Он понизил голос и отвел взгляд.
— Еще она сказала, что, если вам удастся выйти под залог, она добьется судебного решения, запрещающего вам видеться с мальчиками.
Я почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу.
— Она сможет это сделать? — выдохнул я.
— Вы же знаете, что сможет. Человек убит. Вы — главный подозреваемый. Ни один судья не допустит, чтобы человек, которого подозревают в убийстве, имел контакт с детьми. Мне очень жаль.
Мне хотелось умереть. Хотелось попросить у одного из копов его служебный пистолет с одной пулей и немного виски, чтобы успокоить нервы. Отвернитесь на минуту, скажу я ему, и позвольте мне сэкономить деньги налогоплательщиков.
— Предъявление обвинения произойдет не раньше завтрашнего дня, — продолжил Фишер. — Я долго и тщательно думал насчет имеющихся вариантов. Если вы всерьез подумываете о защите, то, разумеется, мы возьмем ваше дело, но вы должны понимать, что доказать вашу невиновность будет крайне трудно. И к тому же стоить это будет очень дорого. Но мне не нужно говорить вам о высокой стоимости юридических услуг.
На ночь они оставили меня в камере предварительного заключения — девять футов на два, койка, унитаз из нержавейки. Больше ничего. Мое будущее. В соседней камере сидел какой-то сумасшедший придурок, который вопил, как свихнувшийся койот. Напротив меня сидел тощий урод с таким сильным поносом, что бегал к унитазу каждые две минуты и стонал от болей в желудке. Рядом с этим страдающим от газов бедолагой находилась камера, откуда доносились стоны другого характера — это байкер, весь в татуировках, шумно мастурбировал, издавая звуки, вызывающие мысль о завороте кишок. Я пытался зарыться головой в подушку, но ничто не могло заглушить этот шум. Восемнадцать лет в крохотной норе в компании с такими уродами? Ни за что. Ни за что, твою мать. Я сел и понял, что я должен делать. Я разорвал простыню на две половины. Взял кусок поменьше и запихал его в унитаз (где-то прочитал, что мокрая простыня не рвется). Затем снова взобрался на койку и привязал один конец простыни к решетке. Из другой половины я соорудил петлю. Затем, стоя на койке, я надел петлю на шею, затянул, убедился, что узел находится сзади в верхней части позвоночника, глубоко вздохнул и…
Почему у него пальцы шевелятся?
Я вынырнул из небытия и с ужасом наблюдал, как медленно разжимаются кулаки Гари. Наверняка непроизвольный спазм. Но все равно страшно. Особенно если учесть, что прошло не менее пятнадцати минут с того времени, как…
Пальцы перестали шевелиться. Я осторожно взглянул на него. Он лежал на полу лицом вниз, из шеи торчала бутылка — словно абстрактная скульптура. Кровь все еще текла из раны, смешиваясь с проявителем, и образовала лужу под его вытянутыми руками. Никаких признаков жизни.
Пятнадцать минут. Неужели я сидел здесь так долго?
Пятнадцать минут. Четверть часа назад я был идеальным американцем: трудолюбивым, честным налогоплательщиком, воспитывающим детей, выплачивающим по закладной, при двух машинах и золотой кредитной карточке, которой регулярно пользовался. Представитель высокооплачиваемого слоя. А теперь…
Теперь… пустота.
И на это даже пятнадцати минут не понадобилось. Всего пять секунд с того момента, как я схватился за бутылку.
Может ли все, что ты строил — все твои семейные и профессиональные устремления, — исчезнуть за какие-то пять секунд? Неужели так легко уничтожить нечто такое прочное и сбалансированное? Только что идеальный гражданин, через секунду.
Убийца? Я?
Кровь на моих губах уже засохла. Бежевый шотландский свитер стал мокрым, алым. Как и мои брюки хаки и кроссовки. И хотя я был в глубоком шоке, хотя все еще был не в состоянии осознать, что же такое случилось, и смотрел на Гари, на его застывающее тело, не веря собственным глазам, на место шоку и ужасу начала приходить ясность. И в эти моменты ясности я мысленно проигрывал сценарий, который сложился в моей голове. Сценарий, который начнет развиваться, если я пойду в полицию. Или, хуже того, полиция наткнется на очень мертвого Гари.
Как я буду каяться! Вставай. Звони 911. Расскажи все копам. Очистись от позора. Смирись с катастрофой.
Но. Но. После того как я во всем признаюсь, где я окажусь? В тюрьме Коннектикута, возможно отбиваясь от приставаний какого-нибудь бегемотистого психа. Даже если мне удастся как-то увернуться, я все равно буду покрыт позором, презираем (не говоря уже о том, что изгнан из адвокатуры). И мне придется отсидеть. И немало.
После освобождения, когда я уже буду пожилым человеком, мне не разрешат общаться с моими сыновьями (Бет, разумеется, давным-давно со мной развелась), я буду жить в арендованной комнатке над старым гаражом в Стамфорде и остаток дней заниматься раскладкой книг в какой-нибудь общественной библиотеке. Адам и Джош откажутся разговаривать со своим отцом, бывшим заключенным.
К чертовой матери все исповеди. Думай. Думай, как выкрутиться из этой ситуации. Ты ведь, в конце концов, юрист.
Глава вторая
Мне слегка повезло — я нашел ванную комнату. Дверь в нее была спрятана между стиральной машиной и морозильником. Допотопный унитаз и душевая кабинка, которая выглядела так, будто ее в последний раз мыли в 1989 году. Все помещение было завалено наполовину пустыми банками с краской, бутылками со скипидаром, засохшими малярными кистями и роликами и прочей ерундой, обычно остающейся после ремонта. Меня грязь не беспокоила. Я почувствовал большое облегчение, обнаружив, что в подвале имеется работающий душ. Это означало, что мне не придется идти наверх в окровавленной одежде и оставлять кругом кровавые, богатые ДНК следы по всему дому. Я могу оставить всю грязь здесь, внизу.
Я снял с себя все, скатал одежду в тугой сверток и сунул в большой черный пластиковый мешок, который обнаружил среди стиральных и чистящих порошков. Затем вошел в душ. Вода была горячей. Я намылился, воспользовавшись грязным Куском «Айвери», а также нашел бутылку шампуня «Прелл», чтобы смыть спекшуюся кровь со своих волос. Я оставался в душе примерно минут десять. Было что смывать.
Единственное полотенце в ванной было тоненьким, вафельным, как в общественных сортирах, и когда-то принадлежало Мотелю 6. Его едва хватило, чтобы обмотать вокруг талии. Соорудив из него нечто вроде набедренной повязки, я быстро прошел через подвал и поднялся наверх. Дойдя до верхней ступеньки, я немного поколебался, вспомнив, что Гари оставил свет на кухне зажженным. Окна выходили на задний двор. Двор этот был виден?.. Наверное, из соседнего дома. Что, если какой-нибудь любопытный сосед меня заметит? Миссис Риффкин, находится ли сейчас мужчина, которого вы видели с обмотанными полотенцем бедрами, в этой комнате? Лучше не попадаться на глаза. Поэтому я чуть приоткрыл дверь и провел рукой по стене, пока не нащупал выключатель для кухни и коридора. Выключив свет, я осторожно прошел по коридору, который вел к входной двери, затем свернул налево к лестнице, стараясь по возможности ни к чему не прикасаться.
Спальня Гари находилась в конце коридора второго этажа. Там было темно, и я не включал свет, пока не опустил жалюзи. Стоило мне включить верхний свет, как ожили две прикроватные лампы. Спальня была оформлена в том же стиле, что и остальной дом, и порядка там было столько же. Разбросанная одежда, голые доски пола, развалившиеся стопки глянцевых журналов и дорогой матрас на покрытом лаком каркасе. Покрывало и постельное белье были в беспорядке, свидетельствуя о недавнем соитии, простыню украшало большое пятно. Меня передернуло. Она занималась с ним этим здесь? Сверхаккуратная Бет, которая постоянно перекладывала носки в своем ящике, которая впадала в истерику, если ее книги по искусству были неправильно разложены на журнальном столике? Она смогла смириться с таким беспорядком? Может быть, ей даже давилось? Она заводилась не только от недозволенного секса, но еще и от того, что занималась сексом с неряхой?
Я нашел то, что искал, возле кровати. Тренировочный костюм, брюки и свитер, то и другое черное. Гари был почти одного со мной роста и примерно той же комплекции, так что его костюм мне вполне подошел. Как и черные кроссовки «Найк». Я взглянул на часы. Половина десятого. Около пятидесяти минут с того момента как…
Я сел на кровать, голова кружилась, я не мог сориентироваться, адреналин зашкаливал. Видел ли кто-нибудь, как я перешел через дорогу, постучал в дверь Гари и вошел? Если видели, то я спекся. Если же нет… пройдет всего два-три дня, и начнут задаваться вопросы о том, куда он подевался… И потом… дело только во времени. Они все обдумают, сделают выводы и придут за мной. И убежать будет некуда. Никакого выхода.
Не гони лошадей. Полегче. Не впадай в достоевщину. Сейчас не время чувствовать себя виноватым, сожалеть о содеянном, стыдиться, копаться в душе — разве что ты в самом деле хочешь пройти по доске. Забудь о преступлении. Думай о случившемся как о …проблеме. А проблемы можно решить. Если постараться. И делать это постепенно.
Алиби? Есть оно у тебя? Ты звонил в Дарьен дважды около семи часов. А потом? Ты всегда можешь сказать, что смотрел телевизор. Ладно, мистер Брэдфорд, тогда вспомните, пожалуйста, чем нас в этот вечер удивил Мерфи Брайн?.. А… вы смотрели Си-эн-эн… Что там было темой дня? Забудь про телевизор. Ты вполне мог читать и рано лечь спать. Но каким образом ты сможешь доказать, что все это время был дома? Телефонный счет подтвердит твои звонки возмущенным родственникам, но после этого…
Мне нужно немедленно добраться до телефона, позвонить Бет, чтобы из моего счета за телефонные услуги Южной Новой Англии было очевидно, что я находился дома приблизительно в то время, когда произошло убийство. Это не обеспечит полного алиби, куда там, но все же может вызвать «обоснованные сомнения» у присяжных заседателей.
Но прежде чем рвануть через дорогу домой, мне необходимо привести здесь все в порядок — избавиться по возможности от улик, потому что вдруг Гари ждал в тот вечер позднего гостя… Или дал ключи приятелю, который хотел на несколько дней поселиться в гостевой спальне… Или…