— В первую очередь — кадры! А техника — это приложение, кто какими средствами владеет.
— Тогда извините за неконкретный вопрос, но приведите пример какой-то вашей конкретной работы.
— Пожалуйста, пример перед вами — это 12-томная «История Второй мировой войны». За эту работу я даже награжден орденом. Хотя моей фамилии в списке авторов вы не найдете, но на всех томах — благодарственные надписи министров обороны Гречко, Устинова. Я был в группе по подготовке этого издания, читал весь текст, мог кого угодно подключить к работе, а если мы говорили, что нужно что-то изменить, то меняли без всяких возражений…
— Это не единственные книги, в издании которых вы принимали участие?
— Могу вам сказать, что те две книги, которые написал генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко — «Генеральный штаб в годы войны», — написаны по моей инициативе и с моим участием.
— Это ведь одно из лучших мемуарных изданий о Великой Отечественной войне…
— Согласен. Писал один хороший журналист, но Штеменко диктовал сам — так что была только литературная обработка… Когда Сергей Матвеевич был начальником Генштаба, там был создан военно-исторический отдел, где копились все важнейшие документы по Великой Отечественной войне, и этим материалом он был «наполнен». Штеменко пришел ко мне посоветоваться: а пройдут ли такие мемуары через наш «дом»? Тут и Генштаб, и Ставка, оценка войны, операций, командующих — сложнейшие вопросы! Говорю, что сразу я не отвечу. Связался с отделом пропаганды, с издателями, потом с помощником Брежнева… И Штеменко начал работать. Когда материал был подготовлен, еще до печати, дали его «наверх» посмотреть… Книга получила огромный резонанс — объективностью, масштабностью и т.д. Но и недоброжелатели всполошились: да кем он в войну был, фронтом не командовал — берется Генштаб оценивать!
— А почему у Штеменко недоброжелатели были?
— Это был единственный из больших известных военачальников, который страдал из-за своего ума! Он пришел в Генеральный штаб майором после Академии бронетанковых войск и дошел до генерала армии, начальника Генштаба. Он был у Антонова правой рукой, тот без него никуда не ходил. Культурный, воспитанный человек, большой умница. А поскольку он превосходил многих, то ему за это и мстили, могли подставить ножку…
— Вые ним где и когда познакомились?
— В Сибирском округе, когда был начальником политотдела дивизии. Его сначала из Генштаба послали начальником штаба в Группу войск, оттуда — начальником ГРУ. Там Штеменко начал формировать бригады особого назначения — те самые, которые мы потом высаживали в Афганистане, но он не знал, что об этом нужно доложить в Генштаб. Вот на него и «стукнули», а в результате он был понижен до генерал-лейтенанта и отправлен начштаба в СибВО. К нам он приезжал проводить учение, и мы с ним два дня мотались… Могу сказать, что с годами у нас с Сергеем Матвеевичем завязалась настоящая дружба: он звонил, приезжал, и я к нему ездил. Кстати, читал все его рукописи, проверял через кого-то, находил для него документы, которые были в 1 -м секторе общего отдела, в Кремле…
— Обратный путь «к вершинам» у Штеменко был достаточно долгий. Вы в это время уже работали в ЦК. Могли вы ему помочь?
— Много всего было… Когда его поставили начальником штаба на Сухопутные войска, то главкомом был маршал Чуйков! Вы представляете совпадение? Это же были совершенно разные люди, различные характеры, и отношения между ними не сложились. Штеменко приходит ко мне: «Не могу!» Мне надо было подработать это дело. При посещении начальника Генштаба маршала Бирюзова я говорю: «Ну что вы Штеменко там держите? Это же кладезь оперативной мысли, ему масштабы нужны!» Бирюзов посмотрел: «Ты что, за него агитируешь?» — «Не агитирую, просто вы нерационально используете его потенциал». Бирюзов его взял заместителем по оргмобвопросам, и Штеменко за полтора года перевернул всю эту работу, но это уже было при Захарове…
— Возвратимся к «Генеральному штабу в годы войны». Этих книг ведь было две… Как появилась вторая?
— Приближалась очередная годовщина событий 1944 года, когда неожиданно началось Варшавское восстание, а мы не могли прийти на помощь… Возникла необходимость, и Сергея Матвеевича попросили написать на эту тему материал. Когда статья была готова, с ней ознакомился Андропов, который тогда еще руководил отделом по соцстранам, и он, наверное, наверх пошел. Сказал, что некоторые за рубежом про нас в этой связи разные гадости пишут, надо нам все как следует объяснить. Ну, опубликуем мы эту статью Штеменко, например, в «Военно-историческом журнале» — дойдет ли она до широкой общественности? Массовый читатель ее точно не прочитает. Тогда-то и возникла идея: провести серьезное военно-историческое исследование на тему освобождения стран Восточной Европы, развития военной мысли и военного искусства на заключительном этапе войны. Так, по существу, и образовалась вторая книга.
— Вам приходилось встречаться со многими нашими известнейшими военачальниками, причем как представителю высшего партийного органа…
— Каждый из них был человеком очень сложным, заслуги у всех у них перед страной были огромными, и каждый из них уже при жизни вошел в историю. Это следовало понимать, а потому быть скромным, держать соответствующую дистанцию. Общаться аккуратно, не наставительно, не проявлять навязчивости. А главное было — вникать в обстановку и досконально знать проблему. Тут даже самый большой начальник, если почувствует, что ты ему помогаешь, что по каким-то сложным, щекотливым вопросам общаешься один на один и говоришь то, чего другой никак не скажет, он обязательно воспримет это должным образом, по-деловому.
— Но ведь были и какие-то совершенно принципиальные вопросы, затрагивая которые просто было нельзя не обидеть человека…
— Можно! Если с умом делать… Вот главкому Сухопутных войск Чуйкову было 62 года, пора было уже освободить его от этой должности.
Чтобы это сделать, министр обороны Родион Яковлевич Малиновский пошел к генсеку, а он редко ходил, он очень самостоятельный человек был, я его называю мудрым министром, и он пошел… В результате Чуйкову предложено было возглавить Гражданскую оборону. Узнав, что в ГО было порядка двадцати двух тысяч человек, Чуйков заявил: «Я сделаю из них 22 тысячи генералов!» И начал всех начальников на генеральские должности назначать, сам ходил «наверх», звания «доставал»… А нам, мне, в частности, приходилось все улаживать. Конечно, мы его сдерживали — заматерится иногда, но у меня и с ним отношения были отличными. Нужно было учитывать его характер… Кстати, вы знаете, что у памятника на Мамаевом кургане — бойца с автоматом и гранатой и надписью на постаменте «Стоять насмерть» — лицо Василия Ивановича Чуйкова?
— Нет, не знал…Ас министрами обороны вам по службе общаться приходилось?
— Да, особенно с Дмитрием Федоровичем Устиновым. При необходимости он ко мне обращался как к исполнителю. Во-первых, он много занимался оборонной промышленностью; во-вторых, если он уверовал, что ты честный и не будешь подстраиваться, то он нуждался в таком общении. Он очень болел за дело, переживал и, как неспециалист в военной области, очень боялся допустить какую-либо ошибку. Нередко он присылал в отдел проекты своих принципиальных приказов… Бывало, что он меня к себе домой приглашал и долго со мной разговаривал, буквально вытягивая из меня мои взгляды… Устинов и сам мне много всего рассказывал — в то время он работал над своими воспоминаниями, однако в книгу вошло информации в два, а то даже и в три раза меньше, чем Дмитрий Федорович мне поведал…
— Жаль… Но обратимся непосредственно к ЦК КПСС. Понятно, что здесь, как и в любой государственной структуре, постоянно происходили какие-то изменения…
— Конечно! В начале 1970-х годов в ЦК работали порядка двух тысяч оперативных работников и примерно столько же обеспечивающих — не только здесь, но и в хозяйственных службах. А при Сталине вначале работников ЦК было порядка 300 человек, и структура, как вы понимаете, была совершенно иная. Такого отдела, как наш, не было — он, как и отделы сельского хозяйства, оборонной промышленности и другие, входил в управление кадров, и во время войны, в самый напряженный период, в нем было около 120 человек. Ну кто там с фронта представлял на утверждение в ЦК командиров дивизий? Решения принимались позже…
— Тогда, наверное, все подразделения ЦК работали по-другому?
— Партия реально была руководящей и направляющей силой общества по всем направлениям. В частности, огромная нагрузка ложилась на Управление пропаганды — об этом мне немало рассказывали. Оно занималось и руководством печатью, и многие другие задачи решало. Например, такой важный вопрос… Во время войны Сталин ставил задачи на определенный этап перед армией, фронтом или перед страной в приказах Верховного. Документы Сталина в Великой Отечественной войне, кроме речей, которых было немного, — это же все приказы… Подготовка приказа к 23 февраля, Дню Красной Армии, начиналась как минимум за месяц. Сотрудники готовили оценку обстановки, все политические оценки, примерно определяли направления задач на предстоящий отрезок времени… Причем оценку фронтовой обстановки, так же как и благодарность отличившимся командующим и командирам, готовил Генеральный штаб.
— При такой подготовке и отработке не приходится удивляться известной чеканности сталинских формулировок…
— Вы ошибаетесь! Отправив Сталину текст, сотрудники с волнением ждали: что же от него останется? Если в вышедшем приказе где-то проскакивало одно их предложение, то это считалось победой! Обычно Верховный все определял сам…
— Зачем же тогда была нужна такая напряженная работа аппарата?
— А вы не помните, как у Маяковского сказано про «тысячи тонн словесной руды» — «единого слова ради»? Без этой всесторонней подготовительной работы ничего не получится! Кстати, когда я учился в академии, там был журналистский факультет (так что мы вме