туфта.
Он заметил, что отстал от спутников, и пустился догонять. Но неожиданно, резко и упрямо выскочил из программы, свернул из тоннеля на лестницу, ведущую вверх. И оказался на галерее вокруг круглого, как аквариум, необъятного, полного света и звуков, зала. Кузьма посмотрел с галереи вниз с чувством, какое испытал во втором классе на экскурсии в планетарий. Даже Блюхер выглядел бы здесь мелковато. То есть он уже именно вовсе никак не выглядел, затерялся. А пионер Кусенька и вовсе отстал от экскурсии, и похоже, навсегда… Вдруг среди десятков снующих внизу желтых и красных касок он увидел три белые, Кафтанов, Кульбер и Блюхер. Нет, ему не захотелось найтись, он не стал спускаться, но отправился по галерее вдоль стены, вдоль огромной окружности, дошел до небольшой площадки, нависшей над залом, на ней и остановился.
В стене над площадкой, в солидной металлической оправе зияла круглая дырка размером с детский кулачок. Кузьма в нее заглянул. В ней было чернехонько. «Ни зги не видать!» – сказал он себе и приложился к дырке ухом. Из черной бесконечности доносился отчетливый звук, как будто кто-то шуруп в металл вкручивал… Чанов оторвал ухо от дырки и снова глянул с галереи в зал. Внизу прямо под ним стояли, задрав головы, трое в белых касках, а рядом с ними собралось еще человек пять – в разноцветных. Кузьма помахал им рукой. Ему тоже стали махать, а один, скорее всего Кафтанов, что-то коротко прокричал. Голос прозвучал гулко, неразборчиво, но Кузьма не догадаться не мог и спустился по ближайшей лестнице в зал.
Пока спускался, ему на ум неожиданно пришла одна очень важная и тревожная мысль: «Работает ли здесь, в толщах юрского периода, мобильный телефон?..» Наверняка – нет!
Эта догадка его потрясла куда больше гигантских детекторов. Он понял, что, оказывается, ждет – каждый миг ждет телефонного звонка от Сони Розенблюм.
Экскурсия продолжилась. Кафтанов даже похвалил Кузьму, издателя журнала «Фонарь»:
– Вы отыскали ключевой объект в этом зале. Отверстие, к которому вы прикоснулись, и даже заглянули – как раз то самое! Через него пойдет пучок движущихся частиц невиданной доселе энергии. Их скорость составит 99,9 % от скорости света… Отсюда они вылетят, столкнутся с мишенью, и осколки вещества попадут на детектор. Пока что в зале пусто, но здесь и будет происходить самое главное, ради чего мы работаем… Пошли дальше…
И они пошли в главный тоннель, где была проложена бесконечная серебристо-синяя труба – для частиц, летящих почти со скоростью света. В нее-то Чанов и заглядывал – вот она, кроличья нора, вид сбоку.
Но Чанов толком уже не мог ни видеть ничего, ни думать, его мучил один вопрос: настало ли то время, то загадочное «завтра вечером», о котором вчера ночью возле ржавого орешника говорила Соня?.. Кузьма вытащил мобильник – хотя бы время посмотреть. И услышал над ухом:
– Мобильный сигнал сюда не поступает. Ждешь звонка? – спросил Блюхер.
– Хотел время посмотреть. У тебя есть часы?
Вася опустил глаза на циферблат своих «Командирских» часов и ответил:
– Четверть седьмого… Она что, пообещала позвонить?
Оба остановились.
Кузьма дождался, когда Василий снова поднял опущенный взгляд.
– Да, обещала. – Он посмотрел Блюхеру в глаза. – Ты вчера слышал наш разговор?
– Конечно. Дверца брякнула так, что я проснулся.
Кузьма продолжал смотреть на Блюхера пристально и холодно. Но ничего противного в Васе не обнаружил… печаль, пожалуй.
– Скажи, а Дада – тоже ждет Соню? – спросил он Блюхера и подивился своему сдавленному голосу.
– Дада?! – Блюхер «сделал большие глаза», но Чанов ему не поверил. Вася это понял и объяснился: – Ну ты совсем… Да если Соня приедет, Давид тут же куда-нибудь смоется. Даже догадываюсь, куда. В монастырь уйдет. Ведь он же чуть не умер, вспомни!
– Ты считаешь – от любви?
Совсем уж это было глупо, ведь ясно же, что Блюхер дурака валял. Но Кузьме сейчас было совсем все равно, а Блюхер печально покачал головой:
– Думаю, как раз оттого, что не полюбил… Он был не только… ею отвергнут… он и сам себя отверг. – Василий вздохнул. – Потому что, Кузьма Андреич, Соне ведь нужна любовь… только любовь… Только. Ни больше ни меньше. Давид понял, что любви как раз не знает… ему не дано.
Чанов остался стоять столбом. А Блюхер почти побежал, чтоб догнать неутомимого Кафтанова и легкого Кульбера. Когда Чанов догнал спутников, он услышал, как Блюхер говорит им:
– … я тут бы и поселился до самого пуска… Но ведь сегодня нам необходимо съехать из гостиницы …
– Жаль, – огорчился Кафтанов, – мы побывали только на одном из финишей, а я хотел показать вам то место, которое можно назвать стартом. Оттуда частицы материи начнут разгоняться по кругу. Всего километров десять отсюда, но можно вызвать электромобиль…
– Раз Василий принят в CERN, то он еще не раз все увидит… – вмешался Кульбер. – Что касается Кузьмы Андреевича, то мы, кажется, и так его впечатлили достаточно?
– Безусловно! – бодро отозвался Блюхер, поглядев на Чанова.
Они выбрались на поверхность. Там наступили сумерки. Забравшись в микроавтобус, Кузьма заглянул в мобильник: пропущенных вызовов не было, никто не звонил. Когда приехали к Церну, Кульбер сказал:
– Вот, друзья, я записал вам адрес недорогой гостиницы на берегу Женевского озера, под Лозанной, на окраине города Веве… Попросите номера с видом на озеро, – он передал Блюхеру листик с надписью «Hostellerie Bon Rivage». – Вася, как устроитесь, сбросьте мне номер факса в отеле. Завтра до обеда я отправлю вам официальное письмо.
Облако в штанах
Простившись с Кульбером, Чанов и Блюхер отправились в «Мари Жарден». Смеркалось, и название кафе уже издали сияло горячо, даже восхитительно, совершенно затмевая рекламу кока-колы. «Какое простое и теплое место эта кафешка… особенно после БАКа. И есть очень хочется…» – думал Чанов. Он скосил глаза на Василия и удивился – Блюхер был мрачен. Народу на веранде не было вовсе, да и внутри не густо. Занят был один столик в углу, там пили пиво и негромко разговаривали четверо мужчин. Принять заказ явился красавчик официант.
– Comme toujours[33], – сказал ему Чанов.
– И два пива, – добавил по-русски Блюхер.
– Мне сегодня рулить, – напомнил Кузьма.
– Я выпью оба, – пожал плечами Блюхер.
И в этот момент зажужжал, вибрируя, телефон. Кузьма вздрогнул, да и Василий вскинул глаза. Но через миг именно телефон Блюхера затренькал на ксилофоне жизнеутверждающий «Свадебный марш» Мендельсона.
Вася большой своей лапой бережно поднес маленький телефон к уху.
– Але…
На другом конце орали что есть силы.
«Это не Соня», – понял Чанов.
– Павел, не кричи, я тебя прекрасно слышу, – сказал Блюхер в телефон. – А когда кричишь – не слышу. Что у тебя? – послушал Пашу и ответил: – Ну, отлично. Купишь билет – пришли СМС или позвони. Ждем… Встретим…
Он сунул телефон в карман и сообщил Чанову:
– У Паши последний экзамен первого января. Булатика выписали, ему дали академотпуск, и он с мамой улетает в Грозный. Паша швейцарскую визу получил, собирается взять билет на второе января… Кажется, все. Ну, еще волнуется про Вольфа… – Блюхер помолчал и продолжил: – От Сони нет вестей. Не знаю, что и думать, – Блюхер вздохнул. – Все, что делает и думает Соня, – выше моего понимания…
«Блюхер-то ее как раз и любит!» – такое вот прозрение вдруг случилось с Чановым. И тут же услышал от Васи:
– Кузьма, скажи, ты ее любишь?..
– Что ты имеешь в виду? – машинально струсил Кузьма. И содрогнулся от стыда, но было поздно. Блюхер ничего не ответил. Прибежала хозяйка с двумя кружками пива, за ней с подносом пришел и официант, а Шарлотта, как всегда, щебеча по-птичьи, принялась устраивать на столе порядок и красоту.
– Маруся Жарден! – раздался крик с дальнего стола.
И Кузьма узнал голос – Шкунденков! «Ну, надо же, – возмутился он, – три дня в стране, а кругом уже все свои да наши! Ни с другом поговорить, ни одному побыть…» Кузьма не стал оборачиваться, он придвинул к себе Васину запотевшую кружку и сделал один хороший глоток. Кружку сразу вернул на стол и отодвинул подальше.
Блюхер же буквально влил в себя литр пива и как-то просветлел. Угрюмая задумчивость сползла с его большого лица и сменилась ласковым любопытством. Он придвинул к себе жареные колбаски и миролюбиво сказал:
– Не обижайся. Я знаю, что не имею права тебя спрашивать, а ты имеешь право не отвечать.
«Он еще извиняется!» – подумал Кузьма. И признался:
– Я и сам секундой раньше чуть не задал тебе тот же вопрос.
– Мне?! – Блюхер поднял голову и поглядел на Чанова. – Люблю ли я Соню Розенблюм?!
Чанов молчал. Пусть Василий выпутывается, как может.
А Блюхер не спешил выпутываться, он спешил поесть, в тридцать секунд слопал сосиски, запил их глотком из второй, початой Чановым, кружки, вытер рот салфеткой и спокойно сказал:
– Люблю. Это если одним словом. А ты?
– Я?.. – снова струсил Кузьма.
– Хорошо, я готов добавить еще сколько-то слов… чтоб не вводить тебя в грех отчаяния. Видишь ли, по-настоящему я люблю то, чем занята моя голова. Я без этого жить не могу. Я женат на собственной башке. То есть она за меня иногда думает, и это порой доставляет мне счастье. Зато я должен ее обеспечивать. Материально и информационно. Но вот сегодня мне сказали, что меня берут в самое подходящее для моей головы место и будут платить мне (за то, что я больше всего люблю делать!) очень приличные деньги. И вот я – не то чтоб в горе, но… не в счастии.
– Я заметил.
– То есть я был счастлив, наверное, час.
– И это я заметил, – сказал Кузьма, отодвинув недоеденные сосиски.
– Догадываешься, почему так происходит? – спросил Блюхер.
– Да. Догадываюсь. Потому что ты не знаешь, будешь ли ты любить то, что любишь сегодня, – завтра с утра.