то очень хочу, чтобы он познакомился с моими приятелями. Этот разговор у нас произошел месяца через два после нашей первой встречи, а Джеймс еще не был знаком ни с одним из моих друзей.
– Хелена и Руперт? – повторил он за мной имена, как только я ему сказала, к кому в гости мы собираемся. – Тот самый Руперт, с которым ты спала в универе?
Мне ужасно не понравилось то, как Джеймс произнес слово «спала» – словно это было что-то грязное, чего стоило стыдиться.
– Нет, это Руперт, который мой лучший друг, с которым у меня очень давно случился секс. Но это не имеет значения.
– Для меня имеет.
– А не должно. Тогда это ничего не значило, и, разумеется, сейчас ничего не значит. Даже Хелена не напрягается из-за этого, почему тебе или мне тогда напрягаться?
– Хелена тебя не любит.
– Да ради бога, не начинай…
– Ну да, и чтобы ты осталась рядом с парнем, который уже однажды тебя трахал и, вероятно, не откажется трахнуть снова? Нет уж.
– Джеймс!
– Что Джеймс?
– Не говори так, это ужасно.
– А чего такого ужасного? Он мужик, разве нет?
– Да, но он безумно влюблен в Хелену, это во-первых, а во-вторых, мы друг другу не подходим.
– Ну так он, возможно, говорит Хелене, да.
– Я сейчас точно положу трубку, если ты не прекратишь.
– Не надо, Сьюзи, прости, я не хотел. Разговор пошел не в то русло. Я все еще переживаю из-за того, что случилось во вторник. Прости меня, родная, прости. Буду себя очень прилежно вести у твоих друзей, обещаю.
– Даешь слово?
– Еще бы!
Джеймс был пьян, когда мы встретились на станции Вильсден. Так пьян, что мог едва стоять, а уж о том, чтобы разговаривать, и речи не шло. Мне одного взгляда на него хватило, чтобы велеть ему идти домой. Отказался. Зашипел в ухо, обнимая за шею, мол, раз мне так важно было, чтобы он познакомился с моими друзьями, то он, черт возьми, познакомится.
– Вот развлекуха-то будет! – сказал он. – Я могу реально неплохо шутить. Вот, например, что коричневое и воняет?
Я рассмеялась, Брайан даже в таком состоянии был очень привлекательным. Может, так вечеринка пройдет веселее, подумалось мне. В конце концов, он встретится с Рупертом без прежней агрессии.
Но уже через полминуты после того, как мы зашли в квартиру Хелены и Руперта, я поняла, что вечер превратится в кошмар. Джеймс пальцем указал на эмблему Формулы-1, вывешенную в рамке на стене, и сказал:
– Только ублюдки любят Формулу-1! Каким дебилом надо быть, чтобы наслаждаться зрелищем, как машинки ездят по кругу одна за другой?
– А ты вникни, – повернулся к нему Руперт, – что количество кругов зависит от трека и что в Формуле-1 ограниченное число кругов, иначе трудно определить победителя.
– Бла-бла-бла, какие мы умные! – Джеймс махнул на Руперта рукой. Руперт удалился в гостиную. – Говорю же, спорт для роскошных ублюдков.
Я втиснула Джеймса в ванную и закрыла за нами дверь. Джеймс отшатнулся от меня, опустил крышку унитаза и сел.
– Продолжишь в том же духе, и мы быстро уйдем отсюда, ты меня понял?
Он улыбнулся в ответ.
– Так что, мы не будем обедать с ублюдочной Звездой и ее ублюдочным Звездуном? Прекрасно! Просто великолепно! – Он попытался встать. – Пошли!
– Только без меня. – Я заставила Джеймса снова сесть. – Уйдешь один.
– Так не пойдет, Сьюзи, – Джеймс изменился в лице, – позволь мне, пожалуйста, провести вечер в компании Толстожопой и Скучнорылого.
– Все, с меня довольно, – я со всей силы дернула его за руку, Джеймс инстинктивно встал. – Ты сейчас же едешь домой, я вызову тебе такси.
– Нее-а! – Джеймс снова меня обнял, пользуясь своим преимуществом в весе, прижал к стене ванной. Впился губами в шею. – Не оставляй меня, пожалуйста, не гони, обещаю быть хорошим мальчиком, Сьюзи, хочу проснуться с тобой в одной постели завтра утром. Только не отправляй меня домой к моей сволочной матери…
Я как могла старалась не выдать своего удивления. Джеймс впервые упомянул маму в беседе. И таким пьяным я его раньше не видела. Возможно, то, что произошло у него дома во вторник, расстроило его еще больше, чем я предполагала. И чем он сам осознавал.
– Пожалуйста, – Джеймс выпрямился и посмотрел на меня пронзительно. – Я веду себя глупо лишь потому, что это тебя бесит. Я же прекрасно знаю, как ты любишь своих драгоценных друзей – эту, которой подошла бы кличка Рыжий Бобер, и ее дружка, которого я бы с удовольствием называл Толстой Задницей.
– Джеймс!
– Ну вот видишь, ты уже завелась! – Джеймс изображает, как будто нажал невидимую кнопку. – Так просто. Прошу тебя, Сьюзи. Я обещаю вести себя хорошо. Буду вежливо разговаривать во время обеда и вообще. Мне бы не помешало поесть, кстати. Я сегодня только миску мюсли съел, и все.
– Джеймс, так не пойдет.
– Послушай, – он уткнулся в ямочку у моей шеи, – я знаю, что все равно ты меня любишь. И тебе не все равно, что я голодный до смерти.
– Ну разумеется, я тебя люблю, хотя ты и ведешь себя как идиот. – Я откинула его голову, чувствуя пальцами волосы. – Даже когда ты ведешь себя вот так – все равно тебя люблю.
Джеймс сдержал слово и вел себя неплохо, хотя его речь за обеденным столом была исполнена саркастических намеков. А вот по пути домой он вообще не проронил ни слова. Да и я была ему благодарна за тишину, – Джеймсу не нужно было произносить вслух, но я поняла это по его поведению: ему не понравились мои друзья, и не только потому, что с одним из этих друзей я когда-то давно спала. Мои друзья не были безумными экстравертами, как его театральные коллеги, – они не подкалывали друг друга, не лезли целоваться там, где можно было ограничиться объятием. Мои друзья были хорошими и добрыми людьми, и со мной такими они были всегда. И мне хотелось, чтобы Джеймсу они понравились точно так же, как нравились мне, но он не особенно старался скрыть свое истинное отношение к ним. Хелена у него выходила напыщенной, Эмма – психичкой, Питер вызывал зевоту, таким казался скучным, а Руперт… тут отношение Джеймса было совершенно однозначным.
Я переживала, что моему любовнику не нравятся мои друзья, особенно потому, что он вроде бы меня уважал. Все время повторял, что я его котеночек, принцесса, ангел, посланный, чтобы спасти его от идиотов, которыми кишит этот мир. И как тогда он мог любить меня, но не любить их, которых любила я? Мы же с ними одного поля ягоды.
К тому моменту, когда мы наконец пришли к Джеймсу, молчание начало меня угнетать, и я рискнула спросить, в порядке ли Джеймс.
Он проигнорировал меня и пересек комнату, чтобы задернуть наглухо тяжелые гардины, медленно расправил складки, чтобы они лежали на ткани симметрично. Джеймс был доволен гардинами и сел у камина, поигрывая латунной кочергой. На лице – ноль эмоций, рот вытянут в нитку, даже серые глаза, кажется, побледнели. Только желвак, ходивший туда-сюда по его челюсти, выдавал настроение Джеймса. Я стояла у двери, переминаясь с ноги на ногу. Воздух был наэлектризован, словно в комнате повисла грозовая туча и вот-вот прогремит гром.
– Джеймс? – снова позвала я.
– А не заткнуться ли тебе? – он повернулся, чтобы видеть меня. – Мама спит уже наверху, ты что, забыла?
– Прости, – я перешла на шепот. – Просто хочу убедиться, что ты в порядке. Ты мне показался… – я очень тщательно подбирала слова, – несколько расстроенным, что ли, когда мы покидали дом Хеллс.
– Расстроенным? – Джеймс встал, приблизился и навис надо мной. – С чего бы мне быть расстроенным, Сьюзи-Сью?
Я вся измучилась, вспоминая, о чем особенном мы беседовали за обедом. Говорили о музыке, ценах на дома, общих друзьях (на это Джеймс уже откровенно зевал), о праздниках, последних кинопремьерах (и это подстегнуло Джеймса пуститься в рассуждения о том, что современное кино – это мусор и ничто никогда не сравнится с фильмом «Харви», потому что это его любимый фильм). Говорили и о том, будут ли новые забастовки и митинги из-за повышения налогов, – тут Джеймс не преминул похвастаться, что он-то точно выберется из тюрьмы практически сразу, если его посадят, потому что он, дескать, в друзьях с половиной лондонских полицейских, включая в том числе начальника городской полиции, который был женат на лучшей подруге его матери. Ничего сверхъестественного, ничего – ни слова! – о моих бывших парнях (Хеллс уже была предупреждена не говорить о них при Джеймсе) и никаких разговоров о моем прошлом, которые могли меня как-то скомпрометировать.
– Ничего такого, да? – Джеймс подошел еще на шаг и упер мне в лоб свой указательный палец. – Ты серьезно не припоминаешь ничего, что могло бы меня расстроить?
Я отрицательно покачала головой.
– Нет, не припоминаю. Мне казалось, вечер прошел мило.
– Врешь!
Лицо Джеймса было очень близко от моего, дышал он горячо и пах какими-то специями, которые Хеллс добавила в курицу, кажется, карри.
– Я не…
– Ты лживая сучка!
– Я не такая, Джеймс, я не говорила, что…
– Хочешь сигарету, Сьюзи? – Джеймс говорил каким-то высоким кукольным голосом, но я уже поняла, к чему это он: он имитировал Хелену, когда та после обеда протянулась через стол и предложила мне «Мальборо Лайт», а потом и сама взяла одну. Кровь внезапно прилила к моим щекам, я вся стала огненной.
– Хеллс! – Джеймс продолжал говорить не своим голосом, его лицо раскачивалось перед моим взглядом туда-сюда, слишком близкое, чтобы уловить его выражение. – Хеллс, ты же знаешь, я больше не курю-ю-ю! Я бросила две недели назад, помнишь?
– Она же просто забыла, Джеймс. Мы привыкли делиться сигаретами на работе, это просто привычка. Она забыла, что я…