Примите же, государь, эту святую икону Христа Спасителя как благословение народное, как видимый знак тех горячих молитв, которые сегодня возносятся во всех уголках России о здравии и благоденствии вашего величества и всей царствующей семьи.
Да благословит вас Всевышний, да сохранит он под небесным покровом своего помазанника на счастье и радость всей Русской земли».)
Балканская война с Турцией[51] была в полном разгаре. В Думе с большим вниманием и воодушевлением следили за геройской борьбой славян за свободу. Сочувствие к ним было полное. Оно росло одновременно с негодованием на промахи нашей дипломатии, и в особенности на министра иностранных дел Сазонова, который, по мнению думских кругов, заставил Россию играть ничтожную роль в международных событиях. Чувство всеобщего недовольства и национальной обиды, кроме Думы, высказывалось и в газетах всех направлений.
В марте 1913 года в Петербург приехал болгарский герой этой войны Радко-Дмитриев[52] и председатель болгарского Народного собрания Данев. Их встречали славянские общества, толпы молодежи, многие члены Думы и устроили им овацию на вокзале. Кажется, на другой день после их приезда получено было известие, что Адрианополь взят. В Думе это произвело огромное впечатление. Заседание было прервано, начали кричать «Ура!», потребовали молебна и послали некоторых депутатов привезти в Думу Радко-Дмитриева, Данева и болгарского посланника Бобчева.
Когда они приехали, им кричали «Ура!», обнимали, целовали. Воодушевление было полное, всеобщее, без различия партий, забыли и личные счеты, пожимали руки и поздравляли друг друга с общеславянской радостью. Славяне были тронуты до слез. Молебен служили священники – члены Думы в Екатерининском зале. Хор составился из депутатов под моим управлением. Пели гимн и «Шуми, Марица». В самый разгар этого проявления энтузиазма я был вызван к телефону председателем Совета министров Коковцовым:
– Что у вас делается в Думе? Нельзя ли прекратить эти манифестации?
Я ответил:
– Это невозможно, подъем народного чувства остановить нельзя. И зачем вам это нужно?
– Помилуйте, Михаил Владимирович, это может не понравиться Австрии и создать неприятные осложнения.
– Попробуйте, приезжайте и постарайтесь остановить это воодушевление сами. Я не могу…
Оказалось, что действительно о манифестации узнали в австрийском посольстве и сделали представление председателю Совета министров.
На другой день у меня был большой обед с болгарскими гостями: Бобчевым, Даневым и Радко-Дмитриевым и раут, к которому собралось 60 членов Думы, лидеры всех партий, бюро фракции октябристов и видные октябристы. Вечер прошел очень оживленно. Все окружили Радко-Дмитриева, который охотно рассказывал про войну и положение дел на Балканах. Всех поразил такт и спокойствие славян: они ни слова, ни намека не сказали о нашей дипломатии и даже не очень возмущались Австрией, хотя не скрывали, что ей не доверяют.
За обедом я сказал им приблизительно следующее:
– Я поднимаю бокал за геройские славянские народы, которые удивили весь мир своей необычайной победоносной войной. Все мы следим с напряжением за геройским шествием во имя креста и свободы. Но с таким же напряжением и волнением ждем окончания этой войны. Ведь мало окончить победоносно войну. В ее благополучном исходе я ни минуты не сомневаюсь, видя геройство вождей братских нам войск и безграничную отвагу ее воинов. Сомнений быть не может. Турция будет побеждена. Однако результаты всякой кампании оцениваются в смысле их целесообразности не успешными и блестящими военными действиями, но успешным завершением войны, мирным договором. По этому поводу позвольте вам от имени вашей старшей сестры – России – дать добрый совет: храните мир между собой, между союзниками и соратниками. Да не ослепят вас ратные победы и да не возбудят они между вами опасной и нежелательной ревности к содеянным подвигам. Нет ничего опаснее этого пути. Поэтому мы, ваши братья, ликующие о бранных победах славянства, молим вас все силы ума и воли напрячь для предупреждения междоусобных трений, опасных для достижения блестящего конца войны. Я провозглашаю громкую здравицу за победоносных братьев-славян, в дружном союзе отважно побеждающих общего врага, и за то, чтобы их братское сердечное единение росло и крепло и послужило основанием и для дальнейшего сплочения братско-славянской семьи.
Переглянувшись с другими, Радко-Дмитриев встал и ответил следующее:
– Вы правильно называете нас младшими братьями. Славянские народы всегда с уважением, с братской любовью смотрели на Россию, от которой ждали нравственной поддержки и помощи. Благодаря великодушию русских брать ев славяне были вызваны к исторической жизни, и они никогда не могут забыть тех великих благодеяний, которые на них сыпала великая Россия. Теперь в нашей первой самостоятельной борьбе с исконным врагом мы с верой и упованием смотрим на старшего брата и просим, чтобы он отстранил все чуждые, вредные влияния. Россия должна оказать нам содействие тем, чтобы своею мощною рукою предотвратить всякую возможность возникновения недоразумений между славянами. Мощною же рукою она должна пресечь эти недоразумения, если бы они возникли. Только великая Россия имеет право вмешиваться, и только России подчиняются славянские народы.
Сказал он это глубоко взволнованным голосом.
После обеда, беседуя, славяне говорили:
– Вы не представляете себе, как велико обаяние России на Балканах, с каким доверием и с какой надеждой славяне смотрят на Россию, как боятся ее в Европе. Теперь или никогда Россия должна себя показать.
На это пришлось им ответить:
– Вы видите отношение к вам общества и печати, вы видели энтузиазм народных представителей, а дальше мы ничего сказать и ни за что поручиться не можем.
Радко-Дмитриев отозвал меня в кабинет и сказал:
– Я приехал с секретной миссией повергнуть к стопам его величества Константинополь. Как мне быть, как говорить с государем?
Я ответил ему:
– Говорите прямо. Он любит правду, и это, во всяком случае, будет вернее. Я со своей стороны полагаю, что до вашего представления государю было бы полезно мне испросить специальный доклад.
Радко-Дмитриев благодарил и просил это исполнить.
Хотелось верить и верилось, что Россия скажет твердое слово, победно двинется на юг и поддержит славянские народы. Как оказалось потом, все это были пустые надежды.
16 марта по поводу падения Адрианополя происходили славянские манифестации на улицах. Славянское общество устроило торжественную обедню с шереметьевскими певчими в храме Вознесения. При выходе Радко-Дмитриев был поднят на «ура!». Огромная толпа вышла на Невский проспект с пением «Боже, царя храни» и «Шуми, Марица». Потом направились к болгарскому посольству.
Бобчев вышел на балкон и сказал речь, которую закончил словами: «Да здравствует великая Россия!» Толпа ответила болгарским и русским гимнами. Затем толпа, еще возросшая, отправилась к сербскому посольству. Сербский посол тоже вышел на балкон, но не успел он сказать несколько слов, как налетели конные городовые и начали избивать толпу. Никакие указания на то, что толпа мирная и поет «Боже, царя храни», не помогали. Полиция, очевидно получившая определенное приказание, усердно делала свое дело. Особенно она охраняла министра иностранных дел Сазонова, около дома которого было два эскадрона конных жандармов, и австрийское посольство, к которому толпа и не думала направляться. Да и состояла толпа из серьезных и благонамеренных людей; были офицеры, дамы общества, сенаторы, чиновники. Говорят даже, что полиция избила какого-то сенатора.
В тот же день происходил обед у министра иностранных дел Сазонова.
– Входя к вам, я был приятно поражен, – сказал я Сазонову. – Я счастлив видеть, что наша дипломатия наконец стоит на правильной почве.
– Почему? – удивился Сазонов.
– Вы начали вооружаться на помощь славянам: у вас во дворе два эскадрона солдат.
На другой день в Думе был запрос по поводу избиения полицией манифестантов. Министр внутренних дел Маклаков дал совершенно неудовлетворительное объяснение в извинение полиции, но два последующие дня повторили то же самое. Сам градоначальник Драчевский приехал в автомобиле разгонять толпу, которая пела: «Боже, царя храни». Из толпы ему начали кричать: «Поют гимн, извольте встать, встать». Он нехотя встал и приложил руку к козырьку. Настроение общества все-таки беспокоило министерство, и Сазонов решил дать кое-какие объяснения. Он позвал членов Думы на «чашку чаю», причем разделил их на две категории: правых и левых, и принял в разные дни.
Разъяснений Сазонов, в сущности, никаких не дал, и только кадеты остались довольны, и газета «Речь»[53] его расхвалила.
VI. Интриги правых. – Бойкот Думы. – На открытии памятника Столыпину. – Епископ Агапит. – Предупреждения А.И. Гучкова
С самого начала сессии в Думе стал чувствоваться разлад. Правительство было разочаровано, что, несмотря на все старания при выборах, Дума вышла не такого направления, как оно ожидало. Надеялись на большинство правых, этого не оказалось, и даже президиум был выбран левым большинством. Чем дальше шли события, тем более враждебным становилось правительство по отношению к Думе. Славянские манифестации, критика действий правительства, строгая отповедь Думы Сухомлинову[54] по поводу незаконного изменения устава Военно-медицинской академии, который даже Сенат отказался опубликовать, – все это раздражало, и стали носиться упорные слухи о желании правительства «разогнать» Думу.
Князь Мещерский (издатель крайне правого органа «Гражданин») писал громоносные статьи против Думы и ее председателя. Все знали, что его «Гражданин» – единственная газета, которую читает государь, и можно было думать, что курс политики зависит от влияния этого оплаченного публициста. Все это очень удручало членов Думы. Со стороны правительства видно было желание если не активными действиями, то хотя бы измором убить Думу. Несмотря на громкие обещания внести новые законопроекты, правительство упорно ничего не делало, и на долю Думы оставались только запросы и бюджет. Причем даже справки, необходимые для бюджетной комиссии, и те задерживались министерствами.