атья Юховичи, братья Свиридовы.... Все они стали достойными людьми и добились в жизни немалых успехов. А в части переулка, что была ближе к магазину, проживали далеко не такие, а как будто вечно что-то делящие, о чём-то сговаривающиеся, кого-то осуждающие ребята. Мы их презрительно называли частниками. Может быть, они тоже «вышли в люди», но мне они неинтересны, не вдохновляют.
Частное немыслимо без коллективного, человек немыслим без единения с другими людьми. Одиночество необходимо художнику для творчества, но художник в своём одиночестве ещё более связан с миром, чем даже самый убеждённый коллективист.
20 ноября. В палате - бесконечные разговоры о чём угодно, только не о женщинах. Я давно заметил, что женатые мужчины гораздо реже говорят о женщинах, чем холостяки.
Владимир Витальевич (электронщик) верит в иноземные цивилизации и всевозможные HJ10. В своих утверждениях почти всегда ссылается на телевидение. Кажется, в нём начисто отсутствует критический подход. Путает явления, которые своей основой имеют особенности человеческого организма и окружающей нас природы, с тем, что возникает в человеческом сознании. Свои понимания никому не навязывает, но и не воспринимает возражений. Закрыт для диалога.
Иван Григорьевич пластичнее, готов воспринимать то, чего не знает, но не верит, что «какой-то двадцатилетний пацан» Шолохов мог написать «Тихий Дон».
Виталий Михайлович не вступает в наши разговоры, почти не снимает наушники, которые помогают ему слушать то, что показывает на тумбочке маленький автомобильный телевизор.
О болезнях говорят много, в деталях и в таких подробностях, которые за стенами больницы показались бы неприличными. У всех троих серьёзные заболевания, к моей болезни они равнодушны. Мне неловко, что я нахожусь словно бы в привилегированном положении, то есть не настолько болен, в сравнении с ними. Ну, не стонать же мне, как зощенковской старушке.
21 ноября. Галина принесла мёду и фруктов. Хорошо, но мне по-прежнему не по себе. Больница, врачи, больные... Не верится, что это я, что всё это со мной.
Выписывают Владимира Витальевича. Он радуется, строит планы пребывания в Москве, а затем - отъезда в Саранск, к жене. Но вот принесли его больничный лист и выписку из истории болезни. Он читает и всё больше хмурится. Оказывается, всё не так хорошо, как ему и всем нам представлялось: у него рак, пошли метастазы в печень и лимфатические узлы. Предстоит химиотерапия, а значит, процесс излечения продолжится.
Приехала его младшая дочь Арина с мужем. Узнав, что с отцом, улыбалась, но щёки её сделались пунцовыми; потом я видел её сидящей на скамейке: лицо скорбное, сразу сделавшееся усталым, глаза уставлены в одну точку. И всё же было видно, что девушка на что-то надеется, чего-то ждёт. Надежда не бывает одна, она всегда в паре с ожиданием. Чем выше надежда, тем томительнее ожидание, которое часто оканчивается тупиком.
Они попрощались и уехали. Букет чёрно-бордовых роз, которые она привезла врачу в благодарность, неприкаянно лежит на подоконнике.
23 ноября. Утром ко мне приехали жена, дочка, Саша и Мария. Я переоделся, вышел к машине. Саши и Марии нет, потом Саша появился из-за киоска. Марию нужно искать, она спряталась. Сделал вид, что упорно ищу, хотя знаю, что она тоже за киоском. Нашёл - столько радости!
Сели в машину. Бабушка рассказала, что утром Мария себя плохо вела и она назвала её безобразницей. А Мария в ответ:
- Меня не нужно так называть.
- Почему?
- Потому что у меня в голове только одна нервная система.
25 ноября. Сделали мне всё, что посчитали нужным. Болевых ощущений
Занимался дневником. Писатель в своих произведениях дозированно пишет
о себе, а в дневниках более всего о себе. Но и дневник не вмещает в себя всю правду, всю гамму чувств и переживаний автора - большая их часть остаётся нетронутой, сокрытой. Это и есть сокровенное, в чём автор не признаётся даже самому себе. Придуманный писателем мир бывает более интересен, но менее правдив.
У одного писателя-охотника прочитал, что в нём, в охотнике, больше жалости к животным, которых он убивает, чем у того, кто не охотник. И приводит пример, что «не охотник», кушая мясо, попавшее ему на стол, не пожалеет животного. Странное замечание, потому что «не охотник» ест мясо выращенного и выкормленного им животного, тогда как «охотник» вторгается в живую жизнь и миллионами стволов нарушает, разрушает равновесие в природе. Весьма удовлетворён, что я никогда не был и даже не мечтал стать охотником.
27 ноября. Скучал. Пытался читать Михаила Булгакова, но после Пушкина это невозможно. Смотрел в сторону нашего дома за Крылатскими холмами. Думал о работе - там лёгкая паника, что меня так долго нет. Звонят, интересуются, когда выйду.
Приготовил свои книги в подарок врачу и обоим хирургам. В каждую из книг вложил небольшую сумму денег - так теперь принято.
На кой ляд мы перестроились? На кой ляд перестроилось телевидение? Если раньше темой разговоров большинства людей, допускаемых на телевидение, могли быть любовь, благородство, достоинство, профессия, т. е. красота, то ныне - секс, успех, карьера, деньги. И прежде всего деньги... В начале девяностых у нас в Петербурге гостили приехавшие из Польши супруги Смитэк - Юрэк (чех) и Вожена (полька). И пригласили нас ответно посетить Познань, где они жили. Мы приехали, как раз в то время шел бесконечный телесериал «Санта-Барбара». И не только у нас, но и в Польше. Мелкая интрижка и полная безвкусица. Но перед началом каждой серии супруги бросали все дела и разговоры и бежали к телевизору. Я однажды не выдержал: «Как вы, умные, образованные люди (Юрэк - преподаватель колледжа, Божена - городской судья), можете тратить время на просмотр такой серости? Разве можно отказаться от собственной жизни и наблюдать жизнь других?!» А Божена: «Не рассуждай лишнего, лети сюда, смотри, какую цель тебе показывают американцы. И учись жить при новых обстоятельствах». - «Это кажущаяся цель, - усмехнулся я. - Наш полёт будет мимо цели». - «У американцев, в отличие от вас, от русских, ничего мимо цели не бывает, - как-то особенно радостно сказал Юрэк. - Так что садись и учись!..»
28 ноября. В полдень получил выписку из истории болезни и больничный лист аж с тремя круглыми печатями. Пожелал своим однопалатникам скорейшего выздоровления, а на прощание сказал, что, если будет на то Божья воля, ещё встретимся.
- Хорошо бы, не здесь, - усмехнулся Иван Григорьевич.
- Тогда на небесах, - кивнул я.
На улице мокро, тающий снег на тротуаре, серый, туманный день. Иду легко, широкими шагами. В мышцах знакомая радость - соскучилось моё тренированное тело по работе.
И душевный подъём - наконец-то воля!
29 ноября. Галина с Ольгой и Сашей поехали на дачу, а я остался дома с Машей. Шутили, играли - я был волком, а Маша белочкой. Сидела на высоком дереве и ничуть не пугалась - волку её не достать. Попросила, чтобы я рассказал ей какой-нибудь сон. Я спросил:
- Как ты думаешь, волкам сны снятся?
- Конечно! - сказала она. - Им снится, как во сне они кушают бабушку и Красную Шапочку. А потом - как охотники разрезают им живот и выпускают их на волю.
- Страшный сон, - сказал я.
- Да, ещё какой!
- Но первоначально сказка была ещё страшнее. Шарль Перро написал её так, что никакие охотники не спасают бабушку и её внучку. Это наши писатели добавили такой конец.
- Правильно сделали, - сказала Мария. - А то сидели бы они до сих пор у волка в животе и плакали.
- А тебе сны снятся?
- Да, красивые.
- Какие именно?
- Всё про собак, про собак и больше ничего. Когда же вы мне заведёте собаку, сколько ещё просить?
- А какой породы собаку ты хочешь?
- Чтобы она была не очень маленькой и не очень большой. И обязательно щенок, чтобы я его защищала и всему учила.
- Ладно, будем искать, - сказал я, радуясь, что внучка сама собирается защищать нового друга, а не ждёт защиты от него.
1 декабря. Первый день на службе. Всё по-прежнему - вполголоса, вполправды. Есть радостная новость: всем сотрудникам выдаётся премия, равная зарплате, и предлагаются бесплатные обеды в ресторане наших субарендаторов. Все довольны, только боятся, чтобы эти поощрения не иссякли так же скоро, как возникли.
Переверзин освоился на новом месте и, похоже, чувствует себя не только руководителем, но и благодетелем. Отношение к нему по-прежнему сдержанно-выжидательное: что-то будет дальше? По причине его бурного, часто скандального характера доверия к нему мало.
Ко мне пришёл Игорь Блудилин-Аверьян. Сказал, что для сайта о «Доме Ростовых» и МСПС нужна моя биография, и добавил:
- Переверзин собирается меня увольнять. Он считает, что в аппарате МСПС слишком много сотрудников. Но я думаю, всё дело в том, что я не бегаю к нему, как другие, бить себя хвостом по животу и заверять в преданности. Так что, наверное, расстанемся.
Я пошёл к Переверзину. Он вскочил из-за стола, обнял меня, порадовался, что я приступил к работе как раз вовремя - пора заниматься отчётным докладом.
- Что с Блудилиным-Аверьяном? Вы его собираетесь уволить?
- Ну, без согласования с тобой я бы этого не сделал. Он тебе нужен?
- Прежде всего, он нужен нашей организации.
- Хорошо, решили. Пускай работает.
Я направился к двери, но он остановил:
- Вот что я хочу сказать, мне кажется, тебе, заместителю председателя Исполкома, негоже занимать такой кабинет. Нужен другой, соответствующий твоему статусу.
- Не место красит человека.
- Да, знаю эту поговорку. Я думаю, тебе нужно переселиться в помещение, которое на данный момент принадлежит неизвестно кому. Там бывают Бояринов, Замшев. Но у них в Московской писательской организации полно кабинетов, вот пускай там и сидят.
- Будет неловко, если мы...
- Никакой неловкости, беру вопрос на себя. Тогда наши с тобой кабинеты будут рядом и, если что, никаких проблем с контактом.