Крушение «Мэри Дир», Мэддонс-Рок — страница 1 из 41

Хэммонд ИннесКрушение «Мэри Дир». Мэддонс-Рок

Крушение «Мэри Дир»

Часть первая. КРУШЕНИЕ

Глава 1

Я устал, зверски замерз и был немного напуган.

Навигационные огни, красный и зеленый, бросали на паруса таинственный свет. Вокруг ничего, кроме непроглядной темноты и порывистого шума моря. Я снял ботинки со сведенных судорогой ног и обмотал их мешком из–под ячменного сахара. Над моей головой, точно призраки, извивались обвисшие Паруса, хлопавшие при каждом повороте «Морской ведьмы».

Ветер стих, и яхта продвигалась медленно, но волнение после очередного мартовского шторма оставалось достаточно сильным. Своим отупевшим от усталости мозгом я понимал, что это временное затишье. Шестичасовой прогноз погоды не предвещал ничего хорошего. Обещали штормовые ветра в районах Роколла, Шеннона, Соула и Финистерре. Подсветка компаса в нактоузе чуть–чуть освещала окутанную мглою яхту, скользящую в ночи.

Как часто я мечтал выйти в море! Но сейчас, несмотря на то, что уже стоял март, я так замерз после пятнадцатичасовой «прогулки» по Ла–Маншу, что не ощущал никакой радости от путешествия на собственной яхте. Стремительная волна ударила в корму, обдав мне брызгами затылок.

О Боже! Ну и холод! Холод и вода, а на небе ни звездочки!

Хлопнула дверь камбуза, и в освещенном помещении я мельком увидел плотную фигуру Майка в непромокаемом костюме.

Обеими руками он сжимал дымящуюся кружку. Дверь захлопнулась, отрезав меня от освещенного мира, и снова я оказался в темноте, наедине с морем.

– Бульончика не желаешь?

В тусклом свете нактоуза я разглядел веселое, веснушчатое лицо Майка, склонившееся ко мне. Улыбаясь из–под капюшона, он протягивал мне кружку.

– Очень вкусный, только что с камбуза, – сказал он, но тут улыбка медленно сошла с его лица. – А это еще что такое? – Он смотрел за мое левое плечо, явно увидев что–то позади. – Ведь это же не луна?

Я повернулся и увидел какой–то холодный зеленый свет. От страха у меня перехватило дыхание. В памяти тотчас же всплыли страшные и таинственные рассказы старых моряков. А свет меж тем становился все более ярким, фосфоресцирующим и неземным – ужасное мертвенное сияние, словно от гигантского светлячка. Затем он вдруг превратился в маленькую зеленую точку, и я заорал Майку:

– Фонарь, быстро!

Это был свет правого борта надвигающегося на нас огромного судна. Теперь наконец показались его тусклые, желтые иллюминаторы и донеслись звуки работающей машины. Тихая, пульсирующая дробь напоминала приглушенные звуки тамтамов.

Узкий луч фонаря системы «Олдис» пронзил ночную тьму, ослепив нас светом, пронзающим густой туман: я даже не понимал, как плотно мы окутаны этой пеленой.

И все же свет фонаря позволил разглядеть белую пену волн, ударяющих в нос судна, а вскоре и очертания самого носа. Мгновение спустя я увидел всю переднюю часть судна. Мне показалось, будто из тумана на нас надвигается корабль–призрак и его острый нос уже возвышается над нашей яхтой. Я судорожно вцепился в руль.

Казалось, прошел целый век, пока «Морская ведьма» поворачивалась под слабым ветерком, наполнявшим кливер, и все это время я чувствовал, как таинственное судно приближается к нам.

– Сейчас оно врежется в нас! Господи! Сейчас оно нас ударит!

В ушах у меня до сих пор стоит крик Майка, пронзающий ночную тьму. Он лихорадочно размахивал фонарем, направляя свет на капитанский мостик.

Вся махина была освещена, и желтый свет лился из иллюминаторов. На скорости добрых восьми узлов судно неумолимо приближалось к нам всей своей огромной массой, не делая никаких попыток изменить курс.

Грот–мачта и бизань–мачта угрожающе затрещали. Кливер перекинулся налево. На мгновение я застыл, глядя, как нос нашей яхты заваливается под ветер. Каждый уголок «Морской ведьмы», от кончика бушприта до топа мачты, был залит зеленым светом огня на правом борту громадины, нависшей над нашими головами.

Я перебросил кливер на правый борт, ощутил, как наполняется парус, и вдруг услышал крик Майка:

– Осторожно! Держись!

Раздался ужасный рев, и на яхту обрушилась белая водяная стена. Она залила кокпит, сбросила меня с моего сиденья и смыла бы за борт, не ухватись я изо всех сил за руль.

Паруса угрожающе вздулись, палуба и часть грота на мгновение оказались под водой, и вскоре ужасное судно заскользило мимо нас, как крутой берег.

По мере того как вода уходила с палубы белой пеной, «Морская ведьма» медленно выпрямлялась. Я все еще держался за руль, а Майк, мертвой хваткой вцепившись в конец бакштага, отчаянно ругался. Его слова еле–еле доносились до меня, заглушаемые стуком машины.

Затем в ночной тьме раздался еще один звук – это вода стекала с лопастей винта.

Я окликнул Майка, но он и сам, осознав опасность, снова включил свой фонарь. В ярком свете мы увидели грязную, покрытую водорослями и ракушками корму судна и лопасти винта, вздымающие водоворот пены.

«Морская ведьма» дрожала, паруса обвисли, вода несла ее в этот водоворот, и лопасти страшного винта вращались так близко от нашего борта, что всю палубу и кокпит заливала белая пена. Этот кошмар продолжался всего мгновение, после чего громада исчезла в темноте, а мы остались качаться на волнах, оставленных винтом. Фонарь высветил название – «Мэри Дир. Саутгемптоп».

Корма судна постепенно скрывалась из виду, а мы не сводили изумленного взгляда с этих проржавевших букв.

Теперь только мягкий, удаляющийся стук машины напоминал о судне. Какое–то время во влажном воздухе ощущался запах гари.

– Подонки! – закричал Майк, внезапно обретя дар речи. – Подонки!

Он повторил это несколько раз. Дверь кубрика открылась, и на палубу вышел человек. Это был Хэл.

– Вы в порядке, ребята?

Его голос, деланно спокойный и какой–то неуместно веселый, слегка дрожал.

– А ты что, ничего не видел? – закричал Майк.

– Да нет, видел, – ответил тот.

– Они наверняка заметили нас! Я светил прямо на капитанский мостик! Будь они поосторожнее…

– Вряд ли они могли быть осторожны… Мне кажется, на капитанском мостике вообще никого не было.

Слова эти прозвучали так спокойно, что до меня не сразу дошел их смысл.

– Что значит – на мостике никого не было? – спросил я.

Хэл подошел к нам:

– Я понял это как раз перед тем, как нас накрыла волна. «Что–то произошло», – подумал я, подошел к иллюминатору и посмотрел туда, куда светил фонарь: прямо на капитанский мостик. По–моему, там никого не было. Я никого не увидел.

– Час от часу не легче! – сказал я. – Да ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно, понимаю. – Он говорил с категоричностью, присущей военным. – Странно, а?

Не такой Хэл человек, чтобы выдумать подобное. Х.А. Лауден, для всех своих друзей просто Хэл, был полковником артиллерии в отставке и большую часть лета обычно бороздил океан. Это был опытный моряк.

– Ты что же, хочешь сказать, что кораблем никто не управлял? – недоверчиво спросил Майк.

– Не знаю, – ответил Хэл. – Все это так невероятно. Одно могу сказать: на мгновение я ясно увидел внутреннюю часть ходовой рубки, и, насколько мне удалось разглядеть, там никого не было.

Все мы были ошеломлены и некоторое время не могли произнести ни слова. Мысль о том, что огромное судно само по себе движется по усеянному подводными скалами морю в непосредственной близости от французского берега и за штурвалом никого нет, показалась нам абсурдной.

Молчание нарушил Майк, как всегда практичный:

– Куда подевались наши кружки? – Луч фонаря высветил кружки, валявшиеся на полу кубрика. – Пойду принесу еще немного варева. – Он обратился к полуодетому Хэлу, который прислонился к штурманской рубке: – А вы, полковник? Как насчет бульона?

Хэл кивнул:

– От горячего бульона не откажусь! – Он проводил глазами Майка, спускавшегося в кубрик, а потом повернулся ко мне: – Теперь, когда мы одни, могу признаться, что момент был не из приятных! Как это мы умудрились оказаться прямо под носом этой громадины?

Я объяснил, что судно было так далеко от нас, что мы не услышали вовремя рокот его машины. Мы всего лишь увидели зеленый навигационный огонь правого борта, внезапно надвинувшийся на нас из тумана.

– Неужели не было никаких сигналов?

– Мы их, во всяком случае, не слышали!

– Странно!

Какое–то время Хэл стоял неподвижно, прислонившись всем своим длинным телом к левой стороне рубки, затем прошел на корму и сел рядом со мной.

– Во время вахты ты следил за барометром? – спросил он.

– Нет. А что?

– Давление все время падает. – Длинными руками он обхватил свои плечи, прикрытые только морской фуфайкой. – С тех пор, как я вышел сюда, оно опять

немного упало. – Поколебавшись, Хэл добавил: – Знаешь, очень скоро может налететь шторм. – Не дождавшись моего ответа, он вынул трубку и затянулся. – Джон, сказать по правде, мне это совсем не нравится! – Хэл говорил очень спокойно, и от этого его слова звучали еще убедительнее. – Если прогноз сбудется и задует норд–вёст, мы окажемся у подветренного берега. Я не люблю штормы, не люблю подветренные берега, особенно если это острова Ла–Манша!

Мне показалось, что он хочет повернуть назад, к французскому берегу, поэтому решил промолчать. Молча и немного испуганно я не сводил с компаса глаз.

– Жаль эжектор, – бормотал он, – не выйди эжектор из строя…

– С чего ты вдруг об этом вспомнил? – Эжектор был единственным неисправным механизмом на яхте. – Ты же всегда говорил, что презираешь механизмы!

Хэл пристально глядел на меня своими голубыми глазами.

– Я только хотел сказать, – мягко продолжил он, – что, если бы эжектор был исправен, мы бы уже давно прошли половину Ла–Манша и ситуация сложилась бы совсем иначе.

– Но уж поворачивать назад я не собираюсь!

Он вынул изо рта трубку, словно собирался что–то сказать, но снова засунул ее в рот и затянулся, пристально глядя на меня.

– Ты просто не привык ходить на яхтах, не приспособленных для океанской килевой качки!

Я не хотел говорить этого, но был очень рассержен, да и напряжение после случившегося давало о себе знать.

Наступило неловкое молчание. Наконец он перестал посасывать трубку и тихо произнес:

– А в общем, все не так уж и плохо. Хотя снасти проржавели и канаты сгнили, но паруса…

– Все это мы обсудили еще в Морле! – отрезал я. – Сколько яхт пересекают Ла–Манш и в худшем состоянии, чем «Морская ведьма»!

– Но не в марте, когда бушуют штормы, а мотор вышел из строя! – Он встал, подошел к мачте и что–то отковырнул. Раздался треск расщепляемого дерева. Хэл вернулся и бросил к моим ногам обломок: – Вот что наделала носовая волна! – Он снова сел рядом. – Все это не страшно, Джон! Яхта не была на ходу, и тебе хорошо известно, что корпус может прогнить так же, как и оснастка, если судно два года провалялось на французском берегу.

– Корпус в порядке, – ответил я, уже немного успокоившись. – Надо лишь заменить пару досок да укрепить старые. Вот и все. Прежде чем купить «Морскую ведьму», я облазил с ножом весь корпус. Древесина почти всюду в отличном состоянии.

– А как с креплениями? – Он слегка приподнял правую бровь. – Только специалист мог бы сказать тебе, все ли в порядке.

– Я уже говорил, что не премину досконально проверить яхту, как только мы придем в Лимингтон.

– Да, но сейчас–то что нам делать? Если этот шторм застигнет нас врасплох… Я старый моряк и люблю море, но шутить с ним все же не стоит.

– Мне сейчас не до осторожности, – ответил я. Дело в том, что мы с Майком на паях организовали

небольшую спасательную компанию и каждый день, на который откладывалась доставка яхты в Англию для переоборудования, можно было считать потерянным для работы. Хэл это знал.

– Я только предлагаю тебе немного изменить курс. Сейчас мы идем бейдевиндом и можем взять курс на остров Гернси. Потом с попутным ветром можно попытаться поискать пристанище в Питер–Порте.

– Конечно! – Я потер глаза рукой. Мне следовало бы догадаться, к чему он клонит, но я слишком устал и все еще не мог оправиться от пережитого: ведь это странное судно чуть не протаранило нас!

– Если ты разобьешь посудину вдребезги, ты можешь распрощаться со своей спасательной компанией! – Слова Хэла словно вторили моим мыслям. Он принял мое молчание за отказ. – Если не считать парусов, мы не так уж хорошо экипированы!

Это была чистая правда. Нас на яхте было только трое. Четвертый член команды, Ион Бейрд, валялся с морской болезнью с тех пор, как мы вышли из Морле, а яхта водоизмещением в сорок тонн великовата для трех человек.

– Ладно, – согласился я. – Идем на Гернси. Хэл удовлетворенно кивнул:

– Тогда надо повернуть на шестьдесят пять градусов к северу, а потом на восток.

Я положил руль вправо и взглянул на компас. Перед тем как мы встретились с таинственным судном, Хэл, наверное, занимался прокладкой курса.

– А ты небось и расстояние уже вычислил?

– Пятьдесят четыре мили. С такой скоростью мы только к утру доберемся до цели.

Снова повисло неловкое молчание. Мне было слышно, как он посасывает пустую трубку. Я избегал смотреть на него и тупо уставился на компас. Черт возьми, я и сам мог бы подумать о Питер–Порте! Но в Морле с яхтой было столько возни, перед отплытием я работал до изнеможения…

– Это судно… – Голос Хэла донесся откуда–то сбоку, несколько неуверенно, прерывая стену молчания. – Все–таки это, черт подери, подозрительно, – прошептал он. – Знаешь, если бы на борту действительно никого не было… – Он замолчал, а потом, шутя, добавил: – Такой трофей обеспечил бы тебя на всю жизнь!

Мне послышались в голосе Хэла серьезные нотки, но, когда я поднял глаза, он пожал плечами и рассмеялся:

– Ну ладно, я пошел спать!

Он встал и уже из двери кубрика пожелал мне спокойной ночи.

Вскоре снова появился Майк с горячей кружкой. Пока я, обжигаясь, прихлебывал бульон, Майк продолжал рассуждать о загадочной «Мэри Дир», но вскоре с бульоном было покончено и он отправился на покой, оставив меня наедине с ночью.

Неужели на капитанском мостике действительно никого не было? Просто фантастика! Пустое судно, болтающееся само по себе посреди Ла–Манша!

Правда, когда ты одинок и замерз, когда над тобой лишь слабо волнуются паруса, окутанные влажным, мрачным туманом, в голову полезет и не такое!

В три Хэл сменил меня, и я на пару часов погрузился в сон. Но и во сне меня преследовали тупые проржавевшие носы, нависающие над яхтой и медленно падающие на нее. Я проснулся в холодном поту и некоторое время лежал, размышляя над словами Хэла. Было бы здорово выручить это судно еще прежде того, как начнет работать наша спасательная компания! Идея мелькнула у меня в голове, но я снова заснул. Однако через мгновение проснулся и снова проковылял в кокпит. Наступал самый тяжелый, одуряющий предрассветный час, и все воспоминания о «Мэри Дир» мгновенно улетучились от пронизывающего холода.

Светало медленно, словно нехотя. В тусклом свете утра становилось видно, как лениво вздымается угрюмое море. Дул легкий северный ветер, и, меняя галсы, мы продвигались к цели.

В десять минут седьмого мы с Хэлом зашли в рубку прослушать прогноз погоды. Он начинался штормовым предупреждением для западных районов Ла–Манша. Для района Портленда, где находились мы, прогноз был таков: сначала легкий северный ветер, затем изменение ветра на северо–западный с усилением до штормового. Хэл молча посмотрел на меня. Слов не требовалось. Я проверил наше местоположение и приказал Майку держать курс на Питер–Порт.

Это было сумасшедшее утро. По небу стремительно летели рваные облака, и к концу завтрака они почти полностью заволокли небо. С надутым гротом, поставленной бизанью и огромным американским кливером наша скорость не превышала трех узлов. На море все еще стоял туман, и видимость была не более трех миль.

Мы почти не разговаривали. Думаю, мы все трое прекрасно сознавали, чем грозит нам море. Питер–Порт находился в добрых тридцати милях от нас. Тишина и безветрие угнетали.

– Пойду еще раз проверю, где мы находимся, – сказал я.

Хэл согласно кивнул. Но сверка с картой ничего нового не дала. Насколько мне удалось определить, мы находились в шести милях норд–норд–вест от Рош–Дувр – скопления скал и подводных рифов на восточной оконечности Ла–Манша. Определиться точнее я не. мог, курс слишком зависел от прилива и дрейфа.

Возглас Майка буквально выбил почву у меня из–под ног.

– В четырех румбах от нас справа по борту скала! Большая скала!

Схватив бинокль, я выбежал из рубки: — Где?

У меня пересохло во рту. Если это были скалы Рош–Дувр, тогда мы зашли гораздо дальше, чем я полагал. А ничем другим это не могло и быть: мы находились в открытом море между Рош–Дувр и островом Гернси.

– Где? – повторил я.

– Да вон там! – показал Майк.

Я протер глаза, но ничего не увидел. Облака уже растаяли, и яркий солнечный свет освещал маслянистую поверхность моря. Линии горизонта не было: на границе видимости море и небо сливались воедино.

. — Не вижу, – сказал я, глядя в бинокль, – где?

– Не могу показать. Я потерял ее из виду. Но не более, чем в миле от нас.

– А ты уверен, что это скала?

– Думаю, да. А что же это могло быть? – Он, прищурившись, смотрел вдаль. – Это была большая скала с какой–то башенкой в центре.

Скалы Рош–Дувр! Я мельком взглянул на Хэла, сидящего за рулем.

– Лучше сменить курс, – сказал я. – Из–за прилива мы идем быстрее по крайней мере на два узла. – Мой голос звучал несколько напряженно. – Если это Рош–Дувр, нас ветром может снести прямо на рифы!

Хэл кивнул и слегка повернул руль:

– Мы отклонимся примерно Миль на пять от проложенного курса.

– Да.

Хэл нахмурился, снял зюйдвестку, и его седые волосы поднялись дыбом, придав лицу бойкий, залихватский вид.

– По–моему, ты недооцениваешь себя как штурмана. Ты мастер своего дела. Какую поправку сделать на ветер?

– Румба три, не меньше.

– Есть старинная поговорка, – пробормотал он. – Осторожный моряк, если сомневается, должен считать, что идет правильным курсом! – Он посмотрел на меня, насмешливо подняв пушистые брови. – Мы же не хотим проскочить Гернси?

Мною овладели сомнения. Возможно, это был результат тревожной ночи, но я не представлял, что следует предпринять з подобной ситуации.

– А ты хорошо разглядел? – спросил я его.

– Нет.

Я повернулся к Майку и снова спросил, уверен ли он, что видел именно скалу.

– В таком тумане ни в чем нельзя быть уверенным.

– Но ты же что–то видел?

– Да. В этом я уверен. И по–моему, там было что–то вроде башни.

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь утренний туман, осветил кубрик.

– Тогда это, должно быть, скалы Рош–Дувр, – пробормотал я.

– Смотри! – закричал Майк. – Туда, туда смотри! Я посмотрел туда, куда он указывал пальцем. Почти

у горизонта в бледных лучах солнца виднелся силуэт довольно плоской скалы со светлой башенкой посередине.

Я попытался рассмотреть ее в бинокль, но все равно ничего не увидел, кроме размытых, туманных контуров: что–то красноватое мерцало в золотистой дымке.

Нырнув в штурманскую рубку, я схватил карту и уставился на обозначения рифов Рош–Дувр. Первые из них' находились примерно в миле к северо–западу от 92–футового маяка.

– Держи курс на норд, – крикнул я Хэлу, – и обойди ее как можно быстрее.

– Ну, ну, штурман! – Он повернул руль и скомандовал Майку поставить парус.

Когда я вышел из рубки, он смотрел через плечо на Pour–Дувр.

– Знаешь, – обратился он ко мне, – есть в этом что–то странное. Я никогда не видел Рош–Дувр, но отлично знаю все острова Ла–Манша. Так вот, должен сказать, что никогда не видел–там таких красных скал.

Я прислонился к рубке и снова навел бинокль на необычную скалу. Солнечный свет стал более ярким, и видимость улучшалась с каждой минутой. Я четко увидел «скалу» и рассмеялся:

– Это не скала. Это корабль.

Теперь в этом не было сомнения. Проржавевший корпус был четко виден, а то, что Майк принял за башню, оказалось единственной дымовой трубой.

Ложась на старый курс, все мы облегченно смеялись.

– А мы–то сдрейфили от одного его вида, – усмехнулся Майк, убирая грот.

Теперь, когда мы легли на прежний курс, было легко заметить, что корабль неподвижен. Когда мы еще немного приблизились к нему и уже ясно различали его контуры, то увидели, что борт слабо колышется в такт легкому волнению моря.

Двигаясь старым курсом, мы бы прошли на расстоянии полумили от его правого борта. Было что–то странное в этом корабле с проржавевшим корпусом и нелепо опущенным носом.

– Наверное, выкачивают из трюма воду, – несколько неуверенно предположил Хэл. Он был явно озадачен.

Я сфокусировал бинокль, и очертания посудины приблизились. Это было старое судно, с прямым носом и четкой линией бортов. У него были старомодная корма, несколько стрел кранов вокруг мачт и довольно громоздкая надпалубная надстройка. Единственная труба, как и мачты, стояла почти вертикально. Когда–то судно было окрашено в черный цвет, но сейчас проржавело и выглядело неухоженным. Я не мог отвести взгляда от этого безжизненного корабля.

Вдруг я увидел спасательную шлюпку.

– Давай–ка, Хэл, держи курс прямо к нему! – прокричал я.

– Что–то не так? – спросил Хэл, немедленно отреагировав на мой повелительный тон.

– Да. Со шлюпбалки вертикально свешивается одна из спасательных шлюпок.

Но дело обстояло еще интереснее: другие шлюпбалки были пусты! Я протянул ему бинокль.

– Посмотри на переднюю шлюпбалку! – сказал я голосом, дрожащим от возбуждения.

Вскоре мы увидели и шлюпку, и пустые шлюпбалки невооруженным глазом.

– Похоже, оно покинуто, – сказал Майк. – И нос у него немного опущен. Ты не думаешь… – Он не договорил. Эта же мысль одновременно пришла в голову всем нам.

Мы подошли к середине борта. Название на носу не удалось разглядеть из–за ржавчины. Вблизи судно имело довольно жалкий вид. Проржавевшие листы обшивки кое–где отошли, палубные надстройки повреждены, судно явно накренилось на нос так, что под поднявшейся кормой была видна часть гребного винта. Со стрел кранов безжизненно свисали гирлянды тросов. Это было, конечно, грузовое судно, и, похоже, ему здорово досталось.

Мы подошли примерно на кабельтов, и я принялся кричать в мегафон, но мой голос потерялся в безмолвии моря. Ответа не было. Лишь волны мерно ударялись о борта корабля. Мы подошли еще ближе, и Хэл постарался пройти под его кормой. Думаю, все мы старались прочесть название судна. Вдруг прямо над нашими головами мы увидели ржавые буквы: «Мэри Дир. Саутгемптон». Значит, это его мы встретили ночью!

Судно было большим, водоизмещением по меньшей мере в шесть тысяч тонн. Возле такого покинутого судна должен был бы находиться спасательный буксир, но вблизи мы не заметили ни одной посудины.

«Мэри Дир» стояла одинокая и безжизненная в двадцати милях от французского берега. Когда мы огибали судно, я бросил взгляд на его правый борт. Обе шлюпбалки были пусты, спасательные шлюпки исчезли.

– Ночью ты был прав, – произнес Майк, повернувшись к Хэлу. – На капитанском мостике действительно никого не было.

Скользя мимо судна, мы в глубоком молчании разглядывали его, испытывая мистический ужас перед тайной. С пустых шлюпбалок сиротливо свисали канаты, а из трубы нелепо поднималась тоненькая струйка дыма. Это был единственный признак жизни.

– Сдается мне, его покинули незадолго до того, как оно чуть не пропороло нас, – предположил я.

– Но оно дымит вовсю, – пробормотал Хэл. – Когда судно покидают, машины обычно глушат. И почему они не запросили помощи по радио?

Я подумал о том, что Хэл сказал прошлой ночью. Если на борту действительно никого нет…

Вцепившись в поручень, я напряженно смотрел на судно, пытаясь найти хоть какие–то признаки жизни, но ничего, кроме тонкой струйки дыма, не заметил.

Наша компания по спасению судов! Пароход водоизмещением в шесть тысяч тонн, покинутый и дрейфующий! Невероятно! Если бы нам удалось привести его в порт под парами…

Я повернулся к Хэлу:

– Как ты думаешь, можно ли подвести «Морскую ведьму» достаточно близко к. этой посудине, чтобы я мог ухватиться за какой–нибудь трос?

– Не будь идиотом! Волнение еще не утихло. Мы можем повредить яхту, а если начнется шторм…

Я забыл об осторожности:

– Меняем курс! Всем на подветренный борт!

Я послал Майка вниз вытащить Иона из его койки.

– Мы подойдем к нему бейдевиндом, – сказал я Хэлу. – Когда ты будешь проходить мимо, я ухвачусь за один из канатов!

– Это безумие! Ты слишком тяжел, чтобы проделывать такие трюки! А если задует ветер? Я же не смогу тебя…

– Да черт с ним, с ветром! – заорал я. – Ты думаешь, я упущу такую возможность? Что бы ни случилось с беднягами, которые бросили корабль, для нас с Майком это единственный шанс в жизни!

Внимательно посмотрев на меня, он кивнул:

– О'кей! Это твое судно. Когда мы подойдем с подветренного борта, у меня могут возникнуть трудности с ветром. – Он замолчал и взглянул на флагшток.

Я сделал то же самое, потому что положение судна теперь изменилось. Пароход вздымался перед нами, а вода с шумом ударяла ему в нос, обдавая брызгами палубу.

Я сверился с компасом.

– Тебе будет не трудно отойти от него, – сказал я. – Сейчас дует норд–вест.

Он кивнул, подняв глаза к парусам:

– Ты еще не раздумал забираться на борт?

– Нет.

– Ладно. Только ненадолго. Ветер какой–то неприятный!

– Постараюсь справиться как можно быстрее. В экстренном случае включи сирену.

Мы шли со скоростью узла в четыре и быстро приближались к судну. Я зашел в рубку и позвал Майка. Он тотчас же появился, а следом за ним вылез Ион, заспанный и бледный. Я вручил ему крюк и велел стоять на носу, чтобы в любую минуту он был готов оттолкнуться.

– Прежде чем приблизиться, мы обойдем его, а потом вы быстро отчалите.

Я снял непромокаемый костюм. Ржавые бока «Мэри Дир» уже возвышались над нами. Высота казалась невероятной.

– Готов обходить? – спросил я Хэла.

– Готов, – ответил он и повернул штурвал.

«Морская ведьма» начала очень медленно заваливаться под ветер. На какое–то мгновение мне показалось, что ее длинный бушприт вот–вот проткнет ржавый борт. Но Хэл умело развернулся и повел яхту вдоль парохода.

Когда мы приблизились к «Мэри Дир», ветер почти стих и паруса лениво похлопывали. Нас покачивало на легкой зыби, а салинги почти царапали борт.

Я схватил фонарь, побежал к мачте, вскарабкался на перекладину с правого борта и стоял там, держа равновесие, упершись ногами в фальшборт и цепляясь руками за ванты.

Передние фалы шлюпбалки пронеслись мимо меня, а между мной и бортом оставалась еще пропасть в несколько ярдов.

Хэл подвел яхту ближе. Свесившись, я наблюдал, как ко мне подплывают задние фалы шлюпбалки. Раздался какой–то неприятный скрежет, когда один из салингов шваркнул по обшивке у меня над головой. Первый фал оказался на одном уровне со мной, но нас разделял еще добрый фут.

– Давай! – закричал Хэл.

Салинги снова задребезжали. Через ванты я почувствовал толчок, схватился за канат и тяжело стукнулся о борт корабля, повиснув над морем, лизавшим мои колени.

– О'кей! – заорал я.

Хэл кричал Иону, чтобы тот отчаливал. Я видел, как тот поспешно отталкивается крюком от борта. Затем что–то ударило меня между лопатками, да так, что я чуть не свалился в воду. Боясь, что меня может придавить кормой «Морской ведьмы», я отчаянно начал карабкаться по канату. Над головой у меня что–то хлопнуло, я оглянулся и увидел, что «Морская ведьма» уже отошла на некоторое расстояние от «Мэри Дир». . – Только недолго! – крикнул Хэл.

«Морская ведьма» уже накренилась от ветра, вода пенилась под ее носом и в кильватере. Она быстро набирала ход: я уже видел ее корму.

– Постараюсь побыстрее! – крикнул я вдогонку и начал взбираться.

Восхождение показалось мне бесконечным. «Мэри Дир» все время качалась, так что я то повисал над морем, то ударялся о железную обшивку борта. Были мгновения, когда я сомневался, что мне удастся забраться на палубу. Когда я наконец достиг желанной цели, «Морская ведьма» была уже в полумиле, хотя Хэл держал ее по ветру с наполненными парусами.

Море больше не было маслянисто–гладким. Воду рябили мелкие волны с белыми барашками пены. Я знал, что времени у меня мало. Сложив руки рупором, я закричал:

– Эй! На «Мэри Дир»! Есть кто живой?

Чайка тяжело спустилась на вентилятор и глядела на меня бусинками глаз. Ответа не последовало. Лишь дверь рубки регулярно, как метроном, то захлопывалась, то открывалась, да спасательная шлюпка ударялась о борт. Было совершенно ясно, что на «Мэри Дир» никого нет. На палубе наличествовали все следы запустения – порожние бутылки, тряпки, буханка хлеба, шмат сыра, раздавленный чьей–то ногой, полуоткрытый рундучок, из которого торчали нейлоновая рубашка, сигареты, пара ботинок. Судно покинули в спешке, скорее всего ночью.

Но почему?

Мной овладело чувство неловкости: на покинутом судне с его секретами и мертвенной тишиной я чувствовал себя незваным гостем, и мой взгляд невольно устремился к «Морской ведьме».

Она казалась сейчас не более игрушки в свинцовой необъятности моря и неба, а ветер начинал стонать в пустоте: «Скорее! Скорее!»

Надо быстро осмотреть судно и принимать решение!

Я побежал вперед и поднялся по трапу на капитанский мостик. Ходовая рубка была пуста. Странно, но это меня удивило. Все. здесь было так обыденно: пара грязных чашек на столике, аккуратно лежащая в пепельнице трубка, бинокль на сиденье кресла и машинный телеграф, установленный на «полный вперед». Казалось, сейчас войдет рулевой и встанет за штурвал. Но снаружи признаки тяжелых повреждений были видны невооруженным глазом. Левое крыло капитанского мостика было разбито, трап гнулся и качался, на нижней палубе фактически смыло чехлы с люков передних трюмов, перлинь был размотан петлями. Правда, на корме еще сохранились брезентовые чехлы трюмных люков да повсюду валялась свежая опалубка. Казалось, команда только что удалилась попить чаю. И все же судно было покинуто!

Осмотр ходовой рубки не пролил на тайну никакого света. Наоборот: вахтенный журнал был открыт на последней записи: «20.46 – Маяк Лез–О, азимут 114 градусов, приблизительно 12 миль. Ветер зюйд–ост, сила 2. Море спокойно. Видимость хорошая. Изменили курс на Нидлз–Норд 33 градуса ост». Запись датирована 18 марта, значит, она была сделана за час и три четверти до того, как «Мэри Дир» чуть не напоролась на нас. Записи в вахтенном журнале делались каждый час: что бы ни заставило команду покинуть судно, это произошло между девятью и десятью часами вчера вечером, вероятно, когда сгустился туман.

Хорошенько просмотрев журнал еще раз, я не обнаружил ничего, что намекало бы на грозящую опасность. На море изрядно штормило, и судно крепко потрепало. Вот и все.

«Легли в дрейф из–за шторма. Волны бьют о капитанский мостик. В трюме № 1 обнаружена течь. Насосы отказали».

Эта запись от 16 марта была самой тревожной. Сила ветра достигала 1Г баллов в течение целых двенадцати часов. А до этого, с тех пор как корабль прошел Средиземное море, ветер никогда не бывал меньше 7 баллов, то есть все время имел место умеренный шторм, а иногда упоминалось и о 10–балльном шторме. Насосы постоянно работали.

Если бы судно покинули во время шторма 16 марта, все было бы понятно. Но из вахтенного журнала явствовало, что «Мэри Дир» обошла Уэссен 18 марта при ясной погоде, спокойном море и ветре в 3 балла. Была даже такая запись: «Насосы работают хорошо. Устраняем последствия шторма и ремонтируем крышку люка № 1».

Я ничего не понимал.

По трапу я спустился на шлюпочную палубу. Дверь в капитанскую каюту была открыта. В каюте все было на своих местах, она выглядела аккуратной и прибранной. Никаких признаков поспешного ухода.

С письменного стола, с фотографии в большой серебряной рамке мне улыбалось девичье лицо. Белокурые волосы излучали свет, а внизу фотографии было нацарапано: «Папочке – счастливого пути и быстрого возвращения! С любовью, Дженнет». Рамка была покрыта угольной пылью, как и кипа бумаг, оказавшаяся грузовой декларацией, из которой явствовало, что «Мэри Дир» 13 января в Рангуне приняла на борт хлопок и следовала в Антверпен. На подносе, заваленном бумагами, сверху лежали несколько писем, полученных с авиапочтой. Конверты были аккуратно разрезаны ножом. На письмах стояли штампы Лондона, и адресованы они были капитану Джеймсу Таггарту, пароход «Мэри Дир», в Адене. Надписи на конвертах были сделаны той же рукой, что и надпись на фотографии,.нервным, закругленным почерком.

Среди массы бумаг на подносе я обнаружил листки с рапортами, написанные почерком мелким и аккуратным и подписанные Джеймсом Таггартом. Но по ним можно было лишь проследить путь судна от Рангуна до Адена.

На письменном столе, рядом с подносом, лежало запечатанное письмо, адресованное мисс Дженнет Таггарт, Университетский колледж, Говер–стрит, Лондон. Конверт был надписан другой рукой, и почтового штампа на нем не было.

Все эти мелочи быта…

Не знаю, как это выразить, но они складывались в нечто такое, что мне не нравилось. Эта каюта, такая тихая, еще хранила присутствие того, кто вел судно по морям! Осталось и само судно – безмолвное и суровое.

Возле двери я увидел два синих форменных плаща, висящих рядом. Один плащ был значительно больше другого.

Я вышел и захлопнул за собой дверь, словно желая отгородиться от внезапного, беспричинного страха.

– Эй! Есть кто–нибудь на борту?

Мой голос, высокий и хриплый, эхом раскатился по чреву судна. С палубы донеслось лишь завывание ветра.

Скорее! Надо торопиться! Еще нужно проверить машинное отделение, чтобы решить, можно ли привести судно в движение.

Спотыкаясь, я начал спускаться по трапу в темный колодец, освещая путь фонарем.

Мельком посветив в открытую дверь салона, я увидел неподвижные кресла и стулья, словно, в спешке отодвинутые от стола. В туманном воздухе едва улавливался слабый запах гари. Но он шел не с камбуза – там в холодной плите не было никаких признаков огня.

Луч фонаря высветил лежащую на столе полупустую банку консервов, масло, сыр, буханку хлеба, корка которой была покрыта угольной пылью, так же как и рукоятка ножа и пол салона.

– Есть здесь кто–нибудь? – орал я. – Эй! Есть кто живой?

Ответа не было. Я вернулся в твиндек, идущий по всей длине среднего отсека. Там было тихо и темно, как в преисподней.

Я посмотрел вниз и замер: мне послышался какой–то звук, похожий на шорох гравия. Он эхом прокатился по судну: создавалось впечатление, будто стальное днище скребет по дну моря. Этот странный, жутковатый звук резко прекратился, когда я снова зашел в твиндек. В наступившей тишине снова слышался только вой ветра.

От качки дверь в конце твиндека распахнулась, и в нее ворвался солнечный свет. Я пошел на свет, чувствуя, как усиливается резкий запах гари. Он становился все заметнее, но теперь к нему примешивались запахи горячего машинного масла, несвежей пищи и морской воды, свойственные твиндекам всех грузовых пароходов. Пожарный шланг, отходящий от гидранта возле двери в машинное отделение, вился по корме в лужах воды и исчезал в открытой двери на колодезную палубу. Я прошел по нему. Снаружи, при солнечном свете, я обнаружил, что чехол третьего люка обгорел почти наполовину, а люк четвертого трюма полуоткрыт. Пожарный шланг извивался по всей палубе, исчезая в открытом инспекционном люке.

Светя своим фонарем, я спустился на несколько ступенек. Ни огня, ни дыма не было, лишь слабый, затхлый запах, смешанный с отвратительной вонью химикатов. О стальную переборку стучал свернутый набок огнетушитель. Свет фонаря высветил черное отверстие люка, доверху заполненное обугленными кипами хлопка, и я услышал плеск воды. Огня не было, более того, не было видно ни струйки дыма! И все же судно было покинуто! Я ничего не понимал.

А ведь прошлой ночью, когда пароход прошел мимо нас, в воздухе явно ощущался запах гари! Да и на капитанском мостике, в каюте и на камбузе все было покрыто копотью!

Наверное, кто–то сумел потушить огонь.

Я быстро вернулся к двери в машинное отделение, вспомнив про скрежет гравия. А если скрежетал уголь? Вдруг в котельном отделении кто–то есть?

Где–то на судне что–то хлопнуло, может быть, дверь. Я вошел. Передо мной в пересечении стальных решеток и вертикальных трапов зияла черная бездна машинного отделения.

– Эй! – гаркнул я. – Есть кто живой?

Ответа не было. Луч фонаря осветил отполированную медь и тускло блестящую сталь механизмов. Ни малейшего движения…

Только плеск воды, бьющейся о борта.

Я заколебался, раздумывая, спускаться ли в котельное отделение, но какой–то непонятный страх удержал меня. И тут я услышал шаги.

Кто–то медленно шел по твиндеку, ближе к правому борту, и сапоги глухо стучали по стальному полу. Тяжелой походкой этот «кто–то» прошел мимо двери в машинное отделение и направился к капитанскому мостику. Звук шагов постепенно стихал, теряясь в шуме волн, плещущих о днище глубоко подо мной.

Словно парализованный, я стоял секунд двадцать, потом вцепился в дверь, распахнул ее и нырнул в твиндек, в спешке споткнувшись о ступеньку, выронив фонарь и чуть не потеряв сознание от удара о противоположную стенку. Фонарь упал в лужу ржавой воды и мерцал оттуда, как светлячок. Я наклонился, поднял его и продолжил путь.

В твиндеке не было ни души. Фонарь освещал все, от трапа до палубы. Везде пусто. Я снова закричал, но мне никто не ответил

Судно качалось, дерево трещало, вода билась о борта, и где–то впереди я услышал приглушенный, ритмичный стук двери.

Потом до меня донесся отдаленный, повелительный звук сирены «Морской ведьмы», напоминающий, что пора возвращаться..

Я заковылял вперед к трапу, ведущему на палубу, и снова услыхал истошный вой сирены, смешивающийся с шумом ветра, продувающего весь корпус: «Скорей! Скорей!»

Звуки стали еще более повелительными. Казалось, и сирена, и ветер торопят меня.

Я начал взбираться по трапу и тут увидел его. Какое–то мгновение его силуэт маячил в колеблющемся свете моего фонаря. В проеме двери стояла окутанная тенью фигура. В темноте были видны только белки глаз.

Я остановился как вкопанный. Все безмолвие, вся призрачная тишина этого мертвого судна схватила меня за горло. Затем я направил луч фонаря прямо на него.

Это был высокий человек, в бушлате и морских сапогах, испачканных угольной пылью. По его лицу стекали струйки пота, оставляя грязные следы. Лоб его блестел, а вся правая сторона челюсти была разбита.

Внезапно он кинулся ко мне и выбил фонарь из моих рук. Я почувствовал острый запах пота и угольной пыли. Сильными пальцами он схватил меня за плечи, повернул, как ребенка, к свету и спросил резким дребезжащим голосом:

– Что вам здесь надо? Кто вы?

Он с силой тряс меня, будто хотел вытряхнуть из меня правду.

– Я Сэндз, – выдохнул я. – Джон Сэндз. Я хотел посмотреть…

– Как вы попали на борт? – В его дребезжащем голосе слышались властные нотки.

– По фалам, – ответил я. – Мы увидели, что «Мэри Дир» дрейфует, а когда заметили отсутствие спасательных шлюпок, то решили разведать.

– Разведать! – Он взглянул на меня. – Здесь нечего разведывать! – Потом быстро, все еще не выпуская меня

из своих железных рук, спросил: – Хиггинс с вами? Вы подобрали его? Поэтому вы здесь?

– Хиггинс? – уставился я на него.

– Да, Хиггинс! – Он произнес это имя с отчаянием. – Если бы не он, я бы уже благополучно пришвартовался в Саутгемптоне! Если Хигтинс с вами…

Внезапно он замолк, наклонил голову набок и прислушался.

Вблизи раздался звук сирены и голос Майка, окликающий меня.

– Вас зовут! – Он еще сильнее сжал мои плечи. – Что у вас за судно?

– Яхта, – ответил я и уже без всякой связи добавил: – Вчера ночью вы чуть не напоролись на нас!

– Яхта! – Он вздохнул с облегчением и отпустил меня. – Тогда вам следует поскорее возвратиться на нее, ветер крепчает.

– Да, – согласился я, – нам обоим надо поторопиться!

– Обоим? – нахмурился он.

– Конечно! Мы возьмем вас с собой, а когда придем в Питер–Порт…

– Нет! – взорвался он. – Я останусь на своем судне!

– Так вы, — капитан?

– Да. – Он замолчал, поднял фонарь и протянул его мне. Снаружи доносился слабый голос Майка, странный голос из внешнего мира, заглушаемый воем ветра. – Вам лучше поторопиться!

– Тогда идемте! – Я не мог помыслить, что ему в голову придет блажь остаться. На мой взгляд, иного выхода у него не было.

– Нет. Я не оставлю судно. – Он вдруг со злостью закричал: – Говорю вам, я не уйду!

– Не глупите. Одному вам здесь нечего делать. Мы направляемся в Питер–Порт и можем доставить вас туда через несколько часов, а там уж вы…

Он замотал головой, как зверь в клетке, и рукой сделал мне знак убираться.

– Надвигается шторм, – попытался убедить его я.

– Знаю!

– Ради Бога… Это ваш единственный шанс выбраться отсюда. – Вспомнив, что передо мной капитан, явно заботящийся о корабле, я добавил: – Для судна это тоже единственный шанс! Если в ближайшее время не принять экстренных спасательных мер, его отнесет на скалы Ла–Манша. Вы сделаете гораздо больше, если…

– Убирайтесь вон с моего судна! – заорал он, дрожа от гнева. – Слышите, убирайтесь! Я сам знаю, что мне делать!

Он вопил неистово, даже угрожающе. Я не тронулся с места:

– Так к вам идет помощь? Вы радировали о помощи? Чуть поколебавшись, он ответил:

– Да, да, я запросил помощь. А теперь – уходите! Мне. было нечего возразить. Если он не хочет идти… Я остановился на полпути к трапу:

– Ради Бога, может быть, вы все–таки передумаете? – Я видел перед собой его лицо – сильное, жесткое, еще молодое, но изрезанное глубокими морщинами, свидетельствовавшими о крайней степени изнеможения. На нем было написано отчаяние и в то же время какая–то возвышенная отрешенность. – Ну что же, приятель, у вас был шанс!

Он ничего не ответил, повернулся и ушел. Я вылез на палубу, где меня сразу же прохватило сильнейшим ветром. Море было усеяно белыми барашками волн, на которых в двух кабельтовых от «Мэри Дир» качалась «Морская ведьма».

Глава 2

Я пробыл на «Мэри Дир» очень долго, но понял это, только когда «Морская ведьма» вернулась за мной. Она шла по ветру под большим кливером, зарываясь носом во всклокоченную воду и разрезая бушпритом высокие волны. Хэл был прав. Незачем было лезть на это судно. Проклиная сумасшедшего капитана, отказавшегося уйти со мной, я побежал к фалам. Если бы он пошел со мной, было бы куда как легче…

От порывов ветра «Морская ведьма» шла с большим креном. Хэл героически сражался с рулем, ведя яхту при сильном волнении на всех парусах.

Огромный кливер хлопал, как пистолетные выстрелы, яхта кренилась так, что сквозь волны был виден заросший водорослями киль. Вдруг раздался оглушительный треск, кливер лопнул и мгновенно разорвался на части.

Ветер был почти штормовой, и надо было бы убрать рифы, но троим это было не под силу. Было безумием вообще двигаться в сторону «Мэри Дир». Я никогда не видел такого разъяренного моря.

Майк махал мне, показывая рукой вниз, а Хэл, вцепившись в руль, направлял яхту к борту «Мэри Дир». Грот дрожал на ветру, остатки кливера трепетали.

Я схватился за первый попавшийся фал, перевалился через фальшборт и, быстро перебирая руками, начал скользить вниз, пока нахлынувшая волна не обдала меня до пояса. Поглядев вверх, я увидел над головой проржавевшие листы обшивки корпуса «Мэри Дир».

Теперь я ощущал «Морскую ведьму», слышал, как волна бьет в ее нос, как все громче становится рокот волн, разрезаемых ее корпусом. Мне что–то кричали, но я только смотрел через плечо на нос яхты и длинный бушприт, почти касающийся борта парохода. Порывом ветра меня чуть не сбросило в воду; мне показалось, что яхта своими кранцами уже касается борта, но она прошла в добрых двадцати ярдах от того места, где я висел, раскачиваясь над водой.

Хэл крикнул:

– Сильный ветер, яхту кренит…

Больше я ничего не уловил, хотя он был так близко, что я видел воду, стекающую с его клеенчатого плаща, видел ошеломленный взгляд из–под зюйдвестки его широко открытых голубых глаз.

Майк убрал паруса, и теперь яхта двигалась только под воздействием кормового ветра.

Я все еще висел над водой, промокший до костей, а ветер с силой прижимал меня к ржавому корпусу. Каждый удар буквально вдавливал меня в борт, это было понятно: ведь я висел с наветренной стороны и принимал на себя всю силу шторма.

«Морская ведьма» снова подошла ближе, и я крикнул Хэлу, чтобы тот не глупил, это все равно бесполезно. «Мэри Дир» так качало, что приближать яхту было просто опасно. Однако–я был уверен: Хэл не оставит попыток снять меня, потому что прекрасно понимает – мокрый и замерзший, я долго не продержусь на скользком канате.

Не знаю, как это ему удалось, но, обогнув «Мэри Дир», он подошел к ней почти вплотную, на расстояние короткого броска камня.

Это был высший класс морского искусства. В какой–то момент мне показалось, что я могу дотянуться до «Морской ведьмы», но тут «Мэри Дир» качнуло, и я, ударившись о ее холодный и мокрый борт, увидел удаляющуюся корму яхты. Хэл делал отчаянные попытки не допустить столкновения с пароходом и кричал:

– Ничего… не можем… слишком опасно… Питер–Порт…

Крики Хэла заглушал ветер, который буквально перевернул меня в воздухе как раз над тем местом, где только что была корма яхты.

Я хотел было крикнуть Хэлу, чтобы тот сделал еще одну попытку, но решил, что не стоит рисковать яхтой и их жизнями.

– О'кей! – заорал я. – Идите на Питер–Порт! Удачи вам!

Он что–то крикнул в ответ, но я не расслышал. «Морская ведьма» уже исчезала за носом «Мэри Дир», и ветер наполнял грот. Я мельком взглянул на возвышающуюся надо мной железную стену и начал, пока оставались силы, взбираться по канату.

Каждый раз, когда судно качало, я ударялся о борт. Но он же давал мне единственную точку опоры. Пальцы онемели от холода, руки и колени дрожали от напряжения. Волны обдавали меня ледяными брызгами, а иногда и омывали до пояса.

Поднявшись на несколько футов, я сделал передышку. На одних руках не подняться! Распростертый на борту, я схватился за канат ногами и, отпустив одну руку, перекинул конец каната через плечо. Рукам сразу стало легче, но до палубы было еще далеко. Я начал кричать, но ветер относил мой голос. Капитан, конечно, меня не слышит, но я все же продолжал кричать, молясь, чтобы он помог мне. Он был моей единственной надеждой.

Вскоре я замолчал, совершенно выбившись из сил. Дрожащий, покрытый синяками, я раскачивался над морем и при каждом порыве ветра ударялся о борт. Мне подумалось: это конец…

Того, что неизбежно, не боишься: оно воспринимается как данность. Но я помню свои тогдашние мысли: море всегда представлялось мне спокойным, невозмутимым миром зеленоватой воды, темных глубин, высоких стен рифов, блестящих рыб, окутанных туманом скал, на которых гнездятся казарки. Теперь же это была яростная, неистовая стихия, пенящаяся, сердитая, грозящая поглотить меня.

Я коснулся кровоточащей рукой ржавого листа обшивки, и у меня внезапно появилась надежда. Я снова начал карабкаться наверх, глядя как завороженный на темные комья грязи, покрывавшие корпус. Вверх я не смотрел из чистого суеверия, чтобы не видеть, как мало я продвинулся. Но когда волны перестали лизать мои ноги, я поднял голову и увидел, что шлюпбалки повернуты и канаты на них закреплены.

Медленно, фут за футом, я полз наверх, пока моя голова не оказалась на уровне палубы и я не увидел изможденное лицо с горящими глазами. Капитан помог мне перелезть через фальшборт, и я обессиленно рухнул на палубу. Никогда раньше я не представлял, что железная палуба может быть такой удобной!

– Вам надо переодеться в сухое! – сказал капитан, поднимая меня.

Я пытался благодарить его, но был слишком изможден и оцепенел от холода. Зубы стучали. Он обвил мою руку вокруг своей шеи и почти поволок меня по палубе вниз, к жилым каютам.

– Пользуйтесь всем, что найдете, – сказал он и опустил меня на койку. – Райе был почти одного роста с вами.

Какое–то мгновение он стоял надо мной нахмурившись, словно я представлял для него какую–то проблему. Затем он вышел.

Меня клонило в сон, веки слипались от усталости. Холодная, мокрая одежда мешала заснуть, и я нехотя поднялся. В рундучке я нашел сухую одежду и надел шерстяную майку, рубаху, свитер и брюки. По всему телу разлилось тепло, и зубы перестали выбивать дробь. Из пачки, лежащей на столе, я взял сигарету и закурил. Снова лег на койку, закрыл глаза и погрузился в приятную полудрему. Мне стало лучше, и я перестал беспокоиться о себе. Все мои мысли сосредоточились на одном: только бы «Морская ведьма» благополучно пришла в Питер–Порт.

Согревшись, я задремал. В каюте было душно, пахло застарелым потом. Сигарета медленно выскользнула из моих пальцев.

Вдруг чей–то отдаленный голос произнес:

– Сядьте и выпейте это!

Я открыл глаза и увидел капитана с дымящейся кружкой в руках. Это был горячий чай с ромом. Я было попытался поблагодарить его, но он оборвал меня быстрым, гневным движением руки. Он молча стоял надо мной и смотрел, как я пью. Лицо его оставалось в тени, а в молчании чувствовалась какая–то странная враждебность.

Судно сильно качало, и сквозь открытую дверь до меня доносился свист ветра, гуляющего по палубе. Если заштормит, взять «Мэри Дир» на буксир будет трудно. Вряд ли удастся подвести к ней буксировочный трос. Я вспомнил слова Хэла, как опасны острова Ла–Манша с подветренной стороны. Горячий напиток прибавил мне сил. Теперь, бездельничая на борту «Мэри Дир», я мог заново трезво оценить ситуацию.

Я смотрел на стоящего передо мной человека и размышлял, почему он отказался покинуть судно.

– Как вы думаете, когда может подойти помощь? – спросил я его.

– Никакая помощь не подойдет. Связи не было. – Вдруг он наклонился ко мне со сжатыми кулаками; лицо,

освещаемое серым светом из иллюминатора, казалось суровым и резким. – Почему, черт возьми, вы не остались на своей яхте? – процедил он сквозь зубы, повернулся и направился к двери.

Я спустил ноги с койки:

– Таггарт!

Он резко развернулся, словно я ущипнул его за спину.

– Я не Таггарт! – Он прошел назад. – Почему вы решили, что я – Таггарт?

'- Вы же сказали, что вы – капитан!

– Да, я капитан, но мое имя Патч. – Он снова стоял передо мной, заслоняя свет. – Откуда вы узнали о Таг–гарте? Вы как–то связаны с владельцами? Так вот почему вы здесь… – Он провел рукой по измазанному сажей подбородку. – Нет. Не может быть! – Некоторое время он смотрел на меня, пожал плечами и сказал: – Ладно, поговорим об этом позже. Времени у нас предостаточно. Все оно наше! А теперь вам лучше поспать.

С этими словами он повернулся и вышел.

Спать! Пять минут назад мне этого хотелось больше всего на свете, но сейчас сон как рукой сняло. Не скажу, чтобы я испугался, нет. Просто стало как–то не по себе. Меня не удивляло, что этот человек вел себя так странно, в конце концов, он двенадцать часов пробыл на судне в полном одиночестве, сам тушил пожар, сам поддерживал огонь в топках. Конечно, он окончательно выбился из сил. Такие двенадцать часов могли вывести из равновесия любого, но если он – капитан, то почему не Таггарт? И почему судно не радировало о помощи?

Я неловко встал с койки, натянул сапоги, лежавшие под столом, и, пошатываясь, вышел из каюты.

Все судно ходило ходуном. Оно стояло бортом к волне и раскачивалось при каждом порыве ветра.

Я направился к капитанскому мостику. Хлестал дождь, и видимость была не более мили. Все море было совершенно белым от пенных брызг, несущихся по ветру. Начинался шторм.

Компас указывал на норд, но ветер поворачивал судно к весту, почти преграждая путь к Питер–Порту. Я стоял, оценивая обстановку, слушая рокот моря и пристально глядя на холодную пустыню волнующихся вод. Если Хэл сделает это – если он под защитой Гернси придет в Питер–Порт… Но на это ему потребовалось бы несколько часов, и потом, он же не сразу поймет, что никакого сигнала бедствия не было… Спасательному буксиру придется бороться со штормом, чтобы добраться до нас, на это уйдет не менее шести часов. Тогда уже наступит полная темень, и нас никто не найдет…

Я развернулся и пошел в ходовую рубку. На карте уже было отмечено новое положение корабля: маленький крестик в двух милях северо–восточнее Рош–Дувр. Рядом с крестиком была отметка: 11.06.

Сейчас было четверть двенадцатого. Я вычертил линию нашего дрейфа. Если ветер по–прежнему будет с востока, нас отнесет прямо на отмель Минкис. Он тоже понял это, потому что на карте была нанесена чуть заметная карандашная линия, а на месте отмели остался грязный след его пальца.

Да, он был в достаточно здравом уме, чтобы оценить опасность! Я стоял уставившись на карту, пытаясь понять ход его мыслей.

Положение не из приятных. Перспектива быть отнесенными к скалистым утесам Джерси не сулила ничего хорошего, но отмель Минкис…

Я потянулся к книжной полке над столом в надежде разыскать вторую часть «Ченнелз пайлот» Ц лоции Ла–Манша. Ее не было. Впрочем, сейчас это не имело значения. Мне хорошо была известна репутация ужасающего скопления скал и рифов под названием «отмель Минкис». Я представлял себе, каково будет нам, когда судно разобьется на куски о скалы, когда заметил в задней стенке дверь, на которой была надпись: «Радиорубка».

Я вошел в радиорубку, и мне стало ясно, почему не был послан сигнал бедствия: повсюду виднелись следы всепожирающего огня.

Охваченный волнением, я заторопился к двери. Огонь в трюме, да еще и здесь! Но это были следы старого пожара. Уже выдохся запах гари, а на потолке и стенах обгоревшие доски были заменены новыми, но и только. После пожара все так и осталось неприбранным. На полу валялись запасные аккумуляторы, упавшие в рубку через дыру, прожженную в потолке. Один из них грохнулся на почерневший от огня стол и раздавил полурасплавленные остатки передатчика. От койки и стула остались одни почерневшие каркасы, с прикрепленного к стене приемника свешивались сталактиты расплавленного олова. Пол был завален почерневшими кусками дерева и металла. Что бы ни явилось причиной пожара, он был ужасен.

Сквозь щели в стене по почерневшему дереву стекали струйки дождевой воды, а ветер шевелил оставшийся от пожара пепел.

Я медленно поплелся обратно. Может быть, хоть вахтенный журнал приоткроет завесу над этой тайной. Но на столе его больше не было. Я подошел к окну и мгновенно замер, увидев огромную волну, вздымающуюся из мрака над левым бортом. Она разбилась о стальной фальшборт, а потом вся передняя часть судна, кроме мачты и стрелы крана, исчезла под пеленой белой пены. Казалось, прошел век, прежде чем снова стали видны силуэт носа и очертания фальшборта, поднимающиеся из моря.

Я быстро сбежал по трапу и направился прямо к каюте капитана. Там было пусто. Я заглянул в салон и на камбуз, но и там его не обнаружил. Оставалось лишь котельное отделение.

Я прекрасно понимал, что сейчас самое важное – суметь запустить насосы. Но в машинном отделении царил мрак, и не было никаких признаков присутствия там капитана. Я все–таки покричал с мостика, но ответа не получил, лишь эхо моего голоса затихло в шуме волн, бьющих в корпус.

Внезапно я ощутил себя потерянным и одиноким, как ребенок. Мне вовсе не хотелось оставаться одному на этом пустом судне.

Я быстро вернулся в каюту, все больше ощущая необходимость найти Патча. Каюта была пуста. Заслышав лязг металла на корме, я быстро выбежал на палубу и там увидел его. Он шел ко Мне, шатаясь от усталости, стирая с мертвенно–бледного лица пот и угольную пыль. Его одежда была черна, и он волочил за собой по палубе лопату.

– Где вы были? – закричал я. – Я не мог найти вас! Чем вы занимались?

– Это мое дело, – устало пробормотал он и прошел мимо меня в каюту.

Я последовал за ним:

– Что там? Большая течь? Вода хлещет прямо через борт!

Он кивнул:

– И будет хлестать до тех пор, пока не скроется люк. Потом останется только подпертая переборка между нами и морской постелью.

Это было сказано ровно, без всякой патетики. Казалось, ему это было все равно или он уже сдался.

– А если запустить насосы? – Я замолчал, увидев, что мои слова его не интересуют. – Черт возьми! Вы этим и занимались, когда я появился на судне, да?

– Откуда вы знаете, что я делал? – У него внезапно загорелись глаза, и он схватил меня за руку. – Откуда вы узнали?

– Из трубы шел дым, – быстро ответил я. – А еще вы были покрыты угольной пылью. – Я не понимал, что вывело его из себя. – Вы, должно быть, работали в котельном отделении?

– В котельном? – Патч медленно кивнул. – Да, конечно. – Он отпустил мою руку и успокоился.

– Если машина продержит судно на плаву и мы пройдем через пролив…

– Раньше у нас был экипаж, мы шли под всеми парами. – Он опустил плечи. – Кроме того, в переднем трюме было не так много воды.

– Там течь? В чем дело? Пробоина?

– Пробоина? – Он уставился на меня. – Почему вы… – Он провел рукой по волосам и лицу, стирая грязь с желтоватой, нездоровой кожи.

Судно кренилось и качалось при каждом новом ударе волны. При каждом ударе капитан напрягал мускулы, словно били его самого.

– Оно долго не протянет!

Мне стало почти дурно, и внутри появилась какая–то пустота. Да, его покинула надежда! Мне было больно смотреть, как опустились плечи этого мужественного человека, больно слышать его унылый голос. Он был невероятно измучен.

– Вы имеете в виду чехлы трюмных люков? Он кивнул.

– И что тогда? Останется корабль на плаву, если трюм заполнится водой?

– Вероятно, пока будет цела переборка в котельном. – Он говорил хладнокровно, без всяких эмоций.

По существу, этот трюм был затоплен уже давно. Когда мы встретили судно ночью, оно уже имело крен на нос – ведь мы видели вращающиеся лопасти гребного винта под его кормой. У капитана было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этому положению. Но будь я проклят, если и я стану сидеть сложа руки и ждать конца!

– Сколько времени понадобится, чтобы поднять давление в котлах и запустить машину?

Но он, казалось, меня не слышал. Полузакрыв глаза, он сидел, склонившись над столом. Я схватил его за руку и затряс, пытаясь вывести из транса:

– Если вы покажете мне, что делать, я постараюсь раскочегарить котлы!

Его глаза блеснули, он пристально взглянул на меня, но промолчал.

– Вы совсем измучены, вам надо хоть немного поспать. Но сначала вы должны показать мне, как управиться с топкой!

Сначала он заколебался, затем пожал плечами:

– Ладно!

Собравшись с силами, он повел меня к трапу на главной палубе. От сильного ветра судно кренилось на правый борт и медленно качалось. Капитан плелся по темному твиндеку, где любой звук отдавался эхом. Иногда мне казалось, что он засыпает на ходу.

Открыв дверь машинного отделения, мы по рабочему мостику прошли к трапу и стали спускаться в темную шахту.

Свет наших фонарей озарил окутанное темнотой тихое и безжизненное оборудование. В тишине раздавался лишь стук наших сапог по металлическим решеткам. Мы медленно пробирались сквозь лес механизмов. До нас доносился только шум воды за бортом.

Наконец мы добрались до котельного отделения. Обе двери были широко открыты, и в глубине маячили огромные и загадочные холодные котлы.

Немного поколебавшись, капитан обратился ко мне.

– Вот этот! – сказал он, показывая на один из трех котлов. Задраенное отверстие топки обрамлял тусклый, красноватый свет. – А вот здесь уголь! – Он посветил фонарем на угольный бункер, осмотрел топку и медленно поднял фонарь, осветив, насколько возможно, нутро бункера, словно оценивая количество оставшегося топлива. – Будем работать посменно, по два часа, – быстро добавил он, взглянув на часы. – Сейчас почти двенадцать. Я сменю вас в два. – Он заторопился.

– Одну минуту! – остановил его я. – Покажите, как управляться с топкой!

Он нетерпеливо оглянулся на котел, оснащенный термометром и рукоятками для открывания дверцы топки и управления дымовой заслонкой:

– Это очень просто. Вы быстро с этим справитесь. – Он снова собрался уходить. – Я пойду посплю. —

Я было открыл рот, чтобы остановить его, но решил, что это бессмысленно. Вероятно, я и сам во всем разберусь, а ему надо выспаться. В двери котельного отделения мелькнул его силуэт, озаренный светом фонаря. Я стоял, слушая звук его шагов по трапу и глядя на удаляющийся свет. Теперь я остался один. За моей спиной слышался странный шепог воды да шуршание угля, шевелящегося от качки. Оказавшись в замкнутом пространстве котельного отделения, я ощутил приступ клаустрофобии. От морской стихии меня отделяла лишь тонкая переборка, по листам которой стекали струйки воды.

Я стянул одолженную фуфайку, засучил рукава и подошел к топке. Осмотрев рычаги, я потянул за один, и дверца открылась. Груда пепла светилась слабым красным светом, но огня не было. Не похоже, чтобы за топкой все время следили. Ломиком, лежавшим поблизости, я поковырял сверкающую массу. Две другие топки были холодными. Только в одной, перед которой стоял я, еще теплилась жизнь.

Я вспомнил, как тогда, в первый раз, он плелся по машинному отделению, а я кричал сверху в разверстую бездну.

Его не было в котельном ни тогда, ни после. И все же он был весь в угольной пыли. Я стоял, опершись о лопату, и размышлял, пока шум волн, бьющихся о корпус, не напомнил мне о деле.

Тогда я начал забрасывать в топку уголь. Я работал, пока полностью не загрузил ее. Потом закрыл дверцу топки и открыл дымовую заслонку. Через несколько минут в топке затрещало, вокруг краев дверцы показался яркий свет пламени, озарив помещение теплым сиянием. Из темноты показались неясные очертания окружавших меня предметов.

Я снова открыл топку и усиленно заработал лопатой. Вскоре мне уже пришлось раздеться до пояса. Пот градом стекал с моего блестящего, грязного тела.

Не знаю, как долго все это продолжалось. Мне показалось, что я много часов орудовал лопатой, обливаясь потом в этом аду. Топка ревела, от нее шел жар, но все же только спустя долгое время я заметил, что давление в котлах выросло. Стрелка манометра медленно поднималась. Я отдыхал, наблюдая за ней, когда услышал сквозь рев топки слабый стук по металлу. Обернувшись, я увидел капитана, стоящего в проеме двери. Он подошел ко мне, и я заметил, что он шатается, но не от качки, а от усталости. Дверца топки была приоткрыта, и при свете огня я увидел его потное, изможденное лицо, запавшие глаза и темные мешки под ними. Он остановился, заметив, что я разглядываю его.

– В чем дело? – нервно спросил он, и в его взгляде сквозило безумие. – Что вы так смотрите?

– Где вы были? – спросил я. Он не ответил. – Вы совсем не спали! – Я схватил его за руку. – Где вы были? – Мой голос сорвался в крик.

Он оттолкнул меня:

– Не ваше дело! – Бешено посмотрев на меня, он потянулся к лопате: – Дайте сюда!

Выхватив у меня лопату, он начал подбрасывать в топку уголь. Однако он был так изможден, что едва удерживал равновесие при каждом движении судна и работал все медленнее и медленнее.

– Идите спать! – буркнул он мне.

– Это вам надо поспать! – возразил я.

– Я же сказал, мы будем меняться через каждые два часа! – твердо проговорил он.

Внезапно кусок угля вывалился из бункера и упал к его ногам. С каким–то безумным удивлением он поднял взгляд и заорал:

– Убирайтесь отсюда! Убирайтесь! Слышите? – Опершись о лопату, он смотрел на уголь, высыпающийся из бункера. Его тело странно обмякло, и он провел рукой по потному лицу: – Ради Бога, идите спать. Оставьте меня здесь. – Последние слова были произнесены почти шепотом. Уже спокойнее он добавил: – А шторм разыгрался не на шутку!

Я все еще колебался, но, поймав его полубезумный взгляд, взял фуфайку и пошел к двери. У порога я остановился и оглянулся. Он все еще смотрел на меня, свет от топки освещал усталое лицо, и тень от его фигуры падала на темный бункер у него за спиной.

Карабкаясь во мраке по трапу, я услышал скрежет лопаты. Взглянув на Патча в последний раз, я увидел, как он с остервенением забрасывает в топку уголь, словно атакует невидимого врага.

Когда я поднялся наверх, то почуял перемену в звуках шторма. Вместо ударов волн о корпус, звучных и резких, теперь раздавался свист ветра. Шквал чуть не сбил меня с ног, когда я вышел на палубу и направился к каюте. Совершенно измотанный, я наскоро умылся и бросился на койку.

Несмотря на усталость, я, закрыв глаза, не заснул. В этом человеке было что–то странное, как и в самом судне с горящими навигационными огнями, полузатопленным трюмом и исчезнувшим экипажем. Все же я, наверное, немного вздремнул, потому что, открыв глаза, с удивлением оглядел незнакомую, полутемную каюту, пытаясь вспомнить, где же я. Атмосфера этой чужой каюты действовала на меня непонятным образом, и, сопоставив некоторые детали, я вспомнил о двух плащах. Они явно принадлежали двум разным людям. Я сел, чувствуя себя вонючим, потным и грязным. Было уже больше двух часов. Я спустил ноги с койки и устремил на стол неподвижный взгляд.

Райе! Так звали этого человека. Меньше чем двадцать четыре часа назад он был на борту, здесь, в этой каюте! Вероятно, я сижу за его столом, одетый в его одежду, а судно все еще на плаву!

Собравшись с силами, я подошел к столу, чувствуя некоторое сострадание к бедняге, что болтается в море на спасательной шлюпке. Или он уже благополучно добрался до берега? А может быть, утонул?

Я не спеша открыл верхний ящик. Он был заполнен навигационными атласами. Райе был обычным человеком, не чуждым чувства собственности, потому что на форзаце каждой книги было написано его имя – Джон Райе. Угловатый почерк совпадал с записями в вахтенном журнале. Здесь были также детективы, сборники тригонометрических задач, логарифмическая линейка и пустые разграфленные листки.

Ниже я нашел новенький несессер с дарственной надписью внутри: «Джону. Пиши мне чаще, дорогой! С любовью, Мэгги». Жена или возлюбленная? Этого я не знал, но передо мной лежало его последнее письмо к ней. Оно начиналось словами: «Моя дорогая Мэгги!»

Однако мое внимание привлек следующий абзац: «Теперь, когда худшее позади, могу сказать тебе, дорогая, что мы попали в передрягу! Все шло наперекосяк. Капитан умер, и мы его похоронили в Средиземном море. А в Атлантическом океане нас настигло несчастье».

Из дальнейшего следовало, что 16 марта при сильном шторме они были вынуждены лечь в дрейф: отказала помпа. Трюмы № 1 и № 2 были затоплены. Вдобавок разгорелся пожар в радиорубке, а в котельном отделении обнаружилась течь. Команда пыталась укрепить там переборку, но этот мерзавец Хиггинс вызвал панику, заявив, что в трюмах находятся взрывчатые вещества, погруженные незаконно. Мистер Деллимар,

которого Райе называл «владельцем», упал за борт в ту же ночь.

О Патче он писал, что тот нанялся на судно в Адене в качестве помощника капитана, заменив старого Адамса, который заболел. Дальше было написано: «Слава Богу, что так случилось, а то я бы вряд ли смог тебе написать. Он хороший моряк, хоть и говорят, что несколько лет назад по его вине «Бель–Иль» налетела на скалы».

И наконец, заключительный абзац: «Теперь первый помощник – Хиггинс, и, сказать честно, Мэгги, я не знаю, как быть. Я уже писал тебе, как он третировал меня в Иокогаме. Но это еще не все. Он слишком подружился с одним из членов команды, далеко не лучшим. А еще – судно… Иногда я думаю, старушка знает, что ее ждет свалка… Бывает, суда и разбиваются…»

Тут письмо обрывалось. Что же произошло дальше? Стрельба или пожар? На эти вопросы мог дать ответ только Патч. Я сунул письмо в карман и побежал в котельное отделение. У дверей я остановился и задумался. Что я знаю о человеке, которого собрался допрашивать? Он остался на судне один. Все, кроме него, покинули «Мэри Дир». Таггарт умер, владелец судна – тоже.

По моему телу пробежала холодная дрожь. Я остановился на рабочем мостике и прислушался. До меня доносились звуки, характерные для судна, борющегося с морем. Они загадочно резонировали в мрачном колодце машинного отделения, но тех звуков, которые я хотел бы услышать, а именно скрежета лопаты, не раздавалось.

Медленно, шаг за шагом, я спускался вниз, пытаясь уловить желанный шум. Увы!

Когда наконец я подошел к двери котельного отделения, то увидел лопату, лежащую на угле.

Я окликнул капитана, но ответа не получил. Распахнув дверь топки, я не поверил своим глазам. Огонь превратился в груду раскаленного добела пепла. Казалось, что его не поддерживали с тех пор, как я покинул отделение.

В бешенстве я схватил лопату и начал бросать уголь, пытаясь физическим усилием заглушить страх. Но это оказалось не так просто. Страх уже глубоко засел во мне. Внезапно я бросил лопату, захлопнул дверцу топки и бросился наверх. Я должен найти его! Я должен убедиться, что он еще жив!

Конечно, мой страх немало подогревался неимоверной усталостью.

На капитанском мостике Патча не оказалось. Но в ходовой рубке на карте карандашом было отмечено новое местоположение «Мэри Дир».

Вид моря меня немного успокоил: хоть оно было реальным! О Господи! Оно действительно было реальным! Я вцепился в деревянную раму окна рубки и стал завороженно наблюдать за волнами. Вот одна поднимается к левому борту, разбивается о корпус, вздымая огромный столб пенящейся воды, который обрушивается на переднюю палубу и сметает все на своем пути. Зеленая вода скрыла нос судна, а когда очертания фальшборта показались снова, я увидел, что чехол переднего люка сорван.

На палубе не было ни одного куска древесины, все чехлы люков были смыты водой. Я видел, как из люков хлестала вода при каждом крене, но море быстро снова заполняло их. Теперь уже нос судна был практически под водой. Похоже, оно долго не продержится!

Во внезапной уверенности, что судно идет ко дну, я оглядел капитанский мостик. Штурвал вращался сам по себе, на кресле сверкал медью бинокль, рукоятка телеграфа все еще стояла на «полный вперед»… Но вокруг – ни души.

Я повернулся и пошел в каюту капитана. Патч полулежал в кресле расслабившись, с закрытыми глазами. На столе под рукой стояла полупустая бутылка рома. Стакан валялся на полу, и пролившийся из него ром оставил на ковре влажное коричневое пятно.

Сон разгладил его морщины. Он показался мне моложе и не таким суровым. Правая рука на кожаном подлокотнике нервно подергивалась. Два синих плаща все так же нелепо висели возле двери, а девушка лучезарно Улыбалась из серебряной рамки.

Бурное море захлестывало иллюминаторы. Вдруг глаза его блеснули. Казалось, он сразу пришел в себя, хотя лицо еще было заспанным и покраснело от рома.

– Смыло чехлы передних люков, – сообщил я, как ни странно, чувствуя какое–то облегчение. Он существовал реально, и на нем лежала вся ответственность. В конце концов, я был не один!

– Знаю. – Он провел рукой по лицу и черным волосам. – И что, по–вашему, я должен предпринять? Пойти поставить новые? – Он говорил чуть–чуть невнятно. – Однажды мы это уже делали. – Он с трудом поднялся с кресла и, подойдя к иллюминатору, стал смотреть в море, стоя ко мне спиной, слегка ссутулившись и засунув руки в карманы. – Так было все время, пока мы шли по Бискайскому заливу. Штормило, и трюмы без конца заливало водой. – При свете, падающем из иллюминатора, его лицо выглядело еще более измученным. – А тут еще и этот шторм! О Господи! Что за ночь!

– Поспите–ка еще немного!

– Поспать? – Он опять потер лицо и пригладил волосы. – Может быть, вы и правы. – Он нахмурился и как–то удивленно улыбнулся: – Знаете, я не припомню, когда спал в последний раз! – Вдруг он посуровел. – Было ведь что–то… О Боже! Не могу вспомнить. Мне нужно кое–что поискать… – Он уставился на книги и карту, лежащие на полу, возле кресла. Это была карта № 2100, крупномасштабная карта Минкис. Затем снова посмотрел на меня и как–то странно произнес: – Кто вы все–таки?

Он явно был слегка пьян.

– Я уже говорил вам. Меня зовут…

– К черту ваше имя! – нетерпеливо закричал он. – Что вы делали на этой яхте? Зачем вы забрались на судно? – Прежде чем я успел ответить, он спросил: – Вы имеете какое–то отношение к компании?

– Какой компании?

– Торгово–пароходной компании Деллимара, которой принадлежит «Мэри Дир»? – Он заколебался. – Вы здесь для того, чтобы проследить… Нет, не может быть! Мы шли не по расписанию!

– До прошлой ночи я никогда не слышал о «Мэри Дир», – сказал я и поведал, как мы чуть было не стол-, кнулись. – Что случилось на судне? Почему команда покинула его, не погасив топки? Почему вы остались в одиночестве? Что, был пожар?

Он смотрел на меня, слегка пошатываясь. Потом, чуть улыбнувшись, заметил:

– Мы и не намеревались заходить в Ла–Манш! – Я был удивлен и спросил, что именно он имеет в виду, и капитан пояснил: – Когда мы огибали Уэссан, я думал, что мы находимся в открытом море. Черт возьми, – воскликнул он, – какие только напасти не обрушились на меня за один этот рейс! А тут еще и пожар! – Он повернулся ко мне. Похоже, ром развязал ему язык и захотелось поговорить. – Этот пожар окончательно доконал меня. Он начался вчера вечером, в половине десятого. Райе ворвался ко мне и доложил, что в трюме номер три пожар и экипаж в панике. Спустив брандспойт в трюм номер четыре, мы стали поливать водой переборку между третьим и четвертым трюмами, а затем я спустился по инспекционному трапу в четвертый трюм, чтобы проверить обстановку. Тут–то они меня и достали! – Он показал глубокую рану на челюсти.

– Вы хотите сказать, будто кто–то из экипажа ударил вас? – ошеломленно спросил я.

Он кивнул с неприятной улыбкой:

– Более того, пока я был без сознания, они задраили инспекционный люк и погрузились в шлюпки.

– А вас оставили здесь?

– Да. Меня спасло только то, что люк четвертого трюма не закрылся наглухо из–за кип хлопка…

– Но это же мятеж, покушение! Вы подозреваете Хиггинса?

Шатаясь, он подошел ко мне; лицо его исказилось от

злобы.

– Хиггинс! Откуда вы знаете про Хиггинса?

Я стал рассказывать о письме Раиса, но он меня перебил:

– Что он там еще понаписал? Что–нибудь о Делли–маре?

– Владельце? Нет. Только то, что он свалился за борт! А капитан, как я догадываюсь, тоже погиб?

– Да, чтоб ему пусто было! – Он в сердцах ударил ногой по стакану, потом поднял его и налил себе рому. Его руки дрожали. – Хотите? – Не дождавшись ответа, он открыл ящик стола, вынул второй стакан и наполнил его почти до краев. – Я похоронил его в море в первый вторник марта, – сказал Патч, протягивая мне выпивку. – И был рад, что больше его не увижу. По крайней мере, тогда. – Он покачал головой.

– А отчего он умер?

– Отчего умер? – Внезапно насторожившись, он взглянул на меня из–под темных бровей. – Кого, черт подери, интересует, отчего он умер? Он умер и оставил меня со всем этим… – Патч сделал широкий жест рукой, в которой был зажат стакан. Затем, снова вернувшись к действительности, он резко проговорил: – Какого черта вы делали прошлой ночью на этой вашей яхте?

Я начал спокойно рассказывать ему, как мы купили в Морле «Морскую ведьму» и своим ходом перегоняли ее в Англию, чтобы переоборудовать под спасательное судно, но он, казалось, меня не слушал. Он все время думал о чем–то своем, потому что вдруг произнес:

– Я считал, что старому пройдохе пора убраться с дороги и уступить место тому, кто помоложе! – Он засмеялся, словно то была шутка. – Ну что ж, теперь все равно. Переборка долго не продержится! – Посмотрев на меня, он спросил: – Знаете, сколько лет этому корыту? Больше сорока! Оно было дважды торпедировано, трижды терпело крушение. Двадцать лет гнило в дальневосточных портах. Боже мой! Оно, наверное, дожидалось меня! – Патч засмеялся, безобразно оскалив зубы. А море меж тем билось о корпус, и эти удары вернули его к действительности. – Вы знаете, что такое отмель Минкис? – Он нагнулся и бросил мне книгу: – Откройте страницу триста восемь, если хотите подробнее ознакомиться со своим кладбищем!

Это была вторая часть лоции Ла–Манша. Я нашел триста восьмую страницу и прочел: «Отмель Минкис.

Огорожена бакенами. Требует особой осторожности. Состоит из широкой гряды надводных и подводных скал и рифов, а также нескольких каменистых островков. Остров Метресс–Иль, высотой 31 фут, находится в центре отмели. На нем расположены несколько домов». Далее говорилось, что отмель имеет протяженность около 17 с половиной миль в длину и 8 миль в ширину, и приводилась схема установки бакенов.

– Хочу вас предупредить, что так называемые дома на Метресс–Иль не что иное, как покинутые лачуги. – Он разложил карту на столе и, схватившись за голову, склонился над ней.

– А как насчет прилива? – поинтересовался я.

– Прилив? – внезапно приободрился он, – Да, прилив, конечно, играет роль! – Он нагнулся и снова стал шарить по полу. – Впрочем, это не важно! – Патч допил остатки рома и налил себе еще. – Угощайтесь! – подтолкнул он ко мне бутылку.

Я покачал головой. Ром – теплая струйка, не более, он не заполнит холодную пустоту внутри. Меня трясло от усталости и от сознания неизбежного конца. И все же что–нибудь можно было бы сделать, будь у моего нового знакомого побольше сил. Если бы он поел и выспался…

– Когда вы в последний раз ели? – поинтересовался я.

– Да поел каких–то консервов. Сегодня утром, если не ошибаюсь. – Затем с неожиданной заботливостью справился: – А вы–то сами не голодны?

Смешно признаваться, что голоден, когда судно в любую минуту может пойти ко дну, но одной мысли о еде было достаточно.

– Да, – ответил я, – голоден.

По крайней мере, может быть, хоть это отвлечет его от бутылки и заставит проглотить что–нибудь посущественнее рома.

– Ладно. Пойдемте есть! – Он повел меня в кладовую, осторожно держа стакан и медленно раскачиваясь в такт движению судна.

Мы нашли жестянку с ветчиной, хлеб, масло, пикули.

– Кофе? – спросил он, разжег примус и поставил на него чайник.

Мы жадно ели при свете единственной оплывающей свечи. Не говоря ни слова, мы набивали свои пустые желудки. Здесь, в кладовой, рев шторма доносился словно издалека, заглушаемый гудением примуса.

Просто удивительно, как быстро еда преобразуется в энергию и возвращает человеку отчаянное желание жить.

– Каковы наши шансы? – спросил я. Он пожал плечами:

– Это зависит от ветра, моря и переборки. Если переборка выдержит, нас за ночь отнесет к Минкис.

Чайник вскипел, и он занялся приготовлением кофе. Теперь, когда примус был выключен, кладовую заполнили звуки шторма.

– Предположим, у нас получится запустить помпу. Удастся ли нам откачать воду из переднего трюма? Когда я поддерживал в топке огонь, давление поднялось.

_– Вы_прекрасно_понимаете_, что при открытом люке нам не очистить трюм.

– Если бы мы ушли с корабля, пока не начался ветер… Если бы работала машина…

– Послушайте! Эта старая галоша протекает повсюду. Запусти хоть все помпы, это мало поможет, даже если мы очистим от воды четвертый трюм. Как вы думаете, сколько пара нужно, чтобы запустить машину й помпы?

– Я не знаю. А вы?

– Тоже не знаю. Но уверен, что одного котла мало, нужны по меньшей мере два. – Он налил в кружки кофе и положил сахар. – С одним котлом машина не может работать бесперебойно. – Он задумался, покачал головой и произнес: – Нет, не имеет смысла!

Он протянул мне обжигающе горячую кружку.

– Почему?

– Во–первых, ветер восточный. Если мы встанем по ветру кормой, каждый поворот винта будет относить судно к Минкис. Кроме того… – Он замолчал, снова уйдя в какие–то свои тайные мысли. Брови его нахмурились, а рот сжался в твердую, горестную линию. – А, к черту все это! – пробормотал он и вылил в кофе остатки рома. – Я знаю, где есть еще ром. Напьемся, а там пропади все пропадом! Во мне вспыхнул гнев.

– С вами такое не в первый раз? Вы сдаетесь? Тогда было точно так же?

– Когда тогда? – Кружка застыла на полпути к губам. – Что вы имеете в виду?

– «Бель–Иль»! Судно затонуло потому, что… – Я осекся, увидев его гневный взгляд.

– Так вам известно про «Бель–Иль»? Что же еще вы обо мне знаете? – Его голос звучал неистово и страстно. – Вы знаете, что почти год я был на берегу? Год в Адене! А это… Это первое судно за весь год, и случилось же так, что подвернулась мне «Мэри Дир», проклятый плавучий гроб с пьяным капитаном, который, на мое несчастье, взял да и умер… А тут еще и владелец… – Он провел рукой по волосам, глядя мимо меня и вспоминая прошлое. – Судьба сыграла со мной грязную шутку, вонзила в меня свои когти… Если мне удастся удержать на плаву эту рухлядь… – Он покачал головой. – Вы же не думаете, что такое может произойти дважды? Дважды? Я был слишком молод и зелен, чтобы понять, что они задумали, когда принял командование «Бель–Иль», но уж нынче–то я держал ухо востро! Не на того напали! – Он горько рассмеялся. – Если честно, тот случай пошел мне на пользу. Я провел посудину через Бискайский залив. Одному Богу известно, как мне это удалось, но я это сделал! Обогнув Уэссен, я направился в Саутгемптон… – Он посмотрел на меня и закончил: – Ну ладно, сейчас это не имеет значения. Продолжать борьбу бессмысленно. Этот шторм доконал меня. Я чувствую, мне конец.

Возразить было нечего. Инициатива должна исходить от него. Я не могу никак на него повлиять. Это было ясно.

Я сидел и ждал, а тишина становилась все более напряженной. Он допил кофе, поставил кружку и вытер рот ладонью. Молчание сделалось невыносимым, лишь

звуки смертельной борьбы судна нарушали могильную тишину.

– Лучше пойдем выпьем, – натянуто произнес он. Я не ответил ни слова и не сдвинулся с места.

– Вам, конечно, тяжело, но какой черт принес вас сюда! – заорал он. – Что, пропади оно все пропадом, я могу, по–вашеМу, сделать?

– Почем мне знать! Вы капитан, вам и отдавать приказы!

– Капитан! – невесело рассмеялся он. – Хозяин «Мэри Дир»! Ну что ж, по крайней мере, на этот раз я уйду под воду со своим судном. Предупреждали ведь: оно приносит несчастье… – Сейчас он говорил как бы сам с собой: – Правда, никто в это не верил… Но ведь любой из нас приносит кому–нибудь несчастье… «Мэри Дир» уже много лет ходит по морям. Наверное, в свое время она была первоклассным грузовым судном, но теперь это старое, проржавевшее корыто, совершающее свой последний рейс. Наш путь лежал в Антверпен, а оттуда по Северному морю мы должны были пригнать ее в Ньюкасл на переплавку. – Он замолчал, наклонил голову набок и прислушался к шуму волн. – Вот было бы здорово – привести в Саутгемптон полузатопленное судно без экипажа! — г Он пьяно расхохотался. Спиртное явно ударило ему в голову, и он это понял. – Посмотрим, – продолжал он, все еще говоря сам с собой. – Через несколько часов прилив начнет работать против нас. Ветер сделает свое дело. И все же, если нам удастся удержать корму по ветру, может быть, мы и судно удержим на плаву. Всякое может случиться… Ветер переменится, затихнет шторм… – Однако в его голосе не слышалось убежденности. Он посмотрел на часы: – Еще двенадцать часов, и прилив отнесет нас на скалы. Уже темнеет, но, если видимость будет приличной, мы успеем заметить бакен, по крайней мере будем знать… – Тут он резко осекся. – Бакены! О них–то я и думал, прежде чем отправиться спать! Я рассматривал карту… – Он оживился, и глаза его загорелись от возбуждения. Ударив кулаком о ладонь, он вскочил: – Вот как! Если мы с приливом… – Он пронесся мимо меня, пробежал по трапу, и я услышал топот его ног по палубе в направлении к капитанскому мостику.

Я побежал за ним и нашел его в ходовой рубке изучающим атлас приливов и отливов. Он поднял взгляд, и я впервые увидел в этом человеке лидера. Усталости как не бывало, хмель словно рукой сняло.

– У нас есть шанс! – проговорил он. – Если мы удержим судно на плаву, мы спасены! Значит, надо работать внизу, в котельном, работать так, как не работали никогда в жизни! Придется вертеться между топкой и штурвалом! – Он схватил меня за руку: – Вперед! Посмотрим, сможем ли мы запустить машину!

Волна ударила в борт судна. Стена воды с грохотом обрушилась на палубу, врезаясь в рулевую рубку. Краем глаза я увидел, как зеленая вода скрыла полузатопленный нос. Мы вместе побежали к машинному отделению, а он кричал:

– Ничего, приятель, я еще поквитаюсь с ними!

В свете фонаря я увидел его лицо, горящее безумной отвагой.

Глава 3

В темном машинном отделении было жарко, пахло горячим маслом и раздавался свист пара. Это место больше не казалось мертвым. В спешке я оступился на ступеньке трапа, пролетел дюжину футов и стукнулся о стальную балку. Остановившись, чтобы отдышаться, я услышал стук поршней. Вал начал вращаться сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока все металлические детали не засверкали в свете моего фонаря, а машина не зашумела, возвращаясь к жизни. Загудела динамо–машина, и нити электрических ламп стали накаляться. Шум становился громче, огни ярче, и вскоре засияли все лампы. Латунь и сталь заблестели. Пещера машинного отделения осветилась и ожила.

Патч стоял у пульта управления. Пошатываясь, я сошел вниз, крича ему:

– Машина! Машина работает!

От возбуждения я не помнил себя, мне казалось, что уж теперь–то мы сможем добраться до порта.

Но он уже остановил машину. Вращение вала замедлилось и вскоре прекратилось вовсе.

– Не стойте так! – сказал он мне. – Поддерживайте огонь. Надо поднять давление riapa как можно выше.

Сейчас он, казалось, вполне владел ситуацией. Однако поддерживать огонь стало труднее и опаснее. Судно сильно качало. То за один раз удавалось забросить полную лопату угля, то тебя откидывало к пылающей пасти топки и уголь просыпался мимо. Не знаю, как долго я работал в одиночестве, прежде чем Патч присоединился ко мне. Мне показалось, что целую вечность!

Все мои мысли были сосредоточены на топливе и этой широко раскрытой огненной пасти и еще на том, чтобы не наскочить на раскаленную докрасна топку при очередном крене судна.

Я почувствовал, как чья–то рука прикоснулась к моему плечу, поднял голову и увидел, что Патч стоит рядом. Выпрямившись, я посмотрел ему в глаза. Пот градом катился по моему телу, я еле дышал.

– Машина работает, – произнес он.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

– Я только что был на капитанском мостике. Нос почти ушел под воду. В любой момент может прорвать переборку. Как вы думаете, здесь будут слышны сигналы из машинного зала?

– Не знаю. Наверное.

Он провел меня в машинный зал, показал контрольный пульт управления и соединенную с капитанским мостиком переговорную трубу:

– Я пойду на капитанский мостик, а вы возвращайтесь в котельное отделение и поддерживайте огонь. Я посигналю вам машинным телеграфом, но, если вы не услышите, через пару минут ступайте к переговорной трубе. О'кей?

Я кивнул, и он стал взбираться по трапу, а я вернулся к топке. Хоть я и недолго проработал кочегаром, руки мои успели почернеть и покрыться мозолями. У меня не было сил снова взяться за лопату. Усталость начала брать свое, и я не представлял, сколько еще смогу продержаться.

Сквозь рев пламени в топке до меня донеслись резкие, нестройные сигналы с капитанского мостика. Я вышел из котельного отделения и направился к пульту. Стрелка машинного телеграфа указывала «полный вперед».

Повернув рукоятку, я открыл клапаны и впервые ощутил трепет и гордость, которые, наверное, каждый раз ощущает корабельный механик.

Послышался свист пара, стук клапанов, медленный шорох ожившей машины, и я ощутил легкую вибрацию. Сердце судна вернулось к жизни благодаря мне. Это наполнило меня радостью.

Теперь лопата казалась совсем легкой, руки почти не болели, уверенность и воля снова вернулись ко мне. Я ощутил прилив энергии.

Минут через десять непрерывного труда машина набрала обороты; три минуты потребовалось, чтобы развернуть корму. За эти три минуты давление резко упало, но его удалось поднять к тому времени, когда с капитанского мостика раздался новый сигнал.

В 15.30 Патч позвал меня и велел встать за штурвал:

– Наблюдайте за пеной, она поможет вам узнать направление ветра. Все время старайтесь держать судно точно по ветру. При малейшем отклонении оно начнет зарываться носом. И увереннее держите штурвал с того момента, как дадите мне команду запустить машину, а еще не забудьте, что после остановки машины судно идет еще добрых пять минутТ

С этими словами он ушел, оставив меня наедине со штурвалом. Возможность стоять спокойно и держать в руках легкий штурвал радовала после изнурительной работы. Но если внизу, возле ревущей топки, в шуме машины тебя охватывало чувство безопасности и относительного покоя, то здесь ты оставался лицом к лицу с реальностью. В мрачном полусвете было видно, что нос «Мэри Дир» так осел, что едва просматривался сквозь набегающие волны.

Ветер и волнение разворачивали судно, и мне пришлось дать команду на включение машины. Как только она заработала и судно стало ложиться на прежний курс, вся передняя палуба покрылась бурлящей пеленой воды. Меня прошиб холодный пот и охватила дрожь. В рубке удалось найти шерстяную фуфайку, и я напялил ее, мимоходом глянув на карту.

Там было отмечено наше новое положение. Мы находились на полпути между Рош–Дувр и Минкис. Подводные рифы становились все ближе.

В 18.30 Патч сменил меня. Некоторое время он смотрел поверх носа корабля в потускневший солнечный диск, озаряющий злополучное, измученное штормами море. Его лицо и шея блестели от пота, глаза глубоко запали, черты заострились.

– Пройдите хоть ненадолго в рубку, – сказал он, беря меня .за руку. То ли ему надо было прикоснуться к живому человеку, то ли просто он удержался за меня при очередном крене судна. – Сейчас дует восточный ветер, но он, вероятно, скоро сменится на зюйд–вест. – Патч показал на карту: – Если не проявить осторожность, нас отнесет прямо к центру Минкис. Значит, сейчас нам необходимо все время держать курс на юг. Каждый раз, запуская машину, мы должны использовать ее как можно эффективнее!

Я кивнул:

– Куда вы направляетесь? На Сен–Мало?

– Никуда я не направляюсь. Просто пытаюсь удержаться на плаву. – Немного поколебавшись, он добавил: – Через четыре часа начнется прилив. Он продлится большую часть ночи. Если принять в расчет ветер, то можно предположить, что прилив будет достаточно сильным.

Я выглянул наружу, и душа у меня ушла в пятки. Казалось, положение ухудшалось с каждой минутой.

Я наблюдал, как, сверяясь с навигационными таблицами, он отмечает крестами наш путь: около пяти миль к западу от Минкис и еще немного южнее.

– • Мы не пройдем за час так много! – возразил я.

Он бросил карандаш:

– Проверьте, если не верите мне! Прилив идет на зюйд–вест со скоростью примерно три узла. Два узла предоставьте ветру и машине, отсюда и результат.

Я уставился на карту. Минкис неумолимо приближалась.

– А в следующие два часа? – поинтересовался я.

– В следующие два часа прилив значительно ослабеет. Мои расчеты показывают, что мы будем примерно в миле на зюйд–вест от бакена Минкис и станем там болтаться первую половину ночи. А когда начнется отлив… – Он пожал плечами и вернулся к штурвалу, бросив напоследок: – Все зависит от того, удастся ли нам вообще продвинуться к югу!

С этим веселым прогнозом я снова вернулся к своей работе внизу: к лопате, к углю, к сверкающему зеву топки. Час внизу, час на капитанском мостике: только успевай поворачиваться! Сами не свои от усталости, мы делали свое дело машинально, бессознательно меняя ритм движений, то замедляя его на мостике, то ускоряя в опасной близости оттопки. Я помню, что стоял за штурвалом, когда наступила темнота. Казалось, она подкралась почти незаметно. Просто в какой–то момент я перестал видеть нос судна и слетающую с гребней волн пену, по которой определял направление ветра. — В темноте передо мной лишь смутно виднелись белые гребешки.

Палуба ходила ходуном, а когда волна разбивалась о борт, создавалось впечатление, что мы несемся по речной стремнине с головокружительной скоростью… Теперь я полагался только на компас да на собственное чутье, а машина неуклонно продвигала судно к югу.

Около полуночи я увидел свет, на мгновение мелькнувший впереди. Хоть бы это оказалось только игрой воображения! К этому времени я уже изрядно утомился, а свет мелькнул смутно и призрачно. Но вскоре в двух румбах справа по носу я снова увидел этот огонек. Теперь он прерывисто мелькал, то появляясь, то исчезая за волнами.

В конце концов я решил, что это может быть группо–проблесковый огонь. На карте юго–западнее Минкис был обозначен бакен, около него стояло обозначение Gr.fl(2)'.

( Обозначение группо–проблескового маяка на английской морской карте.)

– Примерно этого я и ждал, – заявил Патч, сменив меня за штурвалом. В его голосе не слышалось особого энтузиазма. Он произнес это без всякого выражения и немного устало.

Теперь огонек был виден постоянно. Он становился все ближе и яснее, пока не начал тускнеть с первым серым проблеском зари.

Было половина шестого утра, когда я снова встал за штурвал. К этому времени я уже валился с ног. Ночь в котельном отделении была адом, особенно последний час, когда я, весь взмокший, вертелся около горящей топки.

Направление отлива изменилось, и мелькающий бакен приближался к нам не с самой удачной стороны. Вскоре рассвело, и я увидел сам бакен, одно из тех ко–лонноподобных сооружений, которые используют французы. Я подумал, что даже сквозь свист ветра можно уловить его траурное, словно похоронное завывание. Нам надо было пройти по меньшей мере в полумиле от него. Я сверился с картой, вызвал Патча по переговорной трубе и попросил его подняться.

Казалось, прошло немало времени, прежде чем он появился на мостике, волоча ноги, как тяжелобольной, только что поднявшийся с постели. Меняясь вахтами ночью, я заметил, что он похож на призрак, но решил, что это из–за тусклого освещения. Теперь же, увидев его при свете дня, я ужаснулся его мертвенной бледности.

– Да вы же едва стоите на ногах!

Он непонимающе уставился на меня. Наверное, я и сам был не лучше.

– В чем дело? – спросил он.

Я указал на бакен Минкис, примерно в четырех румбах от носа по правому борту.

– Мы заходим слишком далеко в глубь рифов! – сказал я. – В любой момент нас может выбросить на скалы Брессан–дю–Сюд!

Он прошел в рубку, а я остался ждать, когда он пошлет меня вниз запустить машину. Прошло довольно много времени, но Патч не появлялся; решив, что капитан заснул, я позвал его. Но он сразу же ответил, что, мол, наблюдает за бакеном в окно и обдумывает дальнейшие действия.

Отлив уже начался. Наше положение относительно бакена изменилось. Теперь он был почти на траверзе. Патч вышел из рубки.

– Все в порядке, – спокойно сказал он, – глубина еще достаточная.

Ветер подхватил корму, и судно начало медленно поворачиваться. Менее чем в двух кабельтовых от нас над подводной скалой крутился водоворот. Тяжелые волны наплывали одна на другую, поднимая высокие стены брызг. Одна огромная волна ударилась о борт и обрушилась на переднюю палубу. На мостик полились тонны воды; судно встряхнуло, как скорлупку.

– Разве мы не будем запускать машину? – поинтересовался я.

Патч стоял спиной ко мне и пристально вглядывался в правый борт.

– О Господи! – заорал я. – Нас же несет прямо на Минкис!

– Пока все в порядке, – ровно сказал он, словно успокаивая меня.

Но я не верил ему. Как может быть все в порядке? Впереди рифы и мили подводных скал. Стоит нам наскочить на них…

– Надо что–то делать! – в отчаянии простонал я. Он не ответил, а продолжал рассматривать в бинокль

море за кормой.

Я не знал, что предпринять. Внешне он казался спокойным и вроде бы контролировал ситуацию, но я–то видел, что его физические да и моральные силы полностью исчерпаны.

– Нам надо обойти Минкис, – пытался я внушить ему. – Когда мы обойдем Минкис, все будет в порядке! – Я бросил штурвал и направился к сходному трапу. – Пойду запущу машину!

Но, когда я поравнялся с Патчем, он схватил меня за Руку:

– Вы что, ничего не понимаете? Мы идем ко дну! – Его лицо было таким же каменным, как и пристальный

взгляд темных глаз. – Я не стал говорить вам, но вода поступает через переборку. Я это заметил перед тем, как сменить вас.

Он отпустил мою руку и снова поднес к глазам бинокль, пытаясь что–то отыскать в сером небе, по которому неслись гонимые ветром облака.

– И как долго… – Я замолчал, боясь произнести это вслух. – Как долго мы сможем продержаться на плаву?

– Не знаю. Может, несколько минут, а может, час–два… – Он опустил бинокль и удовлетворенно кивнул: – Шанс, конечно, невелик, но… – Он обернулся ко мне и пристально вгляделся, точно пытаясь определить, надежный ли я человек. – Мне нужно, чтобы давление пара обеспечило работу машины в течение десяти–пятнадцати минут. Вы готовы идти вниз и поддерживать огонь? – Он добавил, помолчав: – Должен предупредить: если прорвет переборку, у вас внизу совсем не будет шансов!

Я заколебался:

– Как долго мне надо работать там?

– Я думаю, часа полтора. – Он бросил мимолетный взгляд на правый борт, чуть заметно кивнул и схватил меня за руку: – Давайте, действуйте! В первый час я буду помогать вам!

– А как же судно? Если оно налетит на риф…

– Не налетит. Мы идем точно в миле от бакенов. Тут, внизу, опасность, казалось, отдалилась. Тепло

и свет топки, сияние огня утешали. Теперь, когда я не видел, как волны бьются о рифы, мной овладело ложное чувство безопасности. Только шум волн за тонкой обшивкой да блестящие ручейки, стекающие от заклепок, напоминали о беде. Да еще, пожалуй, накренившаяся на нос палуба и грязная вода, черная от угля и блестящая от масла, плещущаяся под ногами. Мы бросали уголь как сумасшедшие, плечом к плечу, совершенно позабыв про усталость. Прошла, казалось, целая вечность, но переборка пока держалась. Наконец Патч, посмотрев на часы, отбросил лопату:

– Я иду на мостик. Продолжайте поддерживать огонь, пока я не дам сигнал «полный вперед». Тогда включайте машину и идите прямо на мостик. Договорились?

Я молча кивнул. Патч натянул фуфайку, шатаясь, прошел через машинный зал и исчез. Теперь, когда я остался один, плеск волн, бьющих в обшивку, казалось, усилился. Посмотрев на часы, я отметил – двадцать минут восьмого.

И снова я начал бросать уголь, ни на миг не забывая о нависающих надо мной листах корпуса и накренившейся палубе. В любой момент этот освещенный, теплый мир мог уйти под воду! Вода уже залила днище и крутилась возле моих ног.

Половина восьмого! Без четверти врсемь! Когда же он прикажет запустить машину?

В какой–то момент я остановился, вынужденный опереться на лопату, в полной уверенности, что палуба под моими ногами как–то странно накренилась. С ужасом смотрел я на протекающую переборку и думал: «Что же он делает там, на мостике? Что за незначительный шанс, о котором он обмолвился?»

Я совершенно выбился из сил, нервы были напряжены от страха и долгого ожидания – и вдруг я потерял веру в капитана. Что я о нем знаю? Мои первые впечатления об этом человеке – задавленном, выведенном из себя обстоятельствами – усилились от грозящей опасности.

Вдруг сквозь шум котельного отделения до меня донесся слабый звук из переговорной трубы. Было уже почти восемь. Я отбросил лопату, задраил дверцу топки и, схватив фуфайку, пошел в машинное отделение. Телеграф показывал «полный вперед».

Я открыл пар полностью, а когда бежал по трапу, заметил, что машина ровно набирает обороты.

Когда я, запыхавшись, взбежал на мостик, Патч стоял за штурвалом.

– Мы обошли Минкис? – спросил я задыхаясь.

Он не ответил. Его руки крепко сжимали штурвал, все тело напряглось, а взгляд был устремлен вперед. Корабль кренился в такт долгой, мучительной качке, и я, шатаясь, подошел по наклонившемуся мостику к окну с правого борта. Окрашенный белым и красным бакен проскользнул мимо нас. Нос «Мэри Дир» был полностью погружен в воду.

– Ну вот, сейчас, – чуть слышно произнес он, глядя на меня глубоко запавшими глазами. Переступив с ноги на ногу, он вдруг резко повернул штурвал. Я просто не мог в это поверить! Он переложил руль налево, повернув судно к обнаженным скалам Минкис!

– Вы что, с ума сошли? – закричал я. – Поворачивайте направо! Ради Бога, направо!

Я бросился к штурвалу, схватился за спицы и попытался вернуть его в прежнее положение.

Патч что–то крикнул мне, но слова его потерялись в грохоте огромных волн, разбивающихся о мостик. В любом случае я бы его не расслышал. Сен–Мало находится всего в двадцати милях, а под моими ногами машина выстукивает обнадеживающую дробь! Надо повернуть направо, от Минкис к Сен–Мало!

– Ради Христа! – кричал я ему.

Он схватил меня за волосы и резко откинул назад мою голову. Он орал мне, чтобы я отпустил штурвал, а я, сощурив от боли глаза, тупо смотрел в его твердое, суровое лицо, сверкающее от пота, с оскаленными зубами и сведенными судорогой челюстями.

– Дурак, это наш единственный шанс!

Он со злобой отбросил меня от штурвала, я упал и так ударился о выступ окна, что у меня перехватило дыхание.

В этот момент сквозь брызги волны, разбившейся о левый борт, я увидел прямо перед собой оголенные скалы, торчавшие из воды, как оскаленные зубы. Меня вдруг затошнило.

– Теперь вы встанете за штурвал! – Его слова прозвучали откуда–то издалека. Я уставился на него, пораженный откуда–то взявшимся холодным начальственным тоном и все еще ничего не понимая. – Быстрее, вы! Берите штурвал! – Он стоял на мостике, отдавал приказ и ожидал повиновения. Его тон не допускал возражений. Он протянул мне руку и помог подняться. – Держите курс десять градусов норд–ост.

Из ходовой рубки он взял ручной компас и прошел на левое крыло мостика. Время от времени поднимая компас к глазам, он застыл неподвижно, пытаясь определить азимут. Я же, стоя за штурвалом и держа заданный курс, пытался понять, что же мы делаем, идя вот так, прямо на рифы. Меня все еще подташнивало, я боялся сбиться с курса, понимая, что любое отклонение от него означает неминуемую гибель.

А сквозь стекла окна, в пелене белой пены постепенно проступали очертания гряды скал, постепенно приближающихся к нам.

– Теперь держите курс прямо на норд, – по–прежнему спокойно приказал Патч.

Впереди нас волны вздымались и падали каскадами на выступающие рифы. Одна из острых скал была совсем близко, и, когда судно приблизилось к ней, капитан появился за моей спиной.

– Теперь за штурвал встану я, – мягко сказал он, и я, не возразив ничего, не задав ни единого вопроса, освободил место. В его поведении сейчас было что–то странное, словно он ушел в себя, стеной отгородившись от внешнего мира.

И вот настал этот миг! Толчок, еще толчок, и судно принялось мало–помалу останавливаться. Я слегка подался вперед и оказался возле окна. Судно остановилось, шваркнув килем по дну со скрежетом, перекрывшим рокот шторма. Еще несколько мгновений оно, увлекаемое водоворотами, бушующими между скал, вертелось туда и сюда, но вот снова ударилось обо что–то и окончательно замерло.

Машина продолжала работать, словно сердце корабля отказывалось смириться со смертью.

Это был странный момент. Патч с каменным лицом все еще стоял за штурвалом, сжимая его побелевшими от усилия руками.

В рубке все оставалось по–прежнему, а в окно было видно, как волны перекатываются через затопленный нос. Палуба у меня под ногами еще содрогалась от вибрации машины.

Ничего не изменилось, только теперь мы стояли неподвижно.

Дрожа, я стер со лба холодный пот. Мы сели на отмель Минкис. Внутри у меня возникло чувство приближающегося конца. Я обернулся и поглядел на Патча. Тот казался ошеломленным. Лицо его, оттертое от угольной пыли, было белым как мел, а глаза пристально вглядывались в бушующее море.

– Я сделал все, что мог, – чуть дыша, произнес он. – Боже правый, я сделал все, что мог! – В его «голосе слышалось неподдельное страдание. Наконец его руки вяло упали со штурвала, словно он сдавал командование. Развернувшись, медленной, шаркающей походкой лунатика он пошел в рубку.

Набравшись храбрости, я последовал за ним. Он сидел склонившись над картой, не поднимая глаз. Волна ударила о борт, разбилась и залила иллюминатор, заслонив на мгновение дневной свет. Когда вода спала, он притянул к себе вахтенный журнал и начал писать. Дописав, закрыл журнал и выпрямился, словно поставив точку на этом этапе своей жизни. Оглядевшись, он заметил меня:

– Простите! Мне следовало объяснить вам свои действия! – Сейчас он был похож на человека, пробудившегося ото сна и ставшего снова разумным. – Вся хитрость заключалась в том, чтобы посадить судно на мель, пользуясь приливом.

– Но нам же нужно было направиться к Сен–Мало, – тупо возразил я, все еще ничего не понимая.

– Через два часа, если бы мы еще держались на плаву, изменившееся течение выкинуло бы нас на скалы к северу отсюда. – Он подвинул мне карту: – Посмотрите сами! Единственный шанс уцелеть был сесть на мель именно здесь! – И он указал карандашом местоположение корабля. Мы находились примерно в миле к югу от основного скопления рифов, в районе, где глубина достигала 244 сажен. – Эта скала по левому борту – Клыкастый Грюн. Ее высота 36 футов. А справа вы найдете едва различимый островок Метресс–Иль. – На мгновение кончик его карандаша задержался на точке западнее основных рифов. – При отливе он, наверное, обнаружится здесь! – Он отбросил карандаш, потянулся и потер глаза. – Да, здесь! – Он, казалось, смирился с неминуемой гибелью. – Пойду посплю!

Не сказав более ни слова, он вышел из рубки и спустился на нижнюю палубу. Я не пытался остановить его, чтобы расспросить поподробнее, слишком уж я устал. В голове у меня стучало, и при одном упоминании о сне мне нестерпимо захотелось закрыть глаза и погрузиться в забытье.

Я задержался и посмотрел на серый пейзаж с торчащими скалами и бушующим морем. Странно было стоять на неподвижном судне, чувствовать под ногами работающую машину и знать, что находишься на самой опасной отмели Ла–Манша. В рубке все было мирно, и, только выглянув в окно и увидев выступающие из воды скалы да затопленный нос судна под белой пеной, я понял, что нас ждет. Часов шесть или немного больше мы будем в относительной безопасности, а потом отлив снова отдаст нас морю. Я повернулся и,'двигаясь, как во сне, пошел вниз. Все происходящее казалось мне туманным и немного отдаленным. Пошатываясь, я добрался до каюты и здесь почувствовал, что машина остановилась. Что произошло? Кончился уголь или Патч сам остановил ее? Впрочем, теперь это было не важно: больше нам не понадобятся ни машина, ни помпы! Спать, только спать!

Может показаться невероятным, что в подобных обстоятельствах можно думать о сне, не будучи сумасшедшим. Однако, оставшись целым и невредимым, я уверовал в искусство Патча–навигатора и решил, что он найдет какой–нибудь выход из положения, когда начнется отлив.

В любом случае, сам я не мог ничего предпринять: у нас не было лодки, значит, и надежды, а шторм достиг апогея.

Проснувшись в полной темноте, я услышал плеск воды за дверью каюты. Возможно, она проникла в коридор через разбитый иллюминатор или откуда–то еще. Волны все еще били в корпус судна, и время от времени раздавался скрежет, когда «Мэри Дир» днищем касалась гальки.

Я прошел в каюту Патча. Тот лежал на койке полностью одетый и даже не пошевелился, когда я посветил фонарем прямо ему в лицо. Он спал уже более двенадцати часов.

Я дважды спустился в камбуз, принес еду, питье и примус. Когда я шел во второй раз, то заметил на закрытой двери капитанской каюты белый листок. Прямо к красному дереву двери кнопкой была приколота визитная карточка. Я прочел: «Дж.С.Б. Деллимар», и ниже – «Торговая и пароходная компания Деллимара», Сент–Мэри Экс. Лондон, Сити». Я толкнул дверь, но она была заперта.

Когда я проснулся снова, повсюду сияло солнце. Ветер стих, и море больше не бесновалось. Патч все еще спал, но на этот раз он снял сапоги и уютно закутался в одеяло. Сходной трап, ведущий на нижнюю палубу, почти полностью скрылся под водой, в которой плавало какое–то барахло. Сверху, с мостика, открывалась совершенно удручающая картина. Наступил отлив, и скалы, окружающие корабль, торчали, как обломки гнилых зубов, серые, с зазубренными основаниями, поросшими водорослями. Ветер был не более пяти–шести баллов, и, хотя я видел, как волны разбиваются белыми брызгами о дальние скалы, вода вокруг судна была относительно спокойной.

Я долго стоял, глядя на тонкие, серые облака, плывущие По небу, на хаос скал, окружающих нас, на волны, разбивающиеся вдали. От самого факта, что я еще жив, что еще могу видеть сверкающее солнце и чувствовать дуновение ветра, меня переполняла радость. Ее не омрачил вид пустых шлюпбалок, вздымавших свои чугунные руки, и разбитой вдребезги единственной шлюпки, болтающейся на разлохмаченном канате;

Патч подошел сзади. Он не смотрел ни на море, ни на скалы, ни на небо. Его взгляд был устремлен на нос корабля, поднявшийся над водой, и на чернеющее отверстие затопленного люка. Потом он направился на левый борт и осмотрел его.

Лицо капитана было мрачным, бледным, а под скулами ходили желваки. Руки крепко сжимали перила, обшитые красным деревом. Я чувствовал, что обязан сказать ему, как он должен гордиться своим невероятным мастерством, которое позволило посадить судно на эту отмель, – а в остальном нам просто не повезло. Но, увидев его застывшее лицо, осекся. В конце концов я спустился в каюту, оставив его одного на мостике.

Он пробыл там довольно долго, а спустившись, сказал мне:

– Надо чем–нибудь подкрепиться. Через час–другой мы можем трогаться.

Я не стал спрашивать, как он собирается это делать, когда шлюпка разбита в щепы. Было совершенно ясно, что он не расположен к разговорам. Патч сел на койку, согнулся и стал задумчиво разбирать свои вещи.

Я разжег примус, поставил чайник, а он все блуждал по каюте, выдвигая ящики и набивая бумагами желтый клеенчатый мешок. Посмотрев на фотографию, он заколебался, но потом сунул и ее. Чай вскипел, я открыл банку каких–то консервов, и мы приступили к завтраку, во время которого я раздумывал, из чего же нам соорудить лодку.

– Что толку ждать, пока нас подберут, – сказал я с набитым ртом. – «Мэри Дир» здесь никто не найдет!

Он удивленно уставился на меня, словно только что обнаружил мое присутствие на этом мертвом судне.

– Конечно нет. Пройдет немало времени, прежде чем ее найдут, – произнес он и снова погрузился в свои мысли.

– Нам надо построить лодку.

– Лодку? – удивился он. – Да у нас же есть лодка! — Где?

– В соседней каюте. Надувная резиновая лодка.

– Резиновая лодка в каюте Деллимара?

– Ну да! Странно, а? Он держал ее у себя, так, на всякий случай. – Патч тихонько рассмеялся.

– Вы находите это забавным? – рассердился я.

Он ничего не ответил, поднял с пола какие–то ключи, вышел, и я услыхал, как он отпирает дверь соседней каюты. До меня донесся скрип передвигаемого багажа, и я поспешил ему на помощь. Через открытую дверь каюты передо мной предстала картина полного разгрома: яШики вывалены на пол, шкафы открыты и их замки вырваны, на полу валяются тряпки и бумаги. Хаос не коснулся только постели, застланной аккуратно, без единой складочки. Лишь на подушке виднелось сальное пятно.

Должно быть, Патч обыскивал каюту.

– Что вы здесь искали? – спросил я.

Он молча поднял голову, посмотрел на меня и открыл огромный дорожный сундук, на котором красовались ярлыки отелей Токио, Иокогамы, Сингапура, Рангуна.

– Держите! – протянул он мне огромный брезентовый мешок.

Мы вытащили его в коридор, а оттуда на верхнюю палубу. Патч вернулся, запер дверь в каюту Деллимара и принес с собой нож. Вспоров брезент, мы вытащили желтую резиновую лодку и надули ее. Она была около двенадцати футов в длину и пяти в ширину. К ней были приложены весла, руль, телескопическая мачта, подзорная труба, нейлоновые шкоты и такой же парус и даже рыболовные снасти.

– Он был трусом? – полюбопытствовал я. – Согласитесь, довольно странно владельцу судна иметь в своем багаже надувную лодку, словно бы он готовился к кораблекрушению.

Однако Патч лишь сказал: .

– Пора двигаться!

Я уставился на него в полном недоумении: покинуть относительно безопасное судно и променять его на хрупкую резиновую лодчонку!

– Ведь сейчас еще прилив! Не лучше ли подождать отлива?

– Но нам нужен ветер, – заявил Патч, пытаясь определить его направление. – Он уже изменился на румб–два. Если повезет, то задует норд–вест. – Патч взглянул на часы и скомандовал: – Идем! У нас в запасе еще четыре часа прилива.

Я пытался убедить его подождать следующего прилива и воспользоваться всеми шестью часами,, но он не хотел и слушать.

– К тому времени почти стемнеет. А если ветер изменится? На таком судне лавировать по ветру невозможно! Давление снова может понизиться. Вы же не хотите опять попасть в шторм. Я даже не представляю, что может произойти при отливе. Может снести всю палубу вместе с капитанским мостиком.

Конечно, он был прав. Мы спешно собрали все необходимое: еду, карты, ручной компас, запас одежды, не забыв зюйдвестки и резиновые сапоги. Вот только клеенчатых накидок нигде не было, и мы прихватили оба синих плаща.

Без четверти десять мы сбросили лодку с передней палубы и прыгнули в нее. На веслах мы отошли на некоторое расстояние от «Мэри Дир» и поставили парус. К этому времени солнце скрылось в серой пелене надвигающегося дождя, и скалы отходили от нас все дальше и дальше, превращаясь в неясные зубчатые очертания.

Мы взяли курс на Ле–Соваж, и через некоторое время мелькающий свет бакена высветил последние скалы. «Мэри Дир» была уже не более чем размытым пятном на поверхности воды. Пройдя Ле–Соваж, мы совсем потеряли ее из виду.

Отойдя от Минкис, мы вышли в открытое море, на котором после шторма стояла сильная зыбь. Волны вздымались стенами, готовые в любой момент обрушиться на нас. В этот серый, дождливый день меня покинуло чувство времени. Вероятно, добрых четыре часа мы кувыркались на волнах, промокшие до нитки, втиснутые в тесное пространство между толстыми желтыми бортами лодки. Иногда мы видели проблески маяка Кап–Фреэль.

Позже, уже днем, нас подобрал почтовый пароходик, шедший через Ла–Манш из Питер–Порта. Они высматривали уцелевших после шторма, иначе никогда бы не заметили нас, идя в миле к востоку.

Пароход внезапно изменил курс, и вскоре мы увидели его нос, почти скрытый брызгами. Он лег в дрейф против ветра, и через борт были сброшены канатные трапы. Нам помогли подняться, подбадривая по–английски.

На палубе вокруг нас собрались люди – экипаж и пассажиры, забрасывая вопросами и предлагая то сигареты, то шоколад. Капитан проводил нас к себе, и пароход снова двинулся в путь, увлекаемый безупречно работающей машиной.

Когда мы спускались вниз, я увидел нашу желтую лодку, плывущую за кормой на буксирном тросе.

Глава 4

Мы приняли горячий душ, переоделись в сухое и прошли в кают–компанию, где вокруг нас засуетился стюард, разливая чай и подавая яичницу с беконом. Нормальная жизнь – невероятно нормальная жизнь!

Я словно пробуждался от какого–то кошмара: «Мэри Дир», острозубые скалы Минкис. Сейчас они казались частью другой реальности, не имеющей ничего общего с настоящим.

Вошел капитан:

– Итак, вы с «Мэри Дир»? – Он строго смотрел на нас. – Один из вас – владелец яхты «Морская ведьма».

– Да! – ответил я. – Меня зовут Джон Сэндз.

– Прекрасно. Я капитан Фрейзер. Сейчас же дам радиограмму в Питер–Порт. Полковник Лауден очень беспокоился о вас. Он и Дункан были вчера у меня на борту и слушали по радио оповещение о розыске. Вас искали с вертолетами. – Он повернулся к Патчу: – А вы, наверное, член экипажа «Мэри Дир»? – В его жестком голосе явственно слышался шотландский акцент.

Патч встал:

– Да, я капитан «Мэри Дир» Патч. – Он протянул руку. – Я очень благодарен вам за спасение.

– Благодарите лучше моего первого помощника, это он вас заметил. – Фрейзер пристально смотрел на Пат–ча маленькими голубыми глазками: – Так ваше имя, говорите, Патч?

– Да.

– И вы – капитан «Мэри Дир»?

– Так точно.

Фрейзер поднял брови, потом нахмурился:

– А я думал, что капитан «Мэри Дир» носит фамилию Таггарт!

– Да, он и был капитаном, но он умер.

– Когда? – резко спросил Фрейзер.

– Как раз после того, как мы прошли Порт–Саид, в начале этого месяца.

– Понятно. – Фрейзер окинул Патча холодным взглядом. Затем, опомнившись, смягчился: – Ну ладно, не буду вам мешать. Вы, наверное, изрядно голодны. Сидите, сидите. – Он посмотрел на часы и приказал стюарду принести еще одну чашку. – До прихода в Сен–Мало у меня еще есть время. – Фрейзер сел за стол, оперся локтями и стал с любопытством разглядывать нас своими голубыми глазками. – Так все–таки что же произошло, капитан Патч? В последние двадцать четыре часа эфир был забит сообщениями о «Мэри Дир». – Он замолчал, подумал и сообщил: – Рад уведомить вас, что шлюпку с оставшимися в живых членами экипажа вчера днем прибило к Иль–де–Брега.

Патч хранил молчание.

– Да ладно вам! Я имею право проявить некоторое любопытство! – Голос его звучал дружелюбно. – Уцелевшие рассказали, что на судне начался пожар и вы приказали экипажу покинуть судно. Это было ночью в четверг, и Лауден сообщил мне…

– Я приказал им покинуть судно? – недоуменно уставился на него Патч. – Они так сказали?

– Так говорилось во французском рапорте. Они покинули судно вскоре после 22:30. Однако в 9.30 следующего утра Лауден увидел «Мэри Дир»… – Он осекся под жестким взглядом Патча. – Черт подери, приятель! – внезапно разозлился Фрейзер. – Что произошло? «Мэри Дир» затонула или…

Сначала Патч молчал, словно обдумывая заданный вопрос. Наконец он произнес:

– Полный отчет будет дан надлежащим властям. До этого… – он жестко посмотрел на Фрейзера, – до этого, простите, я не буду ни о чем говорить!

Было видно, что Фрейзеру не хотелось отступаться, но он взглянул на часы, допил чай и встал.

– Очень мудро с вашей стороны, капитан, – официальным тоном произнес он. – Я должен идти. Мы подходим к Сен–Мало. Наш пароход полностью к вашим услугам. Если вам что–то потребуется, обратитесь к стюарду. – Выходя, он приостановился в дверях: – Думаю, я должен сообщить вам, что на борту находится юная леди – мисс Таггарт. Это дочь капитана Таггарта. Узнав о поисках «Мэри Дир», она прибыла в Питер–Порт, а услышав, что шлюпку прибило к французскому берегу, села на наш пароход. – Помолчав, он вернулся в каюту. – Она не знает о смерти отца и надеется найти его среди уцелевших. – Фрейзер немного заколебался, но все же спросил: – Полагаю, вы сообщили компании о его смерти?

– Разумеется!

– Понятно. Что ж, очень жаль, что они не удосужились известить его ближайшую родственницу. – В его голосе послышался гнев. – Я прикажу стюарду привести ее к вам. – Он мягко добавил: – Вы уж поосторожнее! Она прелестная крошка и, очевидно, обожала отца.

Фрейзер вышел, и в салоне воцарилась тишина. Патч сосредоточенно ел, забрасывая в себя еду, как уголь в топку корабля. Он не расслабился ни на йоту.

– Да, а отчего он, собственно, умер? – спросил я.

– Кто? – нахмурился он.

– Таггарт.

– А, Таггарт. От пьянства. – И он снова принялся за еду, всем своим видом он показывал, что эта тема его не интересует.

– Боже правый! Но вы же не скажете это ей?

– Конечно нет! Я скажу, что он умер от сердечной недостаточности. Во всяком случае, таково медицинское заключение.

– Но она захочет узнать подробности!

– А вот подробностей–то она и не получит!

«Какой бессердечный человек!» – подумал я и отошел к иллюминатору. Машина уже работала на малых оборотах. Мы входили в гавань, и я видел туристские отели Динара, рассыпанные от набережной до вершины холма, безлюдные и скучные в это время года.

– Он бегал по всему судну и вопил как резаный! – Патч оттолкнул пустую тарелку. – Мне пришлось поймать его и запереть в каюте, а к утру он умер.

Патч вынул пачку сигарет, распечатал ее дрожащими пальцами и с силой выщелкнул сигарету. Огонек спички осветил его мертвенно–бледное лицо.

– Белая горячка? – поинтересовался я.

– Нет, не горячка. Я только впоследствии обнаружил… – Он затянулся и пригладил волосы. – Впрочем, сейчас это не имеет значения. – Патч с трудом поднялся. – Мы почти у цели, да?

Пароход очень медленно миновал шлюзные ворота. Над нашими головами по палубе забегали люди и застучала лебедка.

– По–моему, мы причаливаем, – сказал я.

– Везет же вам! – ответил он. – С «Мэри Дир» вы покончили! – Патч беспокойно заходил по салону. – О Господи! Я уже почти жалею, что не утонул вместе с судном!

Я внимательно посмотрел на него:

– Так это правда? Вы действительно приказали экипажу покинуть корабль? Вся эта история, что вас сбили с ног…

Он повернулся ко мне:

– Разумеется, я ничего подобного не приказывал, но если им так нравится… – Он подошел к другому иллюминатору и стал смотреть туда.

– Но почему, – недоумевал я, – если это неправда…

– При чем здесь правда? – гневно спросил он. – Эти негодяи струсили, а теперь говорят, будто я приказал им бросить судно! Им ведь надо как–то оправдаться. Эта свора проклятых трусов не откажется от своих слов. Вот увидите! Когда дело дойдет до официального расследования… – Он слегка пожал плечами. – Я уже прошел через такое.

Это было сказано как бы про себя. Патч отвернулся и снова уставился в иллюминатор на ржавые железнодорожные вагоны на пирсе.

Он что–то бормотал про странное совпадение, но тут хлопнула дверь и послышалась смесь французской и английской речи. Глядя на дверь, Патч произнес:

– Вам, конечно, придется объяснить причину вашего присутствия на борту «Мэри Дир». Вы были там на положении пассажира, и любые комментарии…

Дверь отворилась, и Патч замолчал.

Это был капитан Фрейзер с двумя французскими чиновниками. Последовали улыбки, поклоны и потоки французской речи. Затем тот, что был пониже ростом, сказал по–английски:

– Мсье капитан, сожалею, но у меня для вас плохие новости. Полчаса назад по радио передали, что к берегу Лез–0 прибило несколько тел.

– Моряки с «Мэри Дир»? – поинтересовался Патч.

– Mais oui1. – Он пожал плечами. – Служащие маяка в Лез–0 не могли опознать тела, но других кораблей, потерпевших бедствие, в этом районе нет.

– Лез–0 – это остров к северу от Иль–де–Брега, примерно в сорока милях отсюда, – пояснил Фрейзер.

– Я знаю, – бросил Патч и сделал шаг к чиновнику: – А что уцелевшие? Есть ли среди них человек по имени Хиггинс?

– Не знаю, – пожал плечами чиновник. – Официальный список спасенных еще не составлен. – Он замялся: – Monsieur le Capitaine2, вы очень обяжете меня, если пройдете со мной в контору. Понимаете ли, формальности…

Хотя говорил он виновато, было ясно, что решимости ему не занимать.

– Конечно, – любезно ответил Патч, но я видел, что ему это не понравилось. Быстро взглянув на обоих чиновников, он прошел мимо них к двери.

Чиновник уже хотел последовать за ним, но вдруг повернулся ко мне.

– Monsieur Sands? – осведомился он. Я кивнул.

– Насколько я понимаю, ваша яхта ждет вас в Питер–Порте. Если вы дадите моему другу необходимые показания и ваш адрес в Англии, то, полагаю, нам незачем вас задерживать. – Он мило улыбнулся. – Bon vouage, raon ami!3

– Au revoir, monsieur1, – сказал я. – Et merci, mille foisz. 1

Ну да(фр.).

2 Господин капитан (фр.).

3Счастливого пути, мой друг! {фр.)

1 До свидания, мсье (фр.)

. 1 Тысячу раз спасибо (фр.).

Его помощник вежливо допросил меня и тоже удалился. Я остался сидеть в каком–то оцепенении, слыша суету людей на набережной, не веря до конца, что все это происходит наяву.

По–видимому, я слегка задремал, потому что откуда–то до меня вдруг донеслись слова стюарда:

– Простите, что разбудил вас, сэр, но я привел мисс Таггарт. Это приказ капитана, сэр.

Маленькая, аккуратно одетая девушка стояла в дверях, а волосы ее были озарены солнцем, совсем как на той фотографии.

– Вы мистер Сэндз, не так ли? Я встал и кивнул.

– Вам нужно поговорить с капитаном Патчем, – быстро предварил я ее вопросы и начал объяснять, что он только что сошел на берег, но она перебила меня:

– Пожалуйста, скажите, что случилось с моим отцом?

Я не знал, что отвечать. Ей следовало бы обратиться к Патчу, вовсе не к_омне_.

– Капитан Патч скоро вернется, – беспомощно произнес я.

– Когда вы оказались на борту «Мэри Дир», мой отец был там? – Она стояла передо мной по–мальчишески стройная и полная решимости.

– Нет, – ответил я.

Она медленно обдумывала мой ответ, строго глядя мне в лицо. Ее серо–зеленые глаза были широко раскрыты, и в них застыл испуг.

– И судном командовал капитан Патч? Я кивнул.

Она долго и пристально смотрела на меня, а губы ее подрагивали.

– Мой отец никогда бы не покинул свое судно! – Она произнесла это мягко, но я понял, что она уже догадывается о правде и пытается совладать с собой. Наконец она спросила: – Он умер, да? — Да.

Она не заплакала, просто стояла передо мной, маленькая, неподвижная..

– Отчего же он умер? – Она пыталась держаться официально и хладнокровно, но, когда я заколебался, внезапно подошла ко мне легкой, изящной походкой. – Пожалуйста, я должна знать, что произошло! Как он умер? Он болел?

– По–моему, у него случился сердечный приступ, – промямлил я и добавил: – Поймите, мисс Таггарт, меня же там не было! Я только передаю вам слова капитана Патча.

– Когда это произошло?

– В начале этого месяца.

– А кто это капитан Патч?

– Он был первым помощником. Девушка нахмурилась:

– Отец никогда не упоминал его имя. Он писал мне из Сингапура и Рангуна и называл имена Раиса, Адамса и некоего Хиггинса.

– Патч нанялся на судно в Адене.

– В Адене? – Она покачала головой и плотнее запахнула пальто, словно ей стало холодно. – Отец всегда писал мне из каждого порта, где останавливалась «Мэри Дир», абсолютно из каждого! Но из Адена я не получила письма. – Глаза ее налились слезами, и она повернулась, нащупывая кресло.

Я стоял как пень, и, немного помолчав, она извинилась:

– Простите! Для меня это страшный удар! – Она подняла глаза, даже не потрудившись вытереть слезы. – Папа так надолго уезжал. Я не видела его пять лет. Он был замечательным человеком, теперь я это понимаю. Видите ли, моя мама умерла… – Поколебавшись, она сказала: – Он всегда хотел вернуться в Англию, чтобы увидеться со мной, но никогда это не удавалось. А на этот раз он твердо обещал. Вот что особенно тяжело. Он возвращался насовсем. А теперь… – Девушка задержала дыхание, и я увидел, как она кусает губы, чтобы не разрыдаться.

– Хотите чаю?

Она кивнула, вынула носовой платочек и отвернулась. Я не знал, что полагается делать в таких случаях, и отправился к стюарду. Чтобы дать ей время прийти в себя, я подождал, пока тот приготовит чай, и сам отнес его в салон.

Она была уже почти спокойна и, несмотря на бледность, выглядела такой же привлекательной, как на фотографии. Она начала расспрашивать меня, и я, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей об отце, стал рассказывать, что со мной случилось после того, как я очутился на борту «Мэри Дир».

Дверь отворилась, и в салон вошел Патч. Сначала он не заметил мисс Таггарт.

– Я должен ехать на опознание. Подобрали двенадцать трупов. Райе мертв. Он единственный, на кого я мог положиться! – Все это он выпалил резко, на одном дыхании. Было видно, что он очень напряжен.

– Это мисс Таггарт, – представил я девушку. Патч уставился на нее. В первую секунду он даже ее

не узнал, даЖе никак не отреагировал на ее имя, настолько был погружен в собственные дела.

Потом суровость исчезла с его лица, и он подошел к девушке неуверенно,, как–то нервно:

– Конечно! Ваше лицо… Как я мог? Лицо… Портрет стоял на столе, я не убирал его… – Продолжая глядеть на нее завороженным взглядом, он словно разговаривал сам с собой: – Вы были рядом все трудные минуты…

– Насколько я понимаю, мой отец умер? Прямой вопрос девушки, казалось, шокировал Патча:

глаза его расширились, как от удара. — Да.

– Мистер Сэндз сказал, что это был сердечный приступ.

– Да, да, сердечный приступ. – Он повторил эти слова машинально, всецело сосредоточившись на ее глазах, словно упиваясь ими. Он казался таким ошеломленным, словно увидел ожившее привидение.

Наступила неловкая пауза.

– Что с ним случилось? Умоляю, скажите, что произошло?

Теперь она смотрела ему в лицо, и в голосе ее ощущалось волнение. Вдруг я понял: да ведь она боится Патча. Между ними возникло какое–то напряжение.

– Я хочу знать, что произошло, – повторила она упавшим голосом.

– Ничего не произошло, – медленно ответил Патч. – Он умер. Вот и все.

– Но как, когда? Вы же можете сообщить мне хоть что–то?

Он пригладил волосы:

– Да. Да, конечно. Простите. Это случилось второго марта. Мы шли по Средиземному морю. – Патч искал нужные слова. – В то утро он не вышел на мостик. Потом меня позвал стюард. Он лежал на своей койке. Мы похоронили его в море в тот же день.

– Так он умер во сне?

– Да, во сне.

Наступило молчание. Девушке, очевидно, хотелось поверить ему, но она не могла.

– т–Вы хорошо его знали? Ходили с ним раньше?

– Нет.

– – Он чем–нибудь болел – во время путешествия или до того, как вы в Адене появились на судне? Снова легкое колебание.

– Да нет, он не болел. – Похоже, Патч взял себя в руки. – Как я вижу, компания не сообщила вам о его смерти. Мне очень жаль. Я немедленно известил их по радио, но ответа не получил. Они должны были сообщить вам. – Последнюю фразу он произнес без всякой уверенности.

– Как он выглядел перед смертью? Пожалуйста, расскажите мне о нем. Видите ли, я его давно не видела, – взмолилась она и продолжала уже тверже: – Вы можете описать мне его?

Патч нахмурился:

– Да, если угодно… Право, не знаю, что вы хотите услышать от меня, – неохотно добавил он.

– Только как он выглядел. Больше ничего.

– Хорошо, попытаюсь. Он был маленьким, сухощавым – от него почти ничего не осталось. Лицо у него было красное – загорело на солнце. Он был, знаете ли, лысым, но в фуражке, стоя на капитанском мостике, выглядел значительно моложе…

– Лысым? – удивилась девушка.

– Ну, у него осталось совсем немного седых волос, – несколько неловко пояснил Патч. – Вы же понимаете; мисс Таггарт, он был не молод и долгое время провел в тропиках.

– Раньше у него были прекрасные волосы, – произнесла она почти в отчаянии. – Густые светлые волосы. – Она цеплялась за свои воспоминания пятилетней давности. – Вы описываете старика.

– Вы просили меня рассказать, каким он был последнее время, – оправдывался Патч.

– Не могу поверить! – произнесла девушка с каким–то надрывом, пристально посмотрела на Патча и, слегка побледнев, спросила: – Вы что–то недоговариваете, правда?

– Уверяю вас, нет, – пробормотал несчастный Патч.

– Да нет, недоговариваете. Я же чувствую! – В ее голосе послышались почти истерические нотки. – Почему он не написал мне из Адена? Он всегда писал мне… из любого порта… и вдруг вот так умирает, а судно тонет… Он бы никогда в жизни не погубил судно!

Патч взглянул на нее, и лицо его вдруг стало суровым и гневным.

– Простите, мне надо идти!

Не глядя на нас, он повернулся на каблуках и быстро вышел. При звуке захлопнувшейся двери она обернулась, и глаза ее налились слезами. Опустившись в кресло, она закрыла лицо руками, и все ее хрупкое тело затряслось от рыданий.

Я стоял, не зная, чем помочь. Постепенно она успокоилась.

– Пять лет – долгий срок, – тихо сказал я. – Патч мог рассказать вам только то, что знал.

– Нет, нет! – страстно возразила она. – Все время, пока он был здесь, я чувствовала… – Девушка замолчала, вынула платочек и приложила к заплаканному лицу. – Простите, – прошептала она. – Это безумие. Я… я была школьницей, когда видела отца в последний раз. Вероятно, мои впечатления слегка романтичны.

Я положил руку на ее плечо:

– Запомните его таким, каким видели в последний раз.

Девушка молча кивнула.

– Налить вам еще чаю?

– Нет, нет, спасибо! – Она встала. – Мне пора идти.

– Могу я что–нибудь для вас сделать? – спросил я, видя ее растерянность.

– Нет, ничего. – Она улыбнулась, вернее, чисто автоматически шевельнула губами. Она была не просто ошеломлена, она была глубоко ранена. – Я должна уйти… куда–нибудь… одна… До свидания. Спасибо.

Она протянула мне руку и вышла. Ее одинокие шаги прозвучали по настилу палубы, и я остался наедине со всеми звуками судна и пристани. В иллюминаторе виднелись серые, влажные стены Сен–Мало – старые городские стены, а над ними новые кровли домов, восстановленных после немецкой оккупации.

Девушка шла быстро, не обращая внимания ни на пассажиров, ни на французов, ни на мрачную красоту старинной крепости – маленькая, ладная, свято хранящая детские воспоминания об умершем отце.

Я закурил и утомленно опустился в кресло. Грузоподъемный кран, перекинутые мостки, пассажиры в плащах, докеры в синих робах – все это казалось таким привычным, а Минкис и «Мэри Дир» превратились в смутный сон.

В салон вошел капитан Фрейзер.

– Вы знаете, что произошло на самом деле? – В его голубых глазах читалось нескрываемое любопытство. – Матросы утверждают, что Патч приказал им покинуть судно! – Он подождал, но, не дождавшись ответа, добавил: – Они все так говорят!

Я вспомнил пророческие слова Патча: «Они ни за что не откажутся от своих слов… Им же надо как–то оправдаться». Кто прав – Патч или команда?

Я вспомнил момент, когда мы сели на мель и он отпустил штурвал.

– Может быть, у вас есть какие–нибудь догадки? Только сейчас я сполна осознал, какие муки испытывает Патч. Поднявшись с кресла, я сказал:

– Нет у меня никаких догадок! Я совершенно уверен, что Патч никогда не отдавал подобного приказа.

Мое утверждение было скорее интуитивным, чем основанным на доводах рассудка, но я хотел хоть как–то защитить Патча, чувствуя, что Фрейзер настроен к нему враждебно.

Потом я сказал ему, что собираюсь сойти на берег и поселиться в отеле, но он настоял на том, чтобы я воспользовался гостеприимством парохода, позвал стюарда и приказал проводить меня в каюту.

Еще раз я увидел Патча перед отлетом на Гернси. Это было в Пемполе, в двадцати–тридцати милях от Сен–Мало, в небольшой конторе возле бухты, заполненной рыболовецкими судами.

Они стояли в два–три ряда вдоль пирса, этакие бочкообразные деревянные посудины, черные, как асфальт, прижатые друг к другу, как сардинки в банке. Вода в бухте рябила от небольших, глухо шумящих волн. Похоже, надвигался шторм.

Когда полицейская машина привезла меня из Сен–Мало, я увидел в засиженном мухами окне конторы белое, будто у призрака, лицо Патча. Он, как узник из тюремной камеры, глядел из окна на море.

– Сюда, пожалуйста, monsieur.

В приемной конторы на скамейках, стоящих вдоль стен, я увидел дюжину людей, безмолвных и апатичных. Одинокие щепки, выброшенные прибоем. Инстинктивно я понял, что это и есть остатки экипажа «Мэри Дир». Все они были в одежде явно с чужого плеча и жались друг к другу, как стадо испуганных овец.

Некоторые из них были англичанами, других можно было отнести к любой расе. Особняком от этой разношерстной толпы в стороне одиноко стоял человек. Это был могучий мужчина с огромной головой и бычьей шеей, ширококостный и жирный. Он стоял широко расставив ноги, засунув огромные мясистые руки в карманы брюк, стянутых широким кожаным ремнем, местами побелевшим от соли, с большой квадратной пряжкой, позеленевшей от воды. Этот ремень, как обод, стягивал живот, выпирающий из брюк. На нем была тесная синяя рубашка, а брюки еле доходили до щиколоток. У него были узкие бедра и тонкие ноги, которые, казалось, сгибались под тяжестью его тела.

Он сделал шаг вперед, словно желая преградить мне дорогу. Крошечные глазки, жесткие, как кремень, не мигая уставились на меня. Я. было приостановился, подумав, что он желает заговорить со мной, но ничего подобного не произошло. Жандарм открыл дверь, и я вошел в контору.

При моем появлении Патч отвернулся. Выражения его лица я не успел заметить.

Вдоль стен под выцветшими картами гавани стояли канцелярские шкафы, в углу – большой старомодный сейф, а за неопрятным столом сидел маленький человечек с блестящими глазами и редкими волосиками, смахивающий на хорька.

– Monsieur Sands? – Он протянул тонкую, бледную руку, но даже не приподнялся для приветствия. Тут же я увидел костыли, приставленные к подлокотнику его кресла. – Простите, что мы вынудили вас проделать такой путь, но это необходимо. – Жестом он пригласил меня сесть. – Alors1, monsieur. – Он уставился на лежащий перед ним стандартный лист бумаги, исписанный четким, каллиграфическим почерком. – Вы попали на борт «Мэри Дир» с вашей яхты? Да?

Oui2, monsieur, – кивнул я.

1 Итак (фр.).

2 Да (фр.).

– 

– Название вашей яхты?

– «Морская ведьма».

Он тщательно водил пером по бумаге, нахмурившись и закусив от усердия губу:

– Ваше полное имя, monsieur?

– Джон Генри Сэндз, – произнес я по буквам.

– Ваш адрес?

Я сообщил ему свой адрес и адрес своего банка.

– Eh bien1.. (Хорошо (фр.).)

– Через сколько времени после того, как экипаж покинул судно, вы попали на «Мэри Дир»?

– Часов через десять–одиннадцать.

– A monsieur le Capitaine? – Он бросил взгляд на Патча. – Он еще был на борту, да?

Я кивнул.

Чиновник подался вперед:

– Alors, monsieur. Мне надо Вас спросить, как, по–вашему, приказывал ли monsieur le Capitaine экипажу покинуть судно или нет?

Я взглянул на безмолвного Патча, чей силуэт выделялся тенью на фоне окна.

– Я не могу сказать ничего определенного, monsieur. Меня ведь там не было!

– Конечно, я понимаю! Но мне интересно знать ваше мнение, monsieur. Вы же должны знать, что произошло на самом деле. Наверняка капитан Патч говорил вам об этом. Вы вместе пережили на судне самые страшные часы. Вы оба ожидали смерти. Неужели он не рассказал вам, что произошло на судне?

– Нет. Нам было не до разговоров! У нас просто не было времени. – И я стал объяснять ему, как мы трудились в поте лица, стараясь спасти себя и судно.

Пока я рассказывал, он нетерпеливо мотал головой, словно пытаясь отогнать надоедливую муху. Как только я замолчал, он произнес:

– И все же, monsieur, я хотел бы услышать ваше мнение!

К этому моменту я уже решился:

– Хорошо! Я совершенно убежден, что капитан Патч не приказывал экипажу покинуть судно.

И я снова стал объяснять, что в это совершенно невозможно поверить, только ненормальный мог отпустить команду, но при этом остаться на судне и начать в одиночку тушить пожар в четвертом трюме.

Во все время моей речи стальная ручка царапала бумагу, а когда я кончил, чиновник внимательно прочел записанное, протянул мне лист и спросил:

– Вы читаете по–французски, monsieur? Тогда прочтите и подпишите ваши официальные показания. – Он протянул мне ручку.

Прочтя и подписав бумагу, я спросил:

– Вы понимаете, что меня тогда не было на судне? Я не знаю, что там произошло.

– Разумеется! – Он обратился к Патчу: – Вы хотите что–нибудь добавить к этому заявлению?

Патч Покачал головой.

– Вы понимаете, monsieur le Capitaine, что выдвинули против экипажа очень серьезное обвинение? Monsieur Хиггинс поклялся, что вы отдали такой приказ, а рулевой Юлз подтвердил это.

Патч продолжал молчать.

– Вероятно, будет лучше, если мы пригласим сюда monsieur Хиггинса и monsieur Юлза, чтобы…

– Нет! – неожиданно громко воскликнул Патч.

– Но, monsieur, – мягко увещевал чиновник. – Я должен понять, что…

– О Боже! Нет, говорю вам! – Патч резко сорвался с места, подскочил к столу и склонился над ним: – Я не позволю ставить под сомнение мои показания, да еще перед этими двумя…

– Но должна же быть какая–то причина…

– Нет, говорю вам! – Патч стукнул кулаком по столу. – У вас есть мои показания, и этого, кажется, достаточно! Пусть расследование проводится должным образом. А до тех пор ни вы, ни кто другой, не смеет устраивать мне перекрестные допросы!

– Но, monsieur le Capitaine, вы понимаете, в чем вы обвиняете команду?

– Конечно, понимаю!

– Тогда я прошу вас…

– Нет! Слышите? Нет! – Он снова стукнул кулаком по столу и повернулся ко мне: – Ради Бога, пойдемте куда–нибудь выпить! Я просидел в этой жалкой конторе… – Он схватил меня за руку: – Идемте! Мне срочно нужно выпить!

Я взглянул на чиновника, но тот лишь пожал плечами и сокрушенно вздохнул. Патч распахнул дверь и широким шагом прошел по приемной мимо сидевших там людей, словно их вообще не существовало. Я последовал за ним, но путь мне преградил тот верзила.

– Ну так чего ты там наплел? – спросил он гортанным, хриплым голосом, идущим из самого нутра. – Ты небось сказал, что он не приказывал нам садиться в шлюпки? Так? – Я попытался его оттолкнуть, но он крепко–накрепко стиснул меня своей грязной лапой: – Ну уж нет, говори! Ты так и сказал?

– Да, – признался я.

Он отпустил меня, прорычав:

– Боже всевышний! Да что ты, черт тебя подери, знаешь об этом? Ты что, был там, когда мы сели в шлюпки?

Рассвирепев, оскалив зубы в злобной ухмылке, верзила придвинул ко мне грязное, небритое лицо. Для потерпевшего кораблекрушение он выглядел слишком уверенным. Самодовольство так и сочилось из него, точно сало из бочки, а маленькие, заплывшие жиром глазки блестели, как пара устриц.

– Ты, похоже, все видел сам! – смачно загоготал он.

– Конечно, меня там не было, но я не…

– Ну так вот, а мы там были! — Он повысил голос и сверкнул глазками в открытую за моей спиной дверь – Мы все там были и знаем, какие приказы он отдавал!

Это говорилось явно для чиновника, сидевшего в конторе. И это был правильный приказ, когда на борту находится взрывчатка, а в трюме пожар! Вот что мы чувствовали тогда, и я, и Райе, и старый шеф… все.

– Если это был правильный приказ, – возразил я, – то какая необходимость заставила капитана Патча в одиночку гасить пожар?

– А ты спроси его самого! – рыкнул верзила и вызывающе посмотрел на Патча.

Патч медленно отошел от двери.

– Что вы хотите этим сказать, Хиггинс? – спокойно спросил он немного дрожащим голосом, судорожно сцепив пальцы.

– А то, что лиха беда начало! – торжествующе ответил Хиггинс.

Я решил, что сейчас Патч ударит его. Верно, и Хиггинс ожидал того же, потому что отступил назад, прикидывая дистанцию. Но Патч только сказал:

– Вы – убийца и заслуживаете виселицы. Вы убили Раиса и всех остальных так же верно, как если бы наставили на них револьвер и хладнокровно их расстреляли!

Он произнес эти слова сквозь зубы, резко повернулся и направился к двери.

Уязвленный Хиггинс крикнул ему в спину:

– На следствии ты этим не отделаешься, с твоим–то послужным списком!

Патч с побелевшим лицом оглядел жалкое сборище, переводя взгляд с одного на другого.

– Мистер Барроуз, – обратился он к худому, высокому человеку с угрюмым растерянным лицом. – Вы же прекрасно знаете, что я никогда никому не приказывал покидать судно!

Барроуз, нервно переминаясь с ноги на ногу и не глядя на Патча, промолвил:

– Я знаю только то, что происходило внизу, в вентиляционной камере.

Они все нервничали, смущались, старались глядеть в пол.

– А вы, Юлз? – Патч перевел взгляд на низкорослого человечка с осунувшимся потным лицом и беспокойно бегающими глазами. – Вы стояли за штурвалом. Вы слышали, какие приказы я отдавал с капитанского мостика? Что я приказывал?

Юлз, заколебавшись, взглянул на Хиггинса.

– Вы приказали спустить шлюпки, а команде приготовиться покинуть судно, – прошептал он.

– Ах ты проклятый лгун! – Патч было двинулся к нему, но Хиггинс выступил вперед.

– Не понимаю, почему вы так! – В пронзительном голосе Юлза внезапно послышалась злоба.

Некоторое время Патч внимательно рассматривал его, затем повернулся и быстро вышел. Я последовал за ним. Он ждал меня на набережной. Его трясло, и выглядел он скверно.

– Вы бы поспали хоть немного! – сочувственно произнес я.

– Я хочу выпить!

Мы молча прошли в сквер и сели в небольшом бистро, где подавали фирменные блинчики.

– У вас есть деньги? – спросил он.

Когда я ответил, что Фрейзер одолжил мне несколько франков, он кивнул и сказал:

– Я моряк, потерпевший бедствие, и нахожусь под опекой консула. Так что особенно напиваться мне не следует.

В его голосе сквозила горечь.

Когда мы заказали коньяк, он вдруг сказал:

– Последнего прибило к берегу только сегодня, в два часа ночи.

У него было такое же изможденное лицо, как тогда, на «Мэри Дир», а синевато–багровый синяк на челюсти еще резче обозначился на бледном, чисто выбритом лице.

Я протянул ему сигарету, он взял ее, сунул в рот дрожащей рукой и закурил.

– Они попали в самый пик прилива при входе в Ли–зардрье. – Принесли выпивку, и он, откинувшись на спинку стула, заказал еще две порции. – Ну почему это оказалась шлюпка Раиса? – ударил он ладонью по столу. – Будь это Хиггинс… – Он вздохнул и замолчал.

Я молчал тоже, чувствуя, что ему необходима тишина. Он пил коньяк и время от времени поглядывал на меня, словно принимал какое–то решение. На маленькой площади перед нами бурлила жизнь, гудели машины, быстро и возбужденно болтали французы, спеша по тротуару по своим делам. Было замечательно сидеть здесь, пить коньяк и сознавать, что ты жив. Но из головы у меня не выходила «Мэри Дир», и, глядя на Патча, согнувшегося над бокалом, я продолжал раздумывать. Что же в самом деле произошло на этом судне до того, как я попал на него? Эта кучка оставшихся в живых, которую я видел в приемной конторы…

– Что имел в виду Хиггинс, говоря о вашем послужном списке? Он имел в виду… Он намекал на «Бель–Иль»?

Подняв глаза, он кивнул.

– Что же случилось с «Бель–Иль»?

– Она наскочила на мель, разбита вся корма. Поползли слухи. Вот и все. Тут были замешаны большие деньги. Но это не важно.

Однако я думал иначе. Почему он говорил, что такое не может дважды случиться с одним человеком?

– Какая же связь между «Бель–Иль» и «Мэри Дир»? – полюбопытствовал я.

Он быстро посмотрел на меня:

– На что вы намекаете?

Мне было нелегко высказать свои мысли, особенно когда он так подозрительно глядел на меня.

– Все это довольно странно… Экипаж говорит, что вы приказали покинуть судно, а вы утверждаете обратное… А еще смерть Таггарта… И Деллимара.

– Деллимара? – Меня поразила горячность, с которой он произнес это имя. – При чем здесь Деллимар?

– Ни при чем, но…

– Продолжайте же! Что вы там еще себе вообразили? Я задал вопрос, который давно волновал меня:

– Этот пожар?..

– Вы думаете, я сам поджег судно? Вопрос застал меня врасплох.

– Боже мой, конечно же нет!

– Так на что же вы намекаете? – гневно спросил он. Я колебался, стоит ли сейчас заводить этот разговор:

слишком уж он устал и взвинчен.

– Просто я не могу понять, почему вы, потушив пожар, не запустили машину. Я думал, что вы поддерживали огонь в котле, но это не так… – Я замолчал, заметив странное выражение его лица. – Что вы делали внизу, когда я появился на судне?

– Черт вас подери! – сверкнул он глазами. – Вам–то какое дело?

– Конечно, никакого, только…

– . Только – что? Чего вы добиваетесь?

– Меня поразила угольная пыль. Вы были покрыты ею, и мне стало любопытно… – Я увидел, как сосалась его рука, и поспешил добавить: – Согласитесь, мое любопытство вполне естественно!

Он немного расслабился:

– Конечно, конечно, я понимаю… – Посмотрев на пустой бокал, он произнес: – Простите, я немного устал. Вот и все!

– Хотите еще выпить?

Он кивнул и снова погрузился в молчание, пока не принесли коньяк.

– Буду предельно честен с вами, Сэндз. Я основательно влип. – Он покачивал бокал, в котором плескалась жидкость.

– Из–за Хиггинса?

– Отчасти. Хиггинс – лжец и мерзавец, но я ничего не могу доказать. Он мутил воду с самого начала, но и тут только мои догадки. – Патч мельком взглянул на меня. – Я должен вернуться на судно.

– На «Мэри Дир»? – Мне показалось странным, что он еще не снял с себя ответственности за корабль. – Зачем! Компания все уладит…

– Компания! – он презрительно засмеялся. – Знали бы они, что «Мэри Дир» лежит на Минкис… – Неожиданно он сменил тему и стал расспрашивать меня о моих планах на будущее: – Вы как будто говорили, что хотите стать спасателем и переоборудовать вашу яхту под спасательное судно? – Странно, что он помнил это, ведь тогда он, казалось, совсем одурел от рома и усталости. – У вас есть нужное оборудование – насосы, водолазные костюмы?

– Мы аквалангисты.

Патч нервно барабанил пальцами по мраморной столешнице:

– Эта ваша яхта… сколько времени понадобится, чтобы ее переоборудовать и зарегистрировать?

– Где–то с месяц. – Вдруг я все понял: – Уж не хотите ли вы, чтобы мы взялись за спасение «Мэри Дир»? Он придвинулся ко мне:

– Я хочу вернуться туда.

– Но, Боже правый, зачем? Компания сама займется судном…

– К черту компанию! – огрызнулся Патч. – Они еще не знают, где корабль. – Он быстро наклонился ко мне: – Говорю вам, мне нужно добраться туда!

– Но зачем? Он отвел глаза:

– Яне могу вам этого сказать. Слушайте, Сэндз! Я не спасатель, но я моряк, я знаю, что судно можно снова спустить на воду.

– Ерунда! Еще один шторм, и «Мэри Дир» затонет, разбившись о скалы.

– Не думаю. В ее трюмах полно воды, но она не затонет. Не похоже, чтобы она затонула. Во время отлива вы смогли бы насосами откачать воду из трюмов и наглухо задраить все люки. Это же мое деловое предложение вам! О том, что судно там, знаем только мы с вами!

– О, ради Бога! – Бесстыдство этого предложения потрясло меня. Он, казалось, не понимал, что существуют законы о спасении, не знал, что, если ему даже удастся спустить «Мэри Дир» на воду, об этом обязательно нужно уведомить компанию, страховое агентство и грузоотправителей.

– Обдумайте это, – быстро сказал он. – Могут пройти недели, прежде чем ее найдет какой–нибудь рыбак. – Он схватил мою руку: – Мне нужна ваша помощь, Сэндз! Я должен пробраться в этот проклятый трюм и увидеть все своими глазами!

– Что увидеть?

– Этот трюм затопило н потому, что судно утратило мореходные качества. Пс крайней мере, я так думаю. Но мне нужны доказательства. – Я промолчал; тогда он наклонился через стол и сурово, требовательно заглянул мне в глаза: – Если вы не согласитесь, мне никто не поможет! Черт побери, приятель! Я спас вам жизнь! Вы

болтались на конце каната… Помните? Я тогда вам помог! Теперь я прошу вас помочь мне!

Я затравленно взглянул на площадь, чувствуя, что попал в затруднительное положение, и все еще не понимая, чем так обеспокоен Патч. И тут полицейская машина, на которой меня доставили в Пемполь, подъехала к обочине. Из машины вылез жандарм и направился в бистро.

– Monsieur, если вы хотите успеть на ваш самолет… – Он кивнул в сторону машины.

– Да, конечно! – Я встал. – Простите. Мне пора идти.

Патч пристально посмотрел на меня.

– Дайте мне ваш адрес в Англии, – попросил он. Я назвал ему адрес верфи в Лимингтоне.

Он кивнул и, нахмурившись, уставился в свой пустой бокал.

Я пожелал ему всего хорошего и уже собрался идти, но тут он сказал:

– Минутку! У вас, полагаю, есть сейф в банке? – Получив утвердительный ответ, он вынул из кармана сверток и бросил его на стол: – Сохраните это для меня!

– Что это? – спросил я, беря сверток. Он неопределенно махнул рукой:

– Кое–какие личные бумаги. Не хотелось бы, чтобы они потерялись. – Не глядя на меня, Патч бросил: – Я заберу его при следующей встрече.

Я хотел сказать, что ему совершенно незачем приезжать ко мне, но он уже погрузился в свои мысли и как–то обмяк в своем кресле. Вид у него был утомленный, измученный и отрешенный.

Двумя часами позже я уже летел над морем. Оно было похоже на огромную рифленую стиральную доску, а за правым крылом простиралась необозримая белизна облаков. Француз, сидевший в соседнем кресле, вперился в иллюминатор.

– Regardez, regardez, monsieur, – восхищенно шептал он. – C'est le Plateau des Minquiers!1 ( Смотрите, смотрите, мсье, это отмель Минкис! (фр.))

Взглянув на меня и поняв, что я англичанин, он виновато улыбнулся и произнес: – Вы, конечно, не понимаете! Там внизу скалы, много скал. Tres formidable!' По–моему, здорово, что мы летим самолетом. Смотрите, monsieur! – Он вынул французскую газету и бросил ее мне: – Вы не читали? Это ужасно, ужасно!

С Газетного листа на меня смотрели лица Патча, Хиггинса и других оставшихся в живых членов экипажа «Мэри Дир». Там же была фотография мертвого тела, лежащего на песке, и чиновников, роющихся в груде обломков, прибитых к берегу. Жирно чернел шрифт заголовка: «Тайна погибшего британского судна».

– Интересно, не правда ли, monsieur? По–моему, это очень странная история. И все эти люди… – Он сочувственно прищелкнул языком. – Вы не знаете, как ужасен этот участок моря! Ужасен, monsieur!

Я улыбнулся, испытывая непреодолимое желание рассказать ему, каково нам пришлось на Минкис. Но я как раз читал заявление* сделанное властям капитаном Гидеоном Патчем, из которого понял, что тот не указал местонахождение «Мэри Дир». Более того, он даже не упомянул, что судно село на мель, а не затонуло. До меня дошло, что мы с ним единственные, кому это известно. Я сидел уставившись в газету и думая, что до разгадки тайны «Мэри Дир» еще далеко.

– Странное дело, не правда ли, monsieur? Я кивнул, на этот раз без улыбки:

– Да, очень странное!

Часть вторая РАССЛЕДОВАНИЕ