Но под влиянием ошибок правительства, генералитета и лично государя, приведших к поражениям на фронте и крупным потерям, Родзянко перешел в оппозицию.
С июля 1915 года он – один из лидеров Прогрессивного блока, объединившего партии и движения, традиционно представлявшие оппозиционный лагерь. Его кандидатура, наряду с А.И. Гучковым и Г.Е. Львовым, рассматривалась на пост премьер-министра в гипотетическом альтернативном правительстве.
Родзянко был одним из немногих политиков, которого хоть и с неудовольствием, но все же принимали при дворе. Он оказался единственным официальным посредником между Прогрессивным блоком и высшими эшелонами власти. Но все попытки М.В. Родзянко повлиять на царя и убедить его провести хотя бы минимум либеральных реформ для предотвращения революционного хаоса оказались тщетными.
Помимо активной политической деятельности, Родзянко в военные годы уделял много внимания практическим вопросам. Он становится инициатором учреждения Особого совещания по вопросам обороны и с 26 августа 1915 года возглавляет образованную Особым совещанием эвакуационную комиссию.
Беженцы из занятых противником западных губерний Российской империи, люди, лишенные своих домов, дохода, имущества, стоящие на грани голода и нищеты, захлестнули все крупные города. Это была очень серьезная проблема, дестабилизирующая положение в тылу. М.В. Родзянко сделал чрезвычайно много, чтобы принять десятки тысяч беженцев, устроить их и помочь им адаптироваться к новой жизни.
Накануне революции, когда счет отведенного русскому самодержавию времени уже шел на месяцы и недели, Родзянко предпринимал отчаянные усилия, пытаясь стабилизировать ситуацию. Не думая ни о собственной карьере, ни о недовольстве императора, он вновь и вновь пытался убедить Николая II в необходимости срочных политических мер, способных спасти монархию и Российскую империю от развала и гибели. Анна Родзянко, жена Михаила Владимировича, писала своей приятельнице княгине Зинаиде Юсуповой, человеку, близкому к императорской фамилии, о происходящих событиях и о роли в них ее Миши вполне откровенно.
«7 января 1917 г.
О наших переживаниях не буду говорить, ты сама поймешь, в каком котле мы кипим и как тяжело теперь положение Миши. Он положительно один для борьбы со всеми темными силами, и все напуганные обыватели, начиная с великих князей, обращаются к нему за советом или с вопросом: когда будет революция? Отсрочка думской сессии случилась кстати, она даст время царю одуматься и принять какие-нибудь меры, особенно после разговора с ним Миши… Сегодня Миша был в Царском и говорил так сильно и убежденно, что взволновал и напугал царя. Он изобразил всю картину разрухи правительства, преступного назначения недостойных лиц, ежечасное оскорбление всего народа сверху донизу, полный произвол и безнаказанность темных сил, которые продолжают через императрицу влиять на судьбу России и ведут ее определенно на сепаратный и позорный мир. Вернулись старинные времена, когда личность не ограждена и произвол сильнее закона. Слухи чудовищные и волнующие передаются всюду, и причины всеобщей неурядицы, преследования честных русских людей и назначения заведомо ошельмованных или бездарных приписывают императрице, и ненависть к ней достигла таких размеров, что жизнь ее в опасности. Возбуждение растет с каждым днем, и, если не будут приняты скорые меры, государству грозит неминуемая опасность. Все было сказано, не жалея красок, и он, как в 15 году, казалось, поверил и волновался. По поводу слуха о снятии придворного мундира с Миши он сказал: „Никогда, я вам слишком доверяю“. Неужели все это фальшь и притворство? Ведь голос Миши звучал искренно и убежденно, он так горячо молился перед поездкой и так свято смотрел на исполнение своего долга перед родиной, что его слова были вдохновенны и не могли не убедить. Недавно к Мише таинственно приезжал вел. кн. Михаил Александрович, как мне кажется, подосланный негласно братом. Он все знает и понимает и внимательно выслушал Мишу, обещая все передать государю и убедить его принять Мишу и Самарина.
Неужели этот крик русской души не дойдет до его сердца и разумения? Миша поручил тебе сказать, что он благодарит за письма, но теперь отвечать не в состоянии, сердечно со всеми вами, но времени нет написать строчку. Его теребят во все стороны, и рядом с серьезным делом приходится отбиваться от разных докучливых мелочей. Здоровье его было очень плохо; это постоянное нервное напряжение не могло не отозваться на его состоянии, но теперь он, слава Богу, лечится серьезно, и надеюсь, что ему станет лучше от электричества. Твоя А. Р.».
14 февраля 1917 года Родзянко открывает работу сессии Государственной думы. Обстановка в стране была чрезвычайно сложной, до отречения государя от власти и начала необратимых перемен в политическом устройстве России оставались считаные дни. М.В. Родзянко постоянно поддерживал связь с Николаем II, пребывавшим в Ставке, штабами фронтов и братом царя, великим князем Михаилом Александровичем.
Поскольку для многих скорое падение власти Николая Александровича казалось уже несомненным, а великий князь Михаил Александрович рассматривался как один из самых вероятных преемников царя у кормила власти, во всяком случае в качестве регента при малолетнем племяннике-царевиче, Родзянко 25 февраля вызвал великого князя Михаила из Гатчины в Петроград.
Личный секретарь М.В. Родзянко В.Н. Садыков вспоминал, что в революционные дни Михаил Владимирович был в полном отчаянии от тревоги за судьбу страны и при этом не снимал вины за происходящее с себя самого.
«Настала тишина, и я услышал почти шепот: „Боже мой, какой ужас!.. Без власти… Анархия… Кровь…“ И первый раз я увидел на лице Михаила Владимировича слезы. Он тихо плакал.
Потом быстро встал, провел рукой по лицу, как бы стряхнув с себя этим жестом минутную слабость, и, взяв меня за руки, притянул к себе и прошептал:
– Нет, нет, все это еще ничего… Все можно перенести, но меня мучает одно, и эта проклятая мысль гвоздем засела в мою голову. Скажите мне скорее, неужели я не сделал всего, что от меня зависит, чтобы предотвратить этот кошмар? Этот ужас! Ведь это гибель России».
27 февраля 1917 года, еще до отречения Николая II от престола, Родзянко возглавил Временный комитет Государственной думы, созданный для восстановления государственного и общественного порядка, и в условиях кризиса старой власти фактически оказался во главе страны. В ночь с 27 на 28 февраля во все города России им были разосланы телеграфные сообщения об образовании Временного комитета, с призывом соблюдать спокойствие.
2 марта в телеграмме на имя Родзянко Николай II сообщил, что готов отречься от престола в пользу сына и наследника Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Однако позже император передумал и к 12 часам вечера сам подготовил текст манифеста об отречении и за себя, и за сына в пользу брата Михаила.
Родзянко, который готов был согласиться лишь с регентством Михаила Александровича, считал его кандидатуру в российские императоры абсолютно неприемлемой. 3 марта он участвовал в переговорах с великим князем Михаилом и убедил его отказаться от власти.
По словам очевидцев, Родзянко был последним из тех, с кем советовался Михаил Александрович перед тем, как подписал акт об отказе от престола.
Но революционные события развивались слишком стремительно, настроения в обществе менялись, и Родзянко, как известный монархист и человек, участвовавший в переговорах с императором и его близкими о судьбе российского трона, вскоре и сам показался неприемлемой фигурой на место руководителя правительства. Правые обвиняли его в пособничестве революции, левые – в заигрывании с семейством Романовых, крови которых жаждали радикальные политики.
Лев Троцкий, в то время более чем популярная личность на левом политическом фланге, оценивал деятельность Родзянко в дни Февральской революции с присущей ему большевистской язвительностью:
«Родзянко пытался сперва победить революцию при помощи пожарной кишки; плакал, когда узнал, что правительство князя Голицына бежало с поста; отказывался с ужасом от власти, которую принесли ему социалисты; потом решил взять ее, но как верноподданный, чтобы при первой возможности вернуть монарху утерянный предмет. Не вина Родзянко, если такой возможности не представилось. Зато революция, при содействии тех же социалистов, доставила камергеру широкую возможность громыхать басом перед восставшими полками. Уже 27 февраля отставной кавалергардский ротмистр Родзянко говорил прибывшему в Таврический дворец кавалерийскому полку:
– Православные воины, послушайте моего совета. Я старый человек, я вас обманывать не стану; слушайте офицеров, они вас дурному не научат и будут распоряжаться в полном согласии с Государственной думой. Да здравствует святая Русь!
Такую революцию готовы были принять все гвардейские офицеры. Зато солдаты недоумевали, зачем нужно было производить ее. Родзянко боялся солдат, боялся рабочих, считал Чхеидзе и других левых немецкими агентами и, возглавляя революцию, поминутно оглядывался, не арестует ли его Совет.
Фигура Родзянко несколько смехотворна, но не случайна: камергер с отличным басом олицетворял собою союз двух правящих классов России: помещиков и буржуазии; с присоединением к ним прогрессивного духовенства; сам Родзянко был очень благочестив и сведущ в церковных песнопеньях, а либеральные буржуа, независимо от своего отношения к православию, считали союз с церковью столь же необходимым для порядка, как и союз с монархией».
Вторит Троцкому и эсер Виктор Чернов:
«И революционер поневоле из камергеров, только что горько разрыдавшийся при вести, что министр внутренних дел князь Голицын отступился от дальнейшей борьбы и заявил, что считает себя вышедшим в отставку, пробует подобрать власть, чтобы прийти к какому-то такому соглашению с царем, которое свело бы всю революцию на нет».
Вскоре на видные посты в организованном после отречения императора Временном правительстве выдвинулись другие люди, более энергично боровшиеся за власть, а М.В. Родзянко остался в стороне, все тем же председателем фактически несуществующей Государственной думы.