Я предложил сходить к психотерапевту. Я предложил на время расстаться. Она пожала плечами и сказала: «Давай, если хочешь». Я возразил, что хочу вовсе не этого. «Тогда оставайся», — сказала она. Я заявил, что нам надо поговорить о наших проблемах. «Каких проблемах?» — спросила она. Я сказал, что мы теперь вообще не разговариваем. «Но сейчас же мы говорим», — возразила она. Я ответил, да, сейчас мы говорим, но вовсе не о наших проблемах. «Каких проблемах?» — снова спросила она.
«О том, что ты во всем винишь меня». — «Ты же хотел жениться, — напомнила она. — Ты захотел сюда переехать. Ты хотел, чтобы я бросила работу и занималась только писательством. Зачем обсуждать какие-то „проблемы“, когда ты получил все, чего добивался?» Я сказал, что все совсем не так, я не заставлял ее силой что-то делать. «Верно, — согласилась она, — ты только использовал все те приемы, которым тебя обучили в юридической школе». Я сказал, что это несправедливо. «Не смей говорить мне о справедливости, — огрызнулась она дрожащим от злости голосом. — В этой ситуации и не пахнет справедливостью». Я попросил ее, по крайней мере, обсудить… Но она перебила меня: «Нечего обсуждать. У нас нет никаких проблем». Она вышла из комнаты, и я понял, что потерял ее.
— Вы что, арендовали эту будку?
Я очнулся от воспоминаний и заметил, что меня пристально разглядывает маленькая толстенькая дама лет шестидесяти, которая держала в руках большую сумку, набитую старыми газетами.
— Мне очень жаль, — пробормотал я, выходя из будки.
— И поделом, — крикнула она мне вслед.
Но мне действительно жаль, хотелось мне закричать, мне хочется попросить прощения за массу вещей.
Я перешел через Седьмую авеню, увертываясь от продавцов одежды и их передвижных вешалок со шмотками, повернул на север через два квартала и пошел на запад к 33-й улице. Он знал, что я приду (я заранее позвонил из офиса). И когда я подошел к входной двери, Тед уже открывал ее.
— Мистер Брэдфорд, — улыбнулся он.
Тед был менеджером в «Аптон Камераз» — сокровищнице первоклассного фотографического оборудования. Ему было примерно столько же лет, сколько и мне, волосы поредели, и зимой и летом он носил рубашки с короткими рукавами. Тед бы экстра дружелюбен и любезен со мной, потому что я был его лучшим клиентом. За последние два года я истратил тысяч двадцать в его магазине. Вот почему Тед так меня любил. Вот почему он открыл мне дверь и сказал:
— Ну, она уже прибыла.
Она была новой превосходной профессиональной камерой «Кэнон EOS-IN RS». Совершенно потрясающая вещь: автоматическая фокусировка, не говоря уже про молниеносный вращательный электропривод, позволяющий делать десять снимков в секунду. Как раз такая камера, которая была бы нужна для работы над быстро развивающимся сюжетом. Или стремительным спортивным состязанием. Я заказал ее, прочитав о ней хвалебную статью в «Популярной фотографии». По сути дела, такая камера была мне не нужна, я прекрасно понимал, что она будет пылиться на полке рядом с другими камерами. Но все равно я ее хотел. Хотя бы потому, что это было лучшее, что сейчас предлагалось на рынке. Я ведь все еще будущий человек искусства, который может позволить себе заплатить $2499 плюс налог за эту японскую игрушку.
Тед уже распаковал камеру к моему приходу и выложил ее на витрине. Выглядела она сногсшибательно: резковатый, но изящный корпус (прочный алюминиевый сплав, вылитый под давлением), черная окантовка. Камера также характеризовалась великолепной эргономикой, рукоятка была идеально выполнена, а весь корпус камеры отличался приятной для руки прочной тяжестью. И объектив (шестидесятимиллиметровый 1:14) обеспечивал идеальную резкость, столь необходимую для работы в новостях.
— Попробуйте спуск затвора, — посоветовал Тед.
Я нажал на черную кнопку. Как будто нажал, на спуск автомата. Послышалось резкое та-та-та — это заработал вращательный электропривод.
— Отщелкивает всю пленку в тридцать шесть кадров за четыре секунды, — сказал Тед. — Вот такая скорость. Но думаю, вам больше всего понравится ее продвинутая многоцелевая система контроля и пять вариантов метражной шкалы на выбор.
— Как вы думаете, а мне не стоит прикупить к ней систему вспышки «Автозум»?
— Странно, что вы об этом заговорили, — сказал Тед. — Я как раз заказал одну на случай, если вы заинтересуетесь.
— Мысли читаете?
— Просто вспомнил, что вы жаловались на ту систему, которой вы пользовались, говорили, что она не сочетается с девяностопятимиллиметровым фотообъективом. Ну, так эта новая система «Кэнон» не только имеет фокусное расстояние от широкоугольника двадцать четыре до телевика сто пять миллиметров, но также, задействовав встроенную широкоугольную панель, вы сможете использовать диапазон сверхширокоугольников восемнадцать миллиметров, что идеально подходит для ландшафтных съемок при слабом освещении.
— И на сколько это меня разорит?
— На ней проставлена цена в триста тридцать четыре доллара, но я дам вам профессиональную скидку в двадцать процентов.
— Продано, — сказал я.
Профессиональная скидка в двадцать процентов. Тед был талантливым продавцом. За все те три года, прошедшие с того времени, как я отыскал его магазин, он ни единого раза не спросил меня, чем я зарабатываю на жизнь (хотя моя одежда и деньги, которыми я разбрасываюсь, явно говорили, что я прямиком с Уолл-стрит). Более того, он всегда обращался со мной как с коллегой-профессионалом и ограничивался в своих разговорах лексикой, относящейся только к первоклассному фотографическому оборудованию. Но я часто задумывался, не кажусь ли я ему богатеньким болваном, готовым переплачивать за дорогую технику, которую не станут покупать даже настоящие профессионалы, а болван будет это делать только потому, что он nouveau riche. И замечал ли он, как я виновато морщусь, протягивая ему свою платиновую карточку «Америкэн Экспресс», чтобы заплатить за все эти абсурдные игрушки?
— Итак, с налогами получилось две тысячи девятьсот сорок семь долларов, — сообщил Тед, пока машина зажужжала, обрабатывая кредитку, и выплюнула счет.
— Прекрасно, — хрипло отозвался я и расписался в положенном месте, при этом заметив, что ладони у меня вспотели.
Почти три тысячи баксов за камеру, которая мне совершенно не нужна. Я не знал, что чувствую — отчаяние или пьяный восторг человека, который только что растратил семейное достояние. Только, разумеется, я ничего не растратил. Три штуки для меня были мелочью.
— Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном? — спросил я.
Тед протянул мне радиотелефон. Я вытащил свою телефонную карточку.
— Не надо, — остановил меня Тед.
Я набрал свой домашний номер и подождал. Один звонок. Второй. Третий… Четвертый…
— Привет, вы позвонили Бену и Бет…
Я нажал на кнопку отсоединения и набрал номер моего офиса.
— Кто-нибудь звонил? — спросил я у Эстелл, когда она ответила.
— Несколько деловых звонков, ничего срочного.
— А жена звонила?
Она помолчала, затем сказала:
— Простите, мистер Брэдфорд.
Я закусил губу и вернул телефон Теду. Он вел себя так, будто и не заметил, что я звонил и что в моем голосе слышится беспокойство.
— Думаю, вы останетесь довольны вашим новым приобретением, — сказал Тед, разворачивая новую «Темба Венче Пэк» (лучшая в мире сумка для фотокамеры, если верить их рекламе, — впрочем, у меня уже три таких). Он упаковал туда мою новую камеру и остальные покупки.
— Гм… Я эту сумку не покупал, — заметил я.
— Это вам подарок от магазина.
— Спасибо, Тед.
— Да нет, это вам спасибо, мистер Брэдфорд, как обычно. И вы знаете, что мы всегда к вашим услугам.
Мы всегда к вашим услугам. Розничная терапия. Но, шагая вниз по 33-й улице, я не испытывал терапевтического блаженства Только беспокойство. Особенно когда я увидел идущую прямо мне навстречу Венди Уэггонер.
— Эй, привет тебе, Бен Брэдфорд.
Сегодня никаких клетчатых юбок в складку. Наоборот. На ней был деловой черный костюм от Армани. Светлые волосы подстрижены в стиле Одри Хепбёрн. У нее была идеальная фигура, которая намекала на великосветское воспитание и правильный уход. Ее сопровождал некто очень высокого роста, весь в Версаче, в очках от дизайнера и с седым хвостом. Он оглядел мой плащ от Берберри и сумку из магазина фототоваров с плохо скрываемым презрением. Венди расцеловала меня в обе щеки.
— Бен, познакомься с Джорданом Лонгфеллоу, моим редактором. Бен наш сосед в Нью-Кройдоне.
— Почти сосед, — поправил я (на самом деле она со своим клятым мужем живет примерно в миле от нас).
— Выбрался в город? — спросила она. — Шопинг?
— Вот камеру купил, — признался я.
Она повернулась к своему модному спутнику:
— Бен — фотограф и одновременно случайно юрист. Ты ведь печатаешь юристов, не правда ли, Джордан?
Он сверкнул зубами.
— Кое-кто из моих лучших авторов — юристы, — сказал он. — Вы писатель, Бен?
— Он пишет завещания, — сказала Венди.
Мне хотелось ее придушить. Но вместо этого я выдавил улыбку. Джордан взглянул на часы.
— Пора бежать, — сказала Венди. — Большое редакционное совещание по поводу новой книги. Вы с Бет придете к Хартли в субботу?
Сидя в такси на пути в офис, я еле сдерживался, чтобы не высадить кулаком стекло. Бен — фотограф и одновременно случайно юрист. Большое редакционное совещание по поводу новой книги. И Пулицеровская премия за 1995 год присуждается гребаной Венди Хэмингуэй за «триста шестьдесят пять рецептов мясного рулета».
Я перестал злиться где-то около пяти, после трех часов напряженной работы над остатками доверительного управления, когда мне позвонила Эстелл:
— Ваша жена на второй линии, мистер Брэдфорд.
Я почувствовал, как взыграл адреналин. Постарайся говорить спокойно, без раздражения.
— Привет, — сказал я.
— Не вовремя позвонила? — спросила она на удивление приятным тоном.