Глава 13«Обнимите моего мальчика!..»
Перейдя Рейн в первый день нового года, Блюхер открыл кампанию. Через два с половиной месяца, 14 марта, конца ей еще не было видно. В течение семидесяти трех дней по землям от Голландии до Рейна маршировали, сражались и погибали армии. Унылые пейзажи были усеяны телами французов, немцев, русских и австрийцев — и далеко не все мертвые французы были солдатами. Согласно пропаганде союзников, война велась за то, чтобы вырвать Францию из тисков тирании, но сейчас уланы и казаки самодержцев творили умышленные зверства против гражданского населения, сравнительно редкие в то время, когда в Европе властвовала Франция.
Отклик на декабрьский призыв французской нации к оружию был разочаровывающим. В центре и на юге страны он вообще не произвел никакого впечатления: лишь немногие гражданские лица, даже не будучи приверженцами Бурбонов, собирались проливать кровь в защиту пошатнувшейся императорской династии. Но здесь, на северо-востоке, где каждая деревушка испытала на себе прелести оккупационного режима пруссаков и полудиких азиатов царя Александра, французы сопротивлялись с фанатизмом испанских крестьян: убивали одиноких союзных солдат, нападали на небольшие конвои, толпами вели пленных. На зверства, подобные тем, что совершали пруссаки Блюхера в Шато-Тьерри, отвечали подобными зверствами, и колесо кошмара вертелось все быстрее и быстрее, пока таял снег и под восточным ветром подсыхали болотистые поля между Эной, Марной и Обом.
Наполеона уже некоторое время занимала проблема, как использовать этот народный гнев, и во время трехдневной остановки в Реймсе, сопровождавшейся бурными проявлениями гражданского энтузиазма, план начал обретать контуры. Наполеон мог разбить любого врага, невзирая на численный перевес последнего, всякий раз, как встречался с ним один на один. Врожденная неполноценность Шварценберга, Блюхера, Бюлова и Винценгероде проявлялась в их коллективных и личных промахах и в роковой нерешительности, с какой они командовали своими колоссальными силами. Но недостаточно было лишь тратить силы, доблесть и смелость французских новобранцев, марширующих туда-сюда между Марной и Сеной, парируя неуклюжие удары по столице. Следовало претворить в жизнь некий более амбициозный план, который отстранит или нейтрализует непрерывные угрозы союзных войск Парижу. Наполеон обдумывал возможности, стараясь основывать свои решения на известных фактах, касающихся нынешней позиции его врагов и боевого духа их солдат, а это, конечно, было нелегко. Донесения опровергали одно другое, а общих данных разведки в районах, кишащих вражескими отрядами, было недостаточно для принятия четких решений. Станет ли Блюхер снова рваться к Парижу? Хватит ли ему сил для третьего наступления по долине Марны? Обязана ли нерешительность Шварценберга сдерживающим усилиям австрийской дипломатии или же это доказательство некомпетентности и трусости генерала? Можно ли доверять, хотя бы временно, Талейрану и прочим политикам в Париже? Действительно ли Ожеро в Лионе столкнулся с реальными трудностями или он такой же предатель, как и Мюрат? Сколько времени Сульт продержится на юго-западе? Каковы перспективы того, что державы поссорятся из-за целей войны и союз распадется? Что на уме у Бернадота, бездействующего в Льеже? Вопросы были многочисленными и сложными. Все время приходилось предполагать, а одно неверное предположение могло стоить Наполеону будущего.
В Реймсе ситуация отчасти прояснилась. При условии, что взятие этого города сразу же после недавней неудачи Блюхера заставит главные силы Шварценберга отступать, намечались три курса. Первый, самый очевидный и самый осторожный, — отступить к Мо и прикрывать восточные подходы к Парижу. Второй — пойти более южным путем и через Сезанн выйти к Провену, где можно будет остановить новое наступление главной армии союзников по Сене. Третий, наступательный, в то время как предыдущие были оборонительными, — направиться точно на юг в Арси-сюр-Об и ударить во фланг Шварценбергу, движущемуся к Витри и Сен-Дизье; а Шварценберг, стремящийся соединить силы со своим прусским союзником, наверняка делает именно это.
Это заключение, как мы видим сегодня, было проницательным. Неудача отвлекающего маневра Блюхера и легкость, с какой французы отбили Реймс, испугали союзников вне всякой пропорции со значением этих событий. Царь Александр, невзирая на свои грандиозные планы триумфального вхождения в Париж, в котором ему самому доставалась главная роль, сейчас выступал за остановку наступления, в то время как Шварценбергу хотелось отступать до самого Рейна. Все начальники союзников опасались общего восстания гражданского населения, особенно в Эльзасе и Лотарингии, так как при этом их коммуникации будут перерезаны, и они окажутся запертыми во враждебной стране с тигром-людоедом, разгуливающим по их рядам. От Блюхера и тем более от шведов Бернадота никаких скорых действий ожидать было нельзя. С юга приходили обнадеживающие сообщения, но здесь, в основном районе боев, очень немногие французы надевали белые кокарды Бурбонов. Вместо этого множились рассказы о вырезанных часовых и гонцах, о многочисленных партизанских отрядах в лесах и об ограбленных на сельских перекрестках конвоях. Самодержцы однажды уже сталкивались с восставшей Францией, после чего последовало двадцать лет унижений и поражений. Самые рассудительные из них готовы были почти на все, чтобы избежать повторения 1793-го и 1794 годов, когда профессиональные армии Габсбургов и Гогенцоллернов были отброшены от границы колоннами ремесленников и крестьян. Организованное отступление и длительное ожидание более подходящего момента казалось им бесконечно предпочтительнее нового Вальми, нового Жемапа, а может быть, и нового Аустерлица. Пока царь Александр и Шварценберг колебались, их колонны растянулись вдоль юго-западных подходов к Парижу, а открывающиеся перед ними возможности зависели от множества факторов, главным образом от информации о следующем ходе Наполеона.
И император недолго оставлял врагов в неведении. Приказав Мармону и Мортье отражать любой возможный удар Блюхера, он выбрал третий и самый рискованный вариант, направившись прямо на юг к Арси-сюр-Об. Он решил, что союзные силы отступают, и был готов попытать счастья во фланговой атаке.
Его предположение было верным лишь отчасти. Союзники думали об отступлении, даже кое-где начали отходить, но общее движение на северо-восток еще не началось, и, когда прибыли вести, что французы скапливаются в Арси, союзному командованию пришлось принимать решение. Следовало дать бой в надежде на подавляющее численное преимущество, пока Блюхер задержит Мармона и Мортье дальше к северу. Именно эти шаги привели к беспорядочной, но, как ни странно, оказавшейся решающей, битве при Арси-сюр-Об 20–21 марта.
В первый день крупного сражения не произошло. Французов насчитывалось всего 16 тысяч, которым противостояло не более 24 тысяч союзных солдат, в основном кавалеристов. В течение ночи, однако, обе армии получили крупные подкрепления, в том числе к Наполеону пришло 11 500 человек. 21 марта Наполеон, по-прежнему убежденный, что атакует не более чем арьергард Шварценберговой орды, послал Нея и кавалериста Себастиани занять плато за городом. То, что они увидели на востоке, поразило их и наполнило ужасом. Построившись как на параде, с крупными кавалерийскими силами, прикрывавшими оба крыла, и 370 пушками по всей ширине фронта, на них наступала стотысячная австро-русская армия. Соотношение сил четыре к одному было чрезмерным даже для победителей при Монтеро. Наполеон угрюмо приказал отступать за Об к Витри. Его присутствие настолько парализовало волю вражеских командиров, что две трети французских сил ушли за реку, прежде чем союзники начали атаку.
Кавалерия Себастиани образовала заслон, Ней и Удино прикрывали тылы. Той же ночью французы направились к Витри, ожидая, что союзники последуют за ними, поскольку Витри уже находилось в их руках.
И что теперь? План, пришедший в голову в Реймсе, начал обретать очертания, которые стали столь четкими, что Наполеон почти решился выполнять его. На востоке лежали Мез, Мозель и Арденны, а за ними — оставшиеся в руках французов крепости, где можно было получить людей и боеприпасы, после чего поднимать народ и наносить непрерывные удары по коммуникациям союзников. Париж на какое-то время приходилось бросить на произвол судьбы.
Мармон получил приказ идти на Шалон. Из Реймса в Париж Жозефу было отправлено письмо, предписывающее эвакуировать императрицу и короля Римского, если враг войдет в столицу. Наполеон недвусмысленно требовал принять все меры к тому, чтобы его сын не попал в плен. «Лучше он утонет в Сене, чем достанется австрийцам, — писал он, добавляя: — Астианакс всегда казался мне самым несчастным персонажем во всей истории»*.
Но Мармон не вышел к Шалону. Не подчинился он и императорскому приказу оборонять дорогу на Шалон. У него, как и у Мортье, имелись более срочные дела: 18 марта, в тот день, когда главные силы Наполеона выступили на Арси, неутомимый Блюхер снова собрал свое войско и начал пробираться на юг из Лана в поисках союзников. Он был сыт по горло одиночными попытками взять столицу и теперь хотел объединить силы, чтобы вместе получать пинки и вместе нести ответственность. Даже его способность выдерживать все новые и новые удары была небезграничной, а его потери во всех боях, начиная с Шампобера и заканчивая Ланом, несмотря на постоянный приток подкреплений, были ужасными.
Мармон и Мортье имели только 17 тысяч человек, с которыми им предстояло отражать наступление Блюхера и оборонять столицу. Они объединили свои силы в Фисме, менее чем в двадцати милях к востоку от Реймса, между Эной и Марной. Им предстояло еще одно сражение, после чего для них обоих активная служба закончится. За их спиной пали Реймс и Эперне, а вскоре после этого был осажден Суассон, который с величайшей доблестью защищался до конца.