Я: «Значит, положение отчаянное. Как же смотрит на все это Гинденбург?»
Циммерман: «Конечно, сделаны все приготовления, чтобы в случае надобности приструнить и Голландию, и Данию. Когда на Военном совете было указано на возможность войны со Швейцарией, Гинденбург сказал: это было бы нетрудно, оттуда можно было бы заставить французский фронт свернуться».
Мы еще долго говорили о разных вещах. Я несколько раз настойчиво просил сделать все, что только возможно, для избежания войны с Америкой. Он отвечал, что это само собой разумеется. Циммерман был очень серьезен и, как мне показалось, очень мало уверен. В заключение он сказал: «Как бы дело ни сложилось, „дикие люди“, вроде Бассермана, все равно будут жестоко обвинять правительство. Обернется дело хорошо, они станут говорить, что это давно было бы так, если бы столь долго не медлили. Сложится дело не совсем благополучно, правительство будет виновато в том, что слишком долго медлило».
В общем, зная, что никому не могу сообщить о разговоре, я вел себя очень сдержанно, многократно указывая, однако, на нашу позицию с начала войны.
Таким образом, жребий брошен; подводная война стала неизбежной, и дело могло идти только о том, чтобы ее по возможности обезвредить. О том, чтобы «народ» сливался в единодушном крике «Вперед, подводные лодки!», как утверждали фурманы и бассерманы, не могло быть и речи. В ряде публичных собраний, которые привели меня в эти дни в Штутгарт, Мангейм, Гейдельберг и Пфорцгейм, я мог однозначно установить, что настроение в стране постепенно опустилось ниже нуля, и не надежда царила в связи с ожидаемой подводной войной, а общий страх.
Так же, как мы, сделал в эти дни все, что в человеческих силах, и профессор Ганс Дельбрюк для того, чтобы побудить Вильгельмштрассе хотя бы к такому ведению подводной войны, чтобы Америка не была прямо принуждена вступить в войну. Я был в это время в постоянном общении с Дельбрюком и знаю, как неутомимо деятелен он был в стремлении предотвратить величайшее несчастье для страны. Мы оба, при содействии влиятельных американцев, особенно добивались того, чтобы правительство сделало определенное заявление о Бельгии. 25 января Бетман-Гольвег и Циммерман отправились в главную квартиру. Я узнал об этом всего за полчаса до их отъезда и тотчас же телефонировал Ваншаффе, который твердо обещал мне немедленно сообщить уезжающим все возражения и предложения, сделанные мною и Дельбрюком. Ваншаффе сказал мне: «Работа в вашем направлении ведется непрерывно. Только что поступила записка одного высокопоставленного лица, где сделаны те же предложения. Я провожу канцлера на вокзал и доложу ему обо всем, что вы мне сказали». Я думаю, что высокопоставленным лицом был принц Макс Баденский.
В хозяйственной комиссии рейхстага развернулись оживленные прения по вопросу о подводной войне. Позицию Социал-демократической партии должен был сообщить комиссии, после обстоятельного обсуждения ее членами фракции, депутат доктор Давид. Президиум фракции сообщил об этом лицам, пользующимся доверием партии, следующее:
«Берлин, 9 февраля 1917 года.
Уважаемый товарищ! Ввиду скудности сведений о рассмотрении вопроса подводной войны в хозяйственной комиссии рейхстага желательно сообщить вам более точно о позиции наших товарищей в комиссии. Само собой разумеется, что речь идет о строго конфиденциальном сообщении, которое не может быть использовано публично и делается только для вашей личной ориентировки.
Товарищ доктор Давид изложил позицию фракции социал-демократических членов комиссии в речи, которую мы прилагаем, воспроизводя ее по официальному (не стенографическому) отчету. Все социал-демократические члены комиссии присоединились к товарищу Давиду.
С партийным приветом! За президиум социал-демократической фракции рейхстага
Ф. Шейдеман».
Приложение
РЕЧЬ ДОКТОРА ДАВИДА
«Принятое решение наиболее серьезно среди принятых в нынешнюю войну, и люди, принявшие это решение, должны одни нести за него ответственность. Эти люди действовали, во всяком случае, в твердом убеждении, что таким образом протяженность войны будет сокращена и война доведена до благополучного конца. Мои друзья не могут, однако, разделить этого взгляда и должны открыто высказать опасение великого несчастья для Германии, которое может произойти от прискорбного для них решения. Мои друзья также всегда смотрели на подводную войну с точки зрения целесообразности. Но они стоят и теперь на той же точке зрения, какую раньше занимало правительство.
В технических соображениях адмирала фон Капелле о количестве подлежащего уничтожению тоннажа упущен учет прироста тоннажа у наших противников. Если наши противники строят ежемесячно 150 000 тонн, то в полгода это составляет уже 900 000 тонн. К этому надо присоединить и возможность предоставления нашим противникам немецкого тоннажа, находящегося в нейтральных гаванях; это составит еще 11/2 миллион тонн.
Это почти вера в чудо — предположение, что наши подводные лодки, которые не могут прорвать неприятельских заграждений в канале и на севере от Шотландии, со своей стороны окажутся в состоянии создать заграждения вокруг Англии. Наши подводные лодки не могут объявить английскому флоту шах и мат. Пока существует мост Довер-Кале, подвоз из Франции имеет для Англии большое значение.
Вычисления статс-секретаря доктора Гельфериха не имеют решающего значения. Такие же вычисления делают и наши противники по адресу Германии. Хозяйственное положение Германии в настоящий момент значительно хуже положения наших противников, и все-таки мы справедливо говорим, что это нас не сломит. Но ту решимость, какую проявил наш народ, необходимо предполагать и в противнике. Если бы Англия была действительно остро стеснена нашими подводными лодками, то тогда она бы еще более напрягла все свои силы и решимость ее только возросла бы.
Решающий вопрос в этом деле — поведение Америки. Исход войны определит Америка. Поэтому должно быть сделано все для того, чтобы удержать Америку от участия в войне.
Заявления статс-секретаря Циммермана внушают сильное беспокойство. Уговорами в стиле буршей цели не достигнешь. Америкой будут руководить только ее интересы, а не какие бы то ни было уговоры в нашу пользу. Политически влиятельная часть населения в Америке англо-саксонского происхождения и, учитывая хотя бы японскую опасность и длительный интерес, который представляют добрые отношения к английскому империализму, не терпит никакой враждебной Англии позиции.
Указания депутата Гребера на то, что в английской прессе высказывается страх перед подводной войной, нельзя считать надежными. С полным успехом здесь можно усмотреть и хитрость со стороны Англии, которая в конечном счете направлена на то, чтобы привлечь Америку на сторону Антанты.
Что означает вступление Америки в войну, подробно объяснять незачем. До сих пор Антанта должна была покупать у Америки военное снаряжение за высокую цену. Но в тот момент, когда Америка выступит против нас, она предоставит Антанте снаряжение и деньги. Прежде едва верили тому, что Англия окажется в состоянии бросить на континент миллионы солдат. Теперь надо опасаться появления на Западном фронте американских военных сил. Надежды сломить Англию прежде, чем выступит Америка, я разделить не могу. Вступление Америки в войну, может быть, настолько укрепит морально Антанту, что она и не станет думать о прекращении войны, прежде чем Америка бросит свои силы на театр военных действий. Ко всему этому надо прибавить психологическое воздействие на нейтральную Европу.
Поэтому все усилия должны быть направлены на то, чтобы удержать Америку от войны. Наше мирное предложение, несомненно, укрепило под нами почву в Америке. Послание Вильсона к сенату направлено, главным образом, против Антанты, это выражается в стремлении добиться мира без победы, то есть без дальнейшей борьбы, при данной военной ситуации, далее в требовании равноправия наций, а также в положениях, направленных против равновесия сил и в защиту свободы морей. Теперь возникает опасность разрушения этой благоприятной ситуации подводной войной.
Легкомысленным является и отношение к Вильсону со стороны некоторой части нашей прессы. У нас ведется травля Америки, которой следует решительно положить предел.
Если депутат Бассерман думает, что народ настроен у нас в пользу решения правительства, то это, ввиду развернутой агитации и недостаточной ориентированности общественного мнения, ничуть не удивительно. Однако, когда Америка вступит в войну, народное настроение грозит сделаться совсем иным. К этому нужно прибавить наши продовольственные бедствия и негодование населения по поводу того, что большие города обрекаются на голод в интересах деревни. Должно быть, наконец, установлено справедливое распределение. Наш народ хочет мира, и, во всяком случае, у него достаточно врагов. Ввиду этих настроений присоединиться в прениях о целях войны к депутату Греберу невозможно. Прения эти, действительно, несвоевременны. Пока неприятель не желает предлагать нам мира, который обесценивал бы наше настоящее и нашу будущность, мы должны были быть готовы к борьбе. Но в то же время мы должны были всегда быть готовы к любому приемлемому миру.
На вопрос о том, как должна быть окончена война, если к подводной войне не обращаться, надо ответить, что наше положение отнюдь не может считаться неблагоприятным. Если бы мы выдержали курс, которому следовали до сих пор, то в не слишком продолжительном времени добились бы благоприятного мира. Россия переживает глубокий внутренний кризис. Во Франции наше мирное предложение также вызвало кризис, и министерство Бриана держится с трудом. Неудача наступления на Сомме и другие военные события привели к правительственному кризису в Англии. Правда, военная партия еще раз одержала верх. Но оппозиция растет на глазах, германское мирное предложение укрепило ее. Если государственным деятелям у наших врагов не удастся оплатить векселя на близкую победу, они должны будут уступить свое место другим людям, готовым на разумный мир. Если нам удастся в ближайшие месяцы успешно продолжать нашу оборону, это означает для нас победу.