В русском лагере за Баутценом русские дипломаты просто отказали Коленкуру в аудиенции царя, по-прежнему настаивая, чтобы все переговоры о мире велись через Австрию. Трения среди врагов Франции были еще не слишком велики, но Наполеон, оценивая в Дрездене текущую ситуацию, решил, что еще одна крупная победа решит его проблемы, вызвав раскол новой коалиции и в третий раз после 1800 года оставит архиврага императора, Великобританию, в изоляции. Имея это в виду, он изучил военные карты и отправил свои батальоны в наступление. Если удастся охватить русско-прусскую армию в Баутцене и ударить на нее с флангов, он сможет диктовать условия, как диктовал их в 1807 году в Тильзите, а затем весной 1809 года после Ваграма. Под напором армии Нея с северо-запада и мощным ударом самого императора в центре союзники вынуждены будут отступить на австрийскую территорию, а тогда удастся разоблачить предательство императорского тестя. Если Австрия действительно нейтральна, беглые армии будут разоружены. Если же Меттерних убедит нерешительного Франца начать войну, французская гвардия обрушится на Вену неудержимой лавиной, и тогда вся Европа, включая Швецию Бернадота и уделы немецких князьков, будет вынуждена сделать выбор в пользу императора. Снова восстановив контроль над Европой, французские ветераны смогут вернуться на Пиренейский полуостров и загнать Веллингтона в Португалию. Еще одно усилие — и дело сделано. Будущее династии будет обеспечено, и триколор станет развеваться от Вислы до Торрес-Ведрас. Нею был отправлен приказ оставить два корпуса для прикрытия Берлина, а остаток армии сосредоточить у Баутцена. Сам же Наполеон со своей гвардией и четырьмя корпусами вышел из Дрездена, направляясь точно на восток к Шпрее.
Принц Эжен, вице-король Италии, в письме к своей обожаемой жене Августе, дочери баварского короля, сообщал, что собирается подать прошение о месячном отпуске и ожидает получить его в течение восьми дней. На самом же деле он получил целых два месяца, даже не подавая прошения, поскольку по прибытии в Дрезден сразу был послан в Италию собирать новую армию. Наполеону не меньше, чем новобранцы в казармах, была нужна убедительная демонстрация, и он приложил все усилия, чтобы его пасынок четко понял ситуацию. «Собирай войско открыто, — сказал император, — и позаботься, чтобы в Австрии наверняка узнали о твоей деятельности». Новая Итальянская армия, набранная на западном фланге империи Габсбургов, должна была обеспечить нейтралитет Меттерниха, пока судьба Европы решается на Шпрее. Это был превосходный ход, но сразу после него Наполеон сделал психологическую ошибку, которая в итоге стоила ему кампании.
Помня о невеликих стратегических талантах Нея, он послал ему советника в лице швейцарского военного теоретика, генерала Жомини. Учитывая темперамент Нея, выбор был особенно бестактным. Ней вообще не любил теоретиков, а Жомини скорее, чем любой из них, привел бы маршала в ярость, потому что его Ней терпеть не мог и не доверял ему.
Взаимоотношения двоих этих людей когда-то были очень тесными. Именно Ней стал покровительствовать хитроумному офицеру-наемнику, который пропагандировал свои трактаты о военном искусстве во французских лагерях в эпоху консулата. Потом они сотрудничали в Швейцарии, а еще позже, когда намечалось вторжение в Англию, Жомини стал начальником штаба Нея в булонской армии вторжения. Но с тех пор маршал и генерал постоянно ссорились, и теперь Ней рассматривал присутствие Жомини как сомнение в своих способностях военачальника. Очень чувствительный, когда речь шла о его военной репутации, Ней был раздосадован таким назначением. И в грядущие решающие дни его недовольство приведет к очень серьезным последствиям на поле боя.
Рассчитывая на своевременную поддержку на левом фланге, основная часть Великой армии приближалась к Шпрее, где авангард Макдональда уже имел возможность познакомиться с сильными позициями русско-прусской армии. Ожидая прибытия Наполеона, маршал прибег к проверенной временем уловке, чтобы враг принял его войско за главные силы французов. Он приказал разжечь на левом берегу реки бесчисленные костры. Неизвестно, обманул ли этот прием союзного главнокомандующего Витгенштейна, но, во всяком случае, тот не стал рисковать. Получив под Баутценом подкрепления в виде 16 тысяч русских солдат под командованием Барклая-де-Толли (одного из героев 1812 года) и 11 тысяч пруссаков во главе с Клейстом, союзники не высовывали носа из своих траншей, не более чем демонстрируя готовность к сопротивлению, когда французы вели разведку их позиций. Это было 19 мая, через семнадцать дней после Лютценской битвы и через двадцать один день после первой стычки у Вейсенфельса.
План Наполеона был так же прост, как и большинство его крупных наступлений. Для наполеоновской стратегии нехарактерны усложнения ни в замысле, ни в исполнении. Обычно она сводилась к тщательному выбору места главного удара, сосредоточению сил, достаточных для осуществления решительной атаки, и приведению в расстройство главных сил врага ударом по самому слабому сектору его обороны. Но во всех великих битвах Наполеона в конечном счете все зависело от точного расчета времени, и именно этот фактор стал решающим 20-го и 21 мая 1813 года в Баутцене. Здесь все шло по плану, кроме времени, а к этому единственному изъяну в операции привели две прошлые ошибки, в которых отчасти был повинен сам Наполеон. Первая заключалась в неверной оценке расстояний; ответственность за это должен делить начальник штаба Бертье. Вторая — непродуманное назначение Жомини в советники Нею. Эти, казалось бы, незначительные неточности в безупречном во всех иных отношениях плане битвы в конечном итоге повлияли на весь ход истории XIX века.
Посланный Нею приказ отменял предыдущее указание направить два корпуса (Виктора и Рейнье) на Берлин и требовал от маршала идти со всеми своими силами на Вайсенберг, городок на правом крыле союзников, чуть позади их позиций. Однако Нею приказывалось задержаться в Прайтице, местечке в нескольких милях от Вайсенберга, чтобы скоординировать нападение на пруссаков с фронтальной атакой Наполеона из Баутцена. Если бы план удался — а для неудачи не было никаких оснований, — вся русско-прусская армия была бы загнана на территорию Чехии, подвластную Австрии, а придумать более невыгодное место для бегущей армии трудно. Поскольку Австрия в данный момент не могла и не хотела поддержать союзников, непосредственным результатом их поражения мог быть только мир на французских условиях. И не было бы ни Лейпцига, ни отречения, ни Ватерлоо и ссылки на остров Святой Елены.
Но план провалился, и провалился он потому, что Наполеон не принял в расчет более ранний приказ Нею отправить половину его армии на Берлин. К тому времени, как Ней получил новый приказ, Седьмой корпус Рейнье был остановлен, а Второй корпус Виктора находился в Зенфтенберге, в пятидесяти милях от Баутцена. Обоим командирам были немедленно отправлены приказы идти на соединение с главными силами, но до их прибытия у Нея оставалась только половина людей, а времени почти не было. Тем не менее Ней, как человек, которого всегда манит артиллерийская канонада, выступил 21 мая в 4 часа утра и через шесть часов был в Прайтице, где сразу столкнулся с бдительным Блюхером и ввязался в бой. Если бы Рейнье и Виктор находились на расстоянии удара, это могло бы оказаться удачей. Они двое напали бы на Вайсенберг в тылу врага, пока Ней и Лористон отвлекали бы внимание пруссаков, и правое крыло союзников в конце концов было бы оттеснено к центру позиций, которому и без того приходилось туго. Но Рейнье находился за тридцать пять миль в Хойерсверде, а Виктор — в пятнадцати милях к северо-западу в Зенфтенберге, и никто не мог зайти в тыл Блюхеру, который, сражаясь со своим обычным упорством и имея преимущество в кавалерии, отступил и ушел из подготовленной Наполеоном ловушки.
Тем временем удача в Баутцене, похоже, улыбалась французам. Стычки происходили уже 19 мая, а утром 20 мая началась главная атака. Маршал Макдональд устремился через Шпрее по восстановленному мосту, а Бертран и Мармон последовали за ним по подмостям и понтонам. Бертран встретил серьезное сопротивление Барклая-де-Толли, но к трем часам дня надежно закрепился на правом берегу, и союзники, теснимые по всему фронту, отступили к своим укреплениям за городом. К шести вечера стрельба утихла, но Наполеон, предполагая, что на следующее утро последует неотразимый удар Нея с севера, просидел всю ночь над картой, диктуя приказы. В восемь часов утра 21 мая, продумав диспозицию до мельчайших деталей, он отдал приказ к началу атаки и улегся спать на груде шкур в своей палатке*.
Второй день боя оказался для французов еще более счастливым, чем первый. Царь Александр, вмешивавшийся в диспозиции своих генералов, подыграл Наполеону, предполагая, что целью императора было оттеснить его на север, подальше от австрийской территории, а не на юг, прямо туда, и услужливо перевел свои главные силы в центр и на левый фланг, сильно ослабив крыло Блюхера. Маршал Удино, чья воинская репутация уступала только Нею (в наполеоновских войнах он получил тридцать четыре раны), при сильной поддержке Макдональда, Бертрана и Мармона обрушился с гвардией на центр союзников. Сопротивление было делом безнадежным, и русские начали поспешно отступать. Именно в этот момент появление Нея с севера смяло бы весь фронт союзников и загнало их в чешские ущелья. Но Ней не пришел. Маршалы не видели слева от себя ни дыма батарей Нея, ни признаков того, что крыло Блюхера теснят к центру. Вместо этого происходило только общее отступление. Союзники под напором французов отходили не к югу, как ожидалось, а точно на восток, к Герлицу на реке Нейсе.
За неудачей Нея захлопнуть ловушку стояло гораздо больше, чем нехватка солдат, вызванная отходом Рейнье и Виктора на дальний берег Шпрее. В то судьбоносное утро Ней находился в угрюмом настроении и демонстрировал свое недовольство буквальным выполнением приказов — едва ли не самое глупое, что может сделать независимый полководец, принимающий участие в комбинированной операции на поле боя. Наполеон велел начинать атаку в полдень, и, когда Жомини, видя полный успех в центре, настаивал на немедленной атаке всеми силами до последнего человека и последней пушки, Ней отказался. Много лет назад, в йенской кампании 1806 года, его упрекали за излишнее рвение, и, возможно, он помнил об этом, но более вероятно, что его упрямство было вызвано присутствием наемника-швейцарца, дающего непрошеные советы. Он дотошно выполнял приказы императора, все сильнее и сильнее у