Пролетели по набережной и свернули на «Коломяжскую дорогу». Вот и наше место. Вышли из машины, я повёл Давида Никитича под деревья, а там по широкой аллее - к невысокому каменному обелиску, установленному в 1937-м, в год столетия со дня смерти Поэта. Молча постояли рядом, затем Давид Никитич первым возложил цветы к подножию обелиска. Выпрямились, отошли на несколько шагов. Давид Никитич сказал:
- Спасибо, Поэт, что в своём творчестве ты не забыл и нас, калмыков. Мы не только друзья степей, но мы и твои друзья, и почитатели твоего таланта. Спасибо, что в мои самые тяжёлые дни ты не покидал меня, а звал к свету и свободе. Мне всегда хотелось знать столько, сколько знал ты, и я к этому иду всю свою жизнь. А ты пришёл раньше, совсем в молодые годы.
Он умолк, я думал, он ещё что-нибудь скажет, а он повернулся и пошагал к машине. Здесь мы пожали друг другу руки и расстались. Машина повезла его в гостиницу.
Второй и последний раз мы с ним встретились через 10 лет, в 1997-м, когда отмечали 100-летие со дня рождения классика казахской литературы Мухтара Ауэзова. В двадцатые годы Ауэзов учился в ЛГУ, поэтому юбилейные торжества были разделены на две части. Конференцию мы проводили в Санкт-Петербурге, в Таврическом дворце, концерт мастеров искусств Казахстана - в Доме Дружбы, на Фонтанке. Ответственными за литературную часть были мы с директором ИРЛИ (Пушкинский Дом) Н. Скатовым. Вечер в Доме Дружбы вёл я, там же познакомился с младшим сыном Ауэзова - Муратом, который пригласил меня и Скатова приехать осенью в Алма-Ату на продолжение торжеств.
Осенью, в сентябре, я прилетел в Алма-Ату один. Скатов не смог - он уже тогда себя неважно чувствовал, пошатнулось здоровье.
Поселили меня в высотной гостинице «Казахстан». Среди множества гостей - главный редактор журнала «Днепр» Михаил Шевченко, Чингиз Айматов, прилетевший из Люксембурга, и, к моей радости, единственный мой знакомый - Давид Кугультинов.
На торжественном собрании в Парламентском центре выступали многие писатели. Говорили разное, в том числе и то, что не особенно вписывалось в рамки международной этики. Например, М. Шевченко, очевидно, чтобы понравиться местным инициаторам ещё большего отъединения Казахстана от России, утверждал, что две самые близкие матери в мире - это казахская мать и украинская «нэнька». И что Казахстану и Украине нужно особенно остерегаться нашего общего северного соседа. И что-то ещё в том же духе, отчего становилось не столько жалко оратора, сколько смешно.
Выступил Давид Кугультинов. Он говорил о своих многочисленных встречах с Мухтаром, о дружбе с ним, о том, что Мухтар тоже мог разделить судьбу Кугультинова. В 1930 году Мухтара арестовали, и несколько лет он провёл в заключении. Но по воле Бога не попал в ГУЛаг, где ему, Кугультинову, пришлось хлебнуть немало унижений и горя. А если бы попал, то, скорее всего, живым бы не вышел.
Я слушал его и думал о том, как удивительно устроена наша жизнь: в юбилей знаменитого писателя другой знаменитый писатель говорит не про его творчество, не про его книги, а про аресты, тюрьмы и лагеря. Словно бы речь идёт не о великом труженике и мудреце, а о разбойнике.
В перерыве я встретился с Чингизом Айтматовым, пригласил в Петербург - его у нас примут как одного из самых любимых писателей. Он дипломатично выдержал паузу и, глядя куда-то за мою спину, сказал:
- Да, в Ленинграде я давно уже не был. Теперь живу в Европе, дела, всё некогда.
Его отвлекли, и разговор наш прервался. Потом мы ещё встречались, но он ни разу не вспомнил о моём приглашении.
А с Давидом Никитичем мы поговорили в театре, перед началом торжества. Я вспомнил нашу поездку на место дуэли Пушкина, вопросы Виктора Конецкого, на которые он тогда не дал ответа, и сам спросил:
- Так всё-таки теперь, когда прошло немало лет после заключения, что вы можете сказать о ГУЛаге? Чем в государстве была вызвана эта неадекватная мера наказания для многих советских людей?
- Прежде всего, недоверием большевиков к собственному народу. Во-вторых, страхом преобразований, которые могут лишить их власти. Они, по сути, пошли против своего народа и даже против самих себя. Скольких они отправили на тот свет, кто был с ними, делал революцию, а затем строил страну!
- Но я уже второй раз слушаю ваши выступления, и у меня не складывается ощущения, что вас переполняет месть к стране, к государству, которое столь жестоко распорядилось многими годами вашей жизни. Тогда как Солженицын, мне кажется, стал мстителем: Сталину, стране, эпохе...
- Солженицын пишет правду, и в этом его спасение как писателя. Я не задумывался над тем, мститель он или нет, наверное, в какой-то степени да. Лично я не собираюсь никому мстить, не до этого. Разобраться бы во всём, вот моя задача.
И сказать такое, чтобы предостеречь всякие новые власти от повторения большевистского разгула...
Сейчас, годы спустя, я, наверное, не совсем точно восстанавливаю слова Ку- гультинова, но хорошо помню, что он сдержанно говорил на такую больную для него тему.
Уже тогда Алма-Ата как столица доживала свои последние годы. Все только и говорили о том, что столица будет перенесена далеко на север, на место, где сейчас стоит Целиноград. Для неё пока что не придумано имя, но, без сомнения, оно будет казахское. И Республика не пожалеет никаких средств, чтобы столица стала прекрасным современным городом. Это поможет навечно утвердить за Казахстаном его северные территории.
А наш вечер в МСПС... Какой может быть вечер Кугультинова без самого Кугультинова?!
27 апреля. Умер Кирилл Лавров.
Умер Мстислав Ростропович.
Поезд «Москва-Северодвинск» прибыл в Няндому в 10 часов с минутами. На перроне мы увидели мужчину с табличкой в руках: «Литературный фестиваль. Встречаю москвичей». Оказалось, он встречает меня и Сергея Куняева. Сели в машину и полетели в Каргополь.
Поселились в двухэтажном кирпичном здании гостиницы «Каргополочка» - одном из немногих среди деревянных строений широко известного на Руси стиля «баракко». Зато храмы такие величественные, просто загляденье храмы! Почти дюжина их на крошечный городок с населением меньше десяти тысяч. Высокие, белокаменные, они глядятся, будто любуются собой, с низкого берега в Онегу. Когда-то их строили купцы, богатые люди. Строили красиво и качественно, на века.
Какой-нибудь бедный человек, к тому же не особенно умный, но тщеславный, напишет или нацарапает где-нибудь на дереве или на камне: «Здесь был Рассолов!» (Сейчас подумал, что среди множества подобных «документов» мне ни разу не довелось увидеть написанного женской рукой и подписанного женским именем. Что здесь? Осторожность человека, который боится расплескать себя, или внутренняя культурная установка - не пачкать?). А человек богатый, например купец, к тому же грешник, каких свет не видал, поступит иначе - построит до небес храм божий, чтобы в тени его спрятать свои грехи, оказаться хоть сколько- нибудь чище. Но это дело напрасное: храм остаётся храмом, а купец грешником. Да и храмы стоят пустые - в Каргополе и его ближайших окрестностях нет такого числа прихожан, чтобы наполнять их.
Однако история...
Всякий раз, когда видишь сплошной разор, удручающую бедность и бесхозяйственность, первым желанием является кого-то просить, куда-то писать - правительству, Президенту. Потом задумаешься: «Вот наш Президент живёт в столице, ездит во всякие благолепные места: в Санкт-Петербург, Париж, Иерусалим... Да заедь же ты сюда, в Каргополь, избранник ты наш. И окинь проницательным оком тутошнюю жизнь. И заплачь от вида, в коем пребывает часть твоей Родины. Нет, тебя не везут сюда по железной дороге, как по мусорной свалке. Не мелькают пред тобой разорённые, разбитые, как после войны, станции. И где же наше хвалёное путевое начальство, которое допускает на вверенном ему хозяйстве такой упадок и антисанитарию?! И не только здесь, но повсюду в России. Невольно вспомнишь, сколь ухожены, приведены в порядок железные и автомобильные дороги соседней Беларуси. Поезжай, посмотри и возьми пример, авось пригодится. И не оскверняй родную землю, по которой тебе ходить годы, а лежать в ней вечность.
Но здесь отступление по случаю...
Теперь по делу, которое нас сюда привело. Называется оно «IV-й областной литературный фестиваль молодых поэтов и прозаиков». Двумя семинарами поэзии руководят Инэль Яшина - Сергей Куняев, Мария Аввакумова - Александр Логинов. Я вместе с архангелогородским поэтом Еленой Кузьминой буду руководить семинаром прозы. Кузьмина мне хорошо знакома - в 1999 году она была участницей Конференции молодых писателей Северо-Запада в Петербурге, которую я возродил за два года до этого. Тогда же по итогам Конференции мы рекомендовали её в Союз писателей России.
Здесь в нашем семинаре 12 человек. Начали с творчества Елены Гермаковской, она пишет прозу, но представила сказки. Зря. Проза у неё лучше, одухотворённее. Сказки не лишены внешней, сценической привлекательности - их сыграют актёры, - но почти лишены «сказочного» содержания. Или того волшебства, которое отличает сказку от фантастики.
Елена Гермаковская рассказала, что сказки она пишет для сцены и сама их исполняет для маленьких ребят, и многим из них её сказки нравятся. То есть её сказки помогают воспитывать детей.
Потом были другие авторы. Лучшие из них Сергей Мурашёв, Александр Киров, Олег Борисов, Татьяна Москвина. У красивой, статной Москвиной - прозаические миниатюры, не лишённые новизны, понимания окружающего мира и человека в нём. Она пишет стихи и песни, к сожалению, в большей степени эстрадного характера, для сиюминутного звучания. Посетовала на то, что сейчас быстро увядает литературная критика. А ту, что ещё не увяла, отличает излишняя жёсткость и даже озлобленность. По мнению Татьяны Москвиной, критика должна идти от возвышенного, сердечного. Критикуя, нужно давать воздух автору, а не подрезать его крылья.
По итогам нашего семинара мы рекомендовали в Союз писателей юного Сергея Мурашёва и пятидесятилетнего Олега Борисова.