Известно, что «независимые» вели бессмысленную политику, использовав слово «нет», произнесенное правительством в Национальном собрании, в качестве повода к демонстрациям за немедленное подписание договора.
Ничто не повредило нам на этой стадии дела больше этого бессовестного поступка; бессовестного потому, что его вдохновители хорошо знали, что о новой войне нельзя и думать, и что никто в правительстве и не думал о ней. Поэтому социал-демократия ответила 13 мая внушительной демонстрацией, на которой я говорил: «В нынешнем правительстве нет ни одного человека, который был бы так бесчестен, чтобы обещать то, выполнение чего он считает невозможным… мы хотим мира, мы хотим мира на основе Вильсоновских пунктов, мы готовы к переговорам. Все наши стремления направлены на открытие переговоров, которые не должны отступать от того, что действительно может принести общий мир». Я думал, политик не может быть последовательнее с самого начала до минуты горького конца.
Соответственно этому, линия, предуказанная кабинету, казалась совершенно определенной. Эберт, с которым я говорил не раз, заявлял не только нашим общим друзьям, но и публично, что держится в вопросе о мире тех взглядов, которые я много раз высказывал. Я сказал ему самым определенным образом, что не подпишу своего имени под договором, который позорил бы имя Германии и возлагал на нее обязанности, в невозможности выполнения которых мы убеждены. Безусловная честность в отношении Антанты, так же как и в отношении самих себя — необходимое условие для того, чтобы за границей и дома нас считали честными людьми. Как в кабинете, так и говоря с Эбертом, я подчеркивал, что, по моему мнению, будущее принадлежит политикам, которые откажутся от этого позорного договора. Я не подпишу его, даже если подписания потребует партия. Пусть партия заставит, как это мне ни тяжело, подписать кого угодно другого. Я принимал во внимание тот же позор, грозящий имени и чести германского народа, и своего имени не поставлю под договором, в котором мы признаем, что враги могут делать с нами, что хотят, что мы отбросы человечества — мы, вообще, немцы!
Как я уже упоминал, Эберт был вполне со мной согласен и, казалось, непоколебим в своих взглядах. Он говорил, что и не думает о возможности другой позиции. Я сказал ему, что его положение лучше моего, потому что ему не приходится публично брать на себя обязательства, как это вынуждены делать выступающие от имени его правительства.
Следующие дни были посвящены выработке наших контрпредложений. Часть работы должна была быть сделана в Версале, под непосредственным впечатлением от встречи с противниками, другая часть должна была быть выполнена соответствующими ведомствами в Берлине. Что таким образом должны были возникнуть противоречия и недоразумения, было несомненно, но избежать их было невозможно. Надо было по возможности смягчить их, особенно в предложениях о репарациях. Уже тогда одним из самых невыносимых последствий Версальского договора представлялось то, что наши обязательства по возмещению убытков не были точно ограничены и подлежали дальнейшему определению в будущем и без нашего участия. Обсуждению всех этих вопросов была посвящена конференция 23 мая в Спа. На конференцию приехали из Берлина Дернбург, Эрцбергер, Белль и я, из Версаля шесть членов делегации: граф Ранцау, Гисбертс, Ландсберг, Лейнерт, Мельхиор и Шюкинг, кроме них — директор Симоне и несколько экспертов, как фон Штраус и тайный советник Гилгер. Прежде всего обсуждению подлежали очень важные технические вопросы. При этом было решено впредь воздерживаться от нот по отдельным вопросам, от которых Антанте было бы слишком легко отмахнуться. Все еще не разрешенные вопросы должны были быть включены в общее контрпредложение, которого основные линии должны были быть составлены правительством, а редакция — делегацией и которое должно было затем поступить на окончательное заключение экспертов, однако без права последних на внесение принципиальных изменений.
Здесь был разрешен и важнейший вопрос о возмещении некоторых убытков огулом и затем о передаче его для окончательной формулировки совместному совещанию с делегатами Версальской финансовой комиссии. Руководящие указания, выдвинутые главным образом доктором Мельхиором и принятые вначале отвергавшим их Дернбургом, были таковы: «Не отказываясь от ограничений, установленных первоначальной финансовой программой министерства финансов, мы предлагаем в покрытие общих убытков первый взнос в 20 миллиардов. Уже сделанные, а также предполагаемые быть сделанными взносы натурой подлежат зачету. Остаток вносится до 1921 года углем. Кроме того, предлагается произвести платежи в пределах программы Вильсона, однако не превышая с включением бельгийского долга союзникам и первого взноса в один миллиард от общей суммы в 100 миллиардов».
Эти руководящие указания определили затем и наше контрпредложение.
Уже на конференции в Спа прозвучала тема об окончательном принятии или отклонении договора.
Решение, конечно, принято быть не могло, ибо оно должно было быть делом кабинета. Однако Ландсберг, меньше всех считая возможным добиться уступок со стороны Антанты, усматривал последнее, быть может, действительное средство в том, чтобы, в случае бесповоротности условий, наша делегация уехала и предложила кабинету отклонить предложение. 1 июня после заседания кабинета в мою комнату в канцлерском доме пришел Эрцбергер и попросил устроить особое заседание для обсуждения мирного договора. Я сначала был против этого, потому что следовало подождать, пока будут окончательно готовы тиски, в которых, с нашего согласия, желают зажать германский народ. Но Эрцбергер стал настаивать на таком заседании, так что, в конце концов, я обещал, но не иначе как под одним хорошо мною взвешенным условием: в качестве основы прений Эрцбергер должен был представить меморандум, в котором должны были быть им изложены предполагаемые им последствия принятия и отклонения договора. Эрцбергер согласился исполнить мое желание.
3 и 4 июня кабинет на основе положений Эрцбергера занимался «предполагаемыми последствиями», содержание которых я здесь воспроизвожу[5].
В случае подписания мира:
Невероятно тяжелые обязательства будут обременять германский народ.
1. Внешнеполитические последствия.
Состояние войны окончится.
Блокада прекратится.
Границы откроются, в страну станет прибывать продовольствие и сырье, германский купец сможет покупать товары в кредит от частных лиц.
Экспорт может возобновиться.
Военнопленные могут вернуться на родину.
Германия восстановит за границей свои консульские представительства.
Польша будет принуждена отказаться от своих захватнических планов.
Единство государств будет сохранено.
2. Внутриполитические последствия.
Бремя налогов будет чрезвычайно тяжело, однако увеличение ввоза продовольствия, товаров и сырья создаст некоторое уравнение условий жизни.
Работы могут быть возобновлены в возрастающем объеме. Наряду с удовлетворением потребностей страны выдвинется снова внешняя торговля.
Валюта поднимется. Вызванное этим удешевление жизни улучшит положение широких масс.
Притягательная сила большевизма уменьшится.
Любовь к труду и его производительность будут снова возрастать.
Усиление добычи угля улучшит средства сообщения.
Продовольствие, товары и сырье являются предпосылками любви к труду и возможности трудиться, которые необходимы для осуществления мирного договора.
Нынешнее правительство, по всей вероятности, останется у власти.
Справа и со стороны некоторой части либеральной буржуазии возгорится жестокая борьба против правительства. Не исключены и военные бунты против правительства. Весьма вероятно, что эти события начнутся с востока.
Надо считаться и с тем, что области востока могут с оружием в руках восстать против осуществления мирного договора. Оттуда же возникнут попытки бунтовать против правительства. Можно, однако, думать, что движение скоро заглохло бы ввиду безусловного миролюбия значительного большинства народа, так же как вследствие явного улучшения общего положения с заключением мира.
Если мир не будет подписан:
1. Внешнеполитические последствия.
Война будет возобновлена, вероятнее всего, после предупреждения за три дня о прекращении перемирия.
Союзники, притом все, в том числе и американцы, двинутся вперед широким фронтом и дойдут по меньшей мере до линии, проходящей через Кассель параллельно Рейну, а может быть, и дальше.
В частности, Рурская область будет занята.
Кроме того, есть сведения, что союзники хотят создать коридор от Франкфурта до Праги для того, чтобы отторгнуть Северную Германию от Южной.
Блокада будет усилена. Границы — герметично закупорены.
Нейтральные государства уже получили от союзников предписание прекратить всякий ввоз в Германию и вывоз оттуда.
Так как будет восстановлено состояние войны, то население, способное носить оружие, может быть объявлено военнопленным.
С остальным населением обширных занятых местностей будут поступать по законам войны. Можно ожидать сильнейших репрессий со стороны союзников.
Реквизиции будут практиковаться в широчайших размерах.
С востока в страну вторгнутся поляки.
2. Внутриполитические последствия.
Общая нужда в продовольствии, товарах и сырье. Население из пограничных местностей на востоке и западе будет стекаться внутрь страны и вызывать невероятное удорожание жизни.
Занятие Рурской области отнимет уголь, и потому следует ожидать полного крушения транспорта и через несколько недель смертельного голода в больших городах.
Большевизм, который будет считать, что настал его час, поднимет голову.
Грабежи и убийства будут повседневным явлением.