоторое время оторван от материка и смогу собраться с мыслями в спокойной обстановке.
Их беседу прервала крупная медсестра, которая пробубнила что-то на немецком и вышла. Несмотря на то, что Джон провёл в клинике своего друга больше месяца привыкнуть к режущим слух звукам германской речи он так и не смог.
– Хм, – Фридрих выглядел озабоченным. – Эльза говорит, что приехал твой сын, с ним… Мередит и ещё две какие-то женщины.
Упоминание бывшей любовницы друга, которая после известия о болезни Джона переметнулась к его сыну, заставило доктора смущённо откашляться. Ему казалось, что Кэлтон-старший переживает эмоциональную травму.
– Чёрт! – поморщился Джон. – Я же упомянул, что сегодня покидаю клинику. И сынок прибежал пожелать мне счастливого выздоровления.
– Думаешь, это он? – напрягся Фридрих.
– Не знаю, дружище, я не знаю… – Кэлтон провёл ладонью по короткому ёжику волос, взлохмачивая его. – Знаю только, что кто-то достаточно приближенный ко мне имел возможность подсыпать мне несколько месяцев эту гадость в еду. И если бы ты вовремя не вмешался, скорее всего меня уже не было. Мне только сорок шесть, и я хочу ещё потоптать эту землю. Поэтому и должен выяснить, кто это делал.Кто методично и регулярно меня травил. Конкуренты, которым я перебежал дорогу, или же кто-то из моих… – он усмехнулся, – домочадцев…
– Ты выйдешь к ним?
Джон на несколько мгновений задумался, а затем кивнул.
– Давай каталку, хочу выглядеть максимально недееспособным. Официальная версия у нас остаётся прежней? – он оглянулся на друга.
– Да, – Фридрих серьёзно кивнул. – Тебе делали полостную операцию. Я удалил опухоль вместе с частью желудка.
– Это отличная причина, чтобы питаться отдельно, – кивнул своим мыслям Джон. И добавил. – Спасибо за всё, Фрид.
– Не за что, – улыбнулся доктор Кёлер, – я просто возвращаю тебе старый должок.
– Ну раз возвращаешь, мог бы и не брать бешеную сумму за лечение, – не удержался от подкола Джон, зная, что он не будет неправильно истолкован.
– Если б я не брал с тебя денег, это выглядело бы слишком подозрительно, – логично и рассудительно заявил Фридрих, только в близоруких бледно-голубых глазах плясали смешинки.
Медсестра Эльза вкатила в палату кресло-каталку и помогла пациенту перебраться в неё. Джон с трудом стоял на ногах и опирался на сестру почти всем весом. Он знал, что Фридрих доверял персоналу своей клиники, но, как говорится, бережёного и бог бережёт. А ведь и он сам совсем недавно доверял не тому человеку, и это едва не стоило ему жизни. Теперь Джон разыграет свою пьесу. Да такую, что сам Шекспир обзавидуется.
Эльза неспешно выкатила его кресло из лифта. Гостиная для встреч располагалась на первом этаже. Едва миновав дверной проём Джон заметил свою бывшую девушку. Её ладонь небрежно покоилась на руке его сына.