— Сходите к врачу, — резко сказал он и удалился в свою закусочную.
Все еще с Адамом на руках, я умудрился взять велосипед и добраться до туалета. Адам ничего не сказал, когда я попытался промокнуть стопкой туалетной бумаги его пропитавшиеся мочой джинсы. Он молчал, когда мы спускались на лифте на парковочную площадку. Как только я пристегнул его к сиденью, он заснул, потрясенный событиями последней четверти часа. Он проспал всю дорогу до дома Люси и Фила. Движение было плотным, люди возвращались после похода по магазинам. Каждый раз, когда мне приходилось останавливаться, я смотрел в зеркало заднего вида и видел, что он безмятежно спит. У меня из глаз снова потекли слезы. Потому что я знал, что теперь он до утра не проснется. А меня тогда уже не будет.
К дому мы подъехали только без двадцати шесть. Стоило мне свернуть на дорожку, как из дома стремительно вылетела Бет, прямо под дождь. Вид у нее был далеко не приветливый.
— Поздравляю. Лучше не придумаешь.
— Пробки на дорогах, — сказал я, выбираясь из машины.
— Я же говорила, в пять часов, не позже. Теперь он пропустил вечеринку…
— Мне очень жаль…
— Господи, да он мокрый, — сказала она, поднимая его с сиденья.
— Несчастный случай.
— Ты что, не мог сводить его в туалет?
— Разумеется, я водил его в…
— Не ври. Он насквозь мокрый… — Она наконец заметила покупки в задней части машины. — Твою мать, ты что, рехнулся?
— Он хотел велосипед, вот я и…
— Ни за что, ни за что…
— Я хотел, чтобы он…
— Мы его не примем. Я не хочу, чтобы ты пытался так искупить свою вину. Мы ничего не хотим.
— Пожалуйста, Бет, позволь ему его оставить…
Она вырвала у меня из руки ключи:
— Уходи поскорее, слышишь. Убирайся.
Она повернулась и вместе с Адамом, под дождем, кинулась к дому. Я попытался их догнать, но она захлопнула дверь перед моим носом. Дождь уже превратился в ливень. Но мне было наплевать. Я стучал в дверь, кричал, умолял впустить меня. Прошло несколько минут, я все говорил, уверенный, что она смилуется, одумается, предложит мне хотя бы временное укрытие от дождя. Но внутри царила тишина.
Мои кулаки были разбиты от стука, я промок до нитки. Пришлось сдаться и отойти от двери. И тут я ее увидел Она смотрела на меня в окно и выглядела безрадостной, потерянной. На короткое мгновение наши глаза встретились. Мгновение ужасной нерешительности. Мгновение, когда поднялся завес неприязни и осталась только печаль. В это мгновение мы поняли, что теперь оба одиноки.
Но мгновение прошло. Она губами произнесла два слова «Мне жаль». Это было не извинение. Просто последняя точка. Финал.
Свет в окне погас. Все прошло. Наступило время покончить со всем.
Глава седьмая
В ту ночь я уехал из дома. Уложил в багажник «мазды» три деловых костюма и разные сопутствующие вещи. Тщательно проверил свою темную комнату, чтобы убедиться, что я по недосмотру не оставил никаких улик. Написал записку Бет и оставил ее на кухонном столе. Записка была короткой.
Взял яхту у Билла на выходные. Вернусь поздно ночью во вторник. Следующие несколько недель поживу у Билла и Рут, пока не найду себе подходящее жилье. В среду после работы заскочу, чтобы увидеться с мальчиками.
Я всех вас люблю.
Я подписался. Я оставил пятьдесят баксов для нашей горничной Пердиты, которая придет утром в понедельник, чтобы убраться. Я принял душ и надел то, в чем буду завтра: брюки хаки, рубашку на пуговицах, толстый свитер, кожаные туфли на резиновых каблуках, ветровку «Нотика». Я еще раз проверил все карманы, чтобы убедиться, что бумажник Гари, ключи от его машины и ключи от дома лежат отдельно от моих собственных.
Пора было уезжать. Захлопнуть за собой дверь. Сделать последний шаг. Я сидел, застыв за столом, и бессмысленно смотрел на кухню вокруг меня. Белые стены. Сделанные вручную сосновые шкафчики и столешницы. Многочисленные кухонные приборы. Белые тарелки Веджвуд, аккуратно составленные на простой, вращающейся полке. Семейные фотографии. Школьные записки и рисунки Адама, украшающие холодильник. Подивился, как много вещей скапливается в нашей жизни — идет непрерывный поиск вещей, чтобы заполнить пустоту, заполнить время. И все это совершается ради материального комфорта, хотя на самом дел маскирует ужасное осознание, что все проходит, что однажды тебя отправят в неизвестность только с тем, что на тебе надето. Вы сберегаете, пытаясь закрыть глаза на неизбежный уход, заставить себя поверить, что существует некое постоянство, крепость в том, что вы построили. Но хлопнет дверь. И вы все это оставите.
Я подошел к стене и снял фотографию Адама с Джошем на коленях. Я помнил, как делал этот снимок, как трудно было уговорить Адама подержать младенца. Когда я наконец посадил их так, как мне хотелось, Адам изобразил широкую зубастую улыбку, тогда как Джош завороженно и изумленно смотрел на своего старшего брата.
Мне всегда нравился этот снимок. И на мгновение я решил, что должен его взять. Но моя рука дрогнула. Я знал, что там, куда я направляюсь, нет места свидетельствам прошлого.
Я стоял у доски с фотографиями несколько ужасных минут. Зазвонил телефон. Я подпрыгнул и быстро приколол фото назад, на доску, прежде чем схватить трубку. Это был Билл.
— Мы собираемся ложиться спать, — сказал он, — поэтому я решил поинтересоваться, собираешься ли ты сегодня к нам.
— Уже еду.
— Можешь не торопиться. У тебя ведь есть ключи, верно?
— Есть.
— Заходи и чувствуй себя как дома. Я разбужу тебя в шесть тридцать, если это не дико рано.
— Нормально. Я хочу отправиться пораньше.
— Как прошло в Дарьене?
— Ну…
— Так плохо?
Я посмотрел на фотографию моих сыновей в последний раз:
— Да, так плохо.
Когда я через тридцать минут подъехал к дому Билла и Рут, они уже спали. Я выгрузил свои костюмы и развесил их в стенном шкафу в гостевой спальне. На прикроватном столике стояли бутылка ирландского виски и стакан. Рядом лежала записка: Надежное лекарство от бессонницы. Я лег между простынями, опрокинул стакан виски, налил еще. Наверняка Бет разрешит Адаму оставить велосипед, так ведь? Особенно если он начнет рыдать по этому поводу с утра пораньше. Но даже если она упрется, то ко вторнику наверняка передумает. Когда в доме зазвонит телефон и ей сообщат новости.
Еще изрядная порция виски наконец уложила меня в нокаут. Следующее, что я помню, — Билл трясет меня. Через жалюзи на окнах пробивался слабый свет. Во рту у меня как будто кошки спали.
— Вставай и расцветай, морячок, — сказал он.
— Встать-то я встану, но вот насчет расцветай… — буркнул я.
— Вполне закономерный эффект полбутылки виски.
Рут все еще спала, когда мы отправились с Биллом на пристань в его джипе «чероки».
— Жаль, что мне не удалось с ней попрощаться, — сказал я, зевая. — Поблагодари ее за все.
Билл как-то странно взглянул на меня:
— Ты сам сможешь сделать это во вторник вечером, разве не так?
Я позволил себя ляп в полусонном состоянии и теперь старался выкрутиться:
— Конечно, конечно. Я просто вам за все ужасно благодарен, ребята.
— Да пожалуйста. Но послушай… ты действительно готов пробыть один в море целых два дня? Не знаю, как сказать…
— Говори прямо.
— Ты нас беспокоишь.
— Я не собираюсь прыгнуть за борт от отчаяния, если ты это имеешь в виду.
— Да, я это имею в виду.
— Это не в моем стиле.
— Отлично.
— Не похоже, что убедил тебя.
— Мне вчера звонил Бенсон, начальник порта.
— Господи!
— Да, он действительно занудлив и надоедлив. Но он также сказал, что, когда ты вчера приезжал на яхту, ему показалось, что ты нервничаешь, дергаешься.
— Я нервничаю. Я дергаюсь. От меня жена уходит.
— Я ему так и объяснил. Знаешь, что он сказал? «Надеюсь, вы знаете, что делаете, давая ему яхту».
Я решил рискнуть и спросил:
— Ну, если и ты беспокоишься насчет меня…
— Нет, нет, нет.
— Ты уверен?
— Уверен, особенно сейчас, после того как мы поговорили. Только не вздумай на ней удрать.
— Как насчет исчезнуть за горизонтом?
— Так ты поэтому захватил все это оборудование для подводного плавания?
— Бенсон и в самом деле зануда и старый сплетник.
— Слушай, хочешь изображать лягушку в грязи около берега, я не имею ничего против. Но если ты рванешь на Барбуду позвони мне и скажи, где с тобой встретиться.
Мы оба рассмеялись. Опасность миновала.
В гавани Билл быстро и четко рассказал мне, как обращаться с ультрасовременным оборудованием «Голубой фишки». Научил пользоваться автопилотом, показал, как связываться с пограничниками по радио и как прокладывать курс с помощью головоломной системы глобального позиционирования. Затем он уселся на койку, в ящике под которой расположился Гари.
— Ты знаешь, что здесь внизу? — спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
— Топливные баки. Если требуется долить горючее, ты поднимаешь матрас и находишь пару крышек. Свинчиваешь их и доливаешь.
— Понятно, — сказал я.
— Хочешь — покажу? — предложил он, указывая на матрас.
— Уверен, что справлюсь.
Вместо этого он показал мне, как надо поднимать и ставить паруса. Он научил меня поднимать сгштфайр (маленький штормовой парус на фок-мачте) в случае сильного ветра или угрозы шквала. Он объяснил мне все про дизельный двигатель и уверил, что, если я не зайду дальше, чем на двести миль от берега, топлива хватит, чтобы добраться домой.
— Но ты ведь не собираешься заходить так далеко, верно? — спросил он.
— Может быть, направлюсь к острову Блок.
— Если пойдешь туда, не покидай воды острова. Потому что дальше уже Атлантика. И там уже все намного сложнее, даже для таких, как ты, с опытом Майна.
— Не волнуйся. Атлантика не входит в мои планы хорошего времяпровождения.
Мы склонились над картами. Билл прочертил мне легкий дуть к острову Блок, указав на гавань в восточном его конце, где я могу пришвартоваться на ночь. Было уже восемь часов. Небо — сплошная глубокая лазурь. Дул легкий северо-западный вете