– Но… – лицо Джеймса стало почти нормальным, ушел бешеный румянец гнева, и челюсть перестала дрожать от ярости. – Но я не заметил, чтобы ты выдвинула лестницу, да и люк на чердак был закрыт.
– Я его и закрыла, – сказала я, все еще придерживая живот. – Не хотела рисковать, мало ли, споткнусь и упаду. Вдруг это повредит ребенку.
От таких идиотских разговоров я чувствовала себя совершенно больной, словно мы – я и Джеймс – участвуем в безумном спектакле, разыгрывая перед невидимым зрителем сцены из счастливой семейной жизни, переливающейся всеми цветами радуги. Будущий ребенок станет ахиллесовой пятой Джеймса.
Джеймс смотрел на меня не дольше секунды, переводя взгляд с моего лица на мой живот, а потом опять на мое лицо. Он понимал, что я вру, но хотел мне поверить.
– Больше так не делай, – он махнул мне рукой, чтобы я ушла, – чердак – не твоего ума дело, что там – тебя не касается. Если ребенку что-то понадобится, я ему все достану.
– Ладно, – я чувствовала, как ключ упирается мне в лодыжку, стоило мне сделать шаг. – Я пойду приготовлю чай, хорошо? На ужин у нас индейка.
Я сбежала на следующий день.
Посмотрев из окна (в щель занавески), как Джеймс уезжает на работу, как он пересек дорогу и встал на автобусной остановке, я решилась. Когда он бросил мимолетный взгляд на дом, внутри меня что-то оборвалось от ужаса, но он быстро отвернулся. Он меня не заметил. Ровно через тринадцать секунд он сел в автобус номер 13 и уехал. Навсегда.
Я кинулась собирать вещи, метаясь по дому: туалетные принадлежности, белье, полотенце, немного еды. Все это сложила в сумку. Я не знала, сколько времени займет аборт, как долго мне придется пролежать в больнице. Среди моих знакомых не было ни одной, которая перенесла бы аборт, поэтому я вообще не знала, сколько он стоит. Конечно, цена в данном случае не имела значения, но все же не хотелось об этом много думать. Я заранее ненавидела себя за то, что собиралась сделать, а что до цены, – то я планировала уложиться в шестьсот фунтов. И еще должно было хватить на недорогую поездку куда-нибудь за границу, потому что как только Джеймс выяснит, что я натворила, он кинется меня искать, и чем дальше я буду, тем лучше.
Я стояла в комнате для шитья, держа в одной руке дневник и страничку с рекламой клиник, а в другой – пачку листков для записей, когда услышала звук бьющегося стекла. Побросав все в сумку, саму сумку закамуфлировала куском испачканной материи, а сама аккуратно выглянула на лестницу. Шум исходил от входной двери. Неужели Джеймс вернулся так рано? Я сжала руками живот и стала прокрадываться дальше. Если доберусь по лестнице до самого верха, оттуда смогу увидеть. Продвигалась я медленно, каждый раз замирая, когда слышала новый звук. Я почти добралась до лестничной площадки, когда лязгнул ящик для почты, и я от этого звука почти подскочила. Потом я сбежала вниз по лестнице. На полу у входа лежал белый конверт. Его оставил газовщик.
Через полминуты я уже спускалась к выходу с сумкой в одной руке и ключом в другой.
– Прошу тебя, подойди, – молила я ключ, когда он входил в замочную скважину. И он подошел. Дверь открылась.
Я побежала по тропинке, потом – по улице, и ни разу не оглянулась. Даже когда вспомнила, что из дневника у меня выпал маленький листок и так и остался лежать на полу в комнате для шитья.
Глава 24
– Вечер добрый? – Брайан силится разглядеть меня сонными глазами, в то время как часы отсчитывают шесть утра на прикроватном столике.
– Добрейший!
Он зевает и обхватывает голову руками.
– А когда ты вернулась?
Я собираюсь соврать, но не знаю, во сколько он уснул, поэтому не могу притвориться, что спала рядом.
– После двух, – даю я уклончивый ответ.
Он изгибает бровь.
– Ты ведь не пила, нет? Кажется, алкоголь не рекомендуют смешивать с таблетками…
– Нет, конечно. Был прекрасный вечер, мы зашли в кофейню неподалеку от театра, я и Джейн, и выпили по чашечке. На самом деле просто потеряли время, и все.
Брайан поворачивается в кровати, чтобы лучше меня видеть. В животе быстро растет беспокойство, я стараюсь не смотреть ему в глаза, надеюсь, он не будет пристрастно меня допрашивать о прошедшем вечере.
– Я очень рад, что ты хорошо провела время, родная, – он меня целует, чувствую его губы на своей щеке, потом он садится на кровати, откидывая одеяло. Матрас скрипит под ним, когда он встает, скрипит и половица, когда идет в ванную. А потом наступает тишина.
Прижимаю его подушку к груди, нежно ее обнимаю. Я уже так близко к разгадке того, что произошло с Шарлоттой, но я так сильно устала. Я хочу все бросить, лечь и проспать миллион лет, а проснуться, когда все уже закончится, но… но я не могу. Не могу победить кому, которая отнимает здоровье у моей дочери, лишает ее умственных способностей и, вероятно, отбирает саму жизнь.
Что мне остается кроме того, чтобы ждать? Все упирается в Стива Торренса. Позвонит ли он?
Я тоже откидываю одеяло и сажусь на кровати.
Но я могу сделать кое-что еще…
– Сью? – Дэнни смотрит на меня с порога. У него измятое сонное лицо, все в полосках от простыни, глаза никак не могут сфокусироваться на мне. – Слушайте, сейчас ведь восемь утра, воскресенье!
– Я в курсе.
– Но как, – он проводит рукой по спутанным светлым волосам, на нем распахивается халат, – как вы узнали мой адрес?
– Я позвонила Алексу. Конечно, ему тоже не понравилось, что я его так рано разбудила.
– Вот как, – Дэнни зевает и оглядывается, словно ищет кого-то, – чем могу быть вам полезен, Сью?
– Можно мне войти?
Дэнни запахивает полы халата.
– Хммм… сейчас на самом деле не очень удобно.
– У тебя Кейша, да? Все в порядке. Я могу и при ней говорить.
Дэнни переминается с ноги на ногу.
– Ее тут нет.
– О как, – я смотрю ему через плечо в глубь квартиры. На полу валяется пара туфель с фантастически высокими каблуками. Дэнни ловит мой взгляд.
– Это не то, о чем вы подумали, – он трясет головой, – в конце концов, какая разница, что вы подумали?
– Ты соврал, – говорю я, – соврал про «Грейс», я знаю, что вы все были там.
– Сью, клянусь, – он молитвенно складывает руки на груди, – меня там не было. В Брайтоне много завистников, и если кому-то охота посплетничать, то…
– Дэнни.
– Что?
Он смотрит мне прямо в глаза, ожидая, что я скажу следом. Он улыбается, брови домиком, руки уже засунул в карманы халата. Он как Джеймс: когда дело доходит до лжи – актерствует профессионально. Интересно, что он наплел женщине, которая сейчас у него в постели? Что он расстался с Кейшей, что они просто приятели, что у них свободные отношения? А что сама Кейша? Что он говорит ей, чтобы она не подозревала его в изменах?
– Никто мне ни о чем не сплетничал, Дэнни. У полиции есть съемка того вечера в «Грейс», и я видела, как ты входил в клуб.
– У полиции… – он пытается прочесть больше по моему лицу, но выражение на нем каменное. Я тоже неплохо научилась играть.
– Дэнни, просто скажи мне, что произошло.
Он делает шаг назад, в прихожую.
– Лучше вам войти.
Через пятнадцать минут я снова на пороге у Дэнни. Я собираюсь уходить и попрощаться.
– Не моя вина, – снова говорит Дэнни. – Элла слышала, как мы с Кейшей разговаривали о том, чтобы пойти в «Грейс», и потом они с Шарлоттой приехали туда тем же поездом, что и мы с Кейшей, в субботу вечером. Я убеждал их вернуться в Брайтон, но Элла сказала, что…
– …что она сдаст тебя за то, что ты продаешь выпивку несовершеннолетним в «Бризе», да? – Я уже знала эту историю, он ее мне несколько раз рассказывал.
– Ну да, так и есть. – Дэнни скрещивает руки на груди и прячет ладони под мышками.
– Но почему они именно в «Грейс» за вами поехали? Потому что там гламурно?
Он пожимает плечами и говорит:
– Потому что тамошние посетители – всегда на первых полосах желтой прессы, да? Потому что Элла на меня запала?
– Запала на тебя?
– Да, Шарлотта рассказала об этом Кейше. Вот почему они и поехали туда. Элла слышала, как я обсуждаю поездку в «Грейс» с приятелем, у нее сложилось впечатление, что Кейша со мной не поедет, и, если ей самой приодеться в мини-платье, – он ухмыльнулся, – она сможет меня подцепить.
Я снова смотрю на туфли в прихожей. Сколько той женщине в постели Дэнни?
– И ей удалось?
– Спать с Эллой? Я что, идиот?
– Но ты пустил ее в клуб.
– Послушайте, Сью, – Дэнни широко развел руками, – я всех девочек пускаю в «Бриз» потому, что туда ходит Шарлотта. Она сестричка моего лучшего друга, и она из отличной семьи.
– Если бы у тебя была несовершеннолетняя сестра, ты бы и ей налил выпить, да?
– Конечно, нет. – Дэнни становится очень тихим. На лицо находит тень. – Вы можете меня обвинять в чем угодно, в том, что случилось с Шарлоттой, но она не мой ребенок. Где, вы думаете, она была до двух или трех часов утра? В футбол играла? Что за мать у девочки, которая не в курсе, где ее ребенок в это время суток?
Я покачнулась, но устояла.
– Простите, но я не позволю себя унижать и обвинять только лишь потому, что я пустил сестру лучшего друга и ее подругу в клуб.
Не могу говорить. Я слишком под впечатлением от его предыдущего замечания. А ведь он прав. Мне сложно в этом признаться самой себе, но он прав. Где, я думала, Шарлотта в тот вечер в субботу?
А я помню, о чем думала: что она у Эллы, что у них там пижамная вечеринка или девичник. Я себе воображала, что они смотрят романтические комедии по DVD, примеряют одежду Эллы, красят ногти и сплетничают. А не встают на высоченные каблуки, не надевают мини-юбки, не заказывают алкогольные коктейли и не трахаются в туалетах с незнакомцами.
Я, получается, вообще не знала свою дочь.
– Ты его видел? – спрашиваю я. – Видел Алекса Генри?