— Володя!
Это был радиоинженер Владимир Слепак, человек неизбывной энергии, диссидент, один из самых активных. Диссидентский круг был довольно узок, многие знали друг друга, а уж Моня знал всех. Слепак подошел и Моня тихо спросил:
— Что тебя занесло сюда?
— А тебя? — так же тихо ответил Володя.
— Да вон Алеша Гинзбург отправляет очередную посылку, а я на стреме.
— Вот и я на стреме. Если подождешь еще немного, увидишь интересное развитие одного дела.
Подошел Алеша, Моня познакомил их:
— Володя Слепак, заведующий лабораторией в Институте телевидения.
Слепак перебил его:
— Моня неправду сказал, заведующим я был, а теперь я ночной сторож.
Оба удивленно посмотрели, Слепак объяснил полушепотом:
— Когда я подал первое заявление в ОВИР на выезд в Израиль, быстро получил отказ. Меня сразу уволили, а жить-то надо, да и за тунеядство могут осудить. Вот я и нанялся ночным сторожем на склад. Зарплата, конечно, нищая, как вы, Алеша, писали в вашем стихотворении: «А для народа, для нашего брата, — мини-свобода и мини-зарплата». Зато времени для размышлений, как говорится, от пуза. Все больше нас, евреев с высшим образованием и научными степенями, подают заявление на выезд в Израиль. Теперь сижу, учу иврит, надеюсь, что все-таки выпустят.
Моня переспросил:
— Учишь иврит? Так это ты вернулся к тому, чем занимался твой дедушка. — И пояснил Алеше: — Дед Слепака был меламедом, учителем в еврейском хедере, преподавал иврит. А теперь его внук стал изучать этот язык. Зато его отец, Соломон, учить иврит не хотел, а взялся участвовать в революции и за это был отправлен на каторгу на Сахалин. Но потом стал первым председателем исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов Сахалина. Вот как! А в Гражданскую дослужился до командующего фронтом и был заместителем министра обороны. Кстати, любопытная деталь, это он стал прототипом еврейского комиссара Левинзона в романе Фадеева «Разгром». Верно я говорю, Володя?
— Все правильно. Затем отец был редактором газеты «Дальневосточная правда». А меня он назвал Владимиром в честь вождя революции. Имя у меня прямо ленинское, зато идеи совсем противоположные.
Моня задумчиво добавил:
— Вот как на триста шестьдесят градусов повернулась судьба семьи Слепаков. Володя еще и советчик всем уезжающим, у кого есть вопросы или кто попал в трудное положение. Он воспитывает в евреях самосознание. И не только в евреях. Недавно я послал к нему одного русского парня, который хочет уехать из России, но не знает как. Володя дал ему дельный совет: пусть женится на еврейке и подает заявление на отъезд вместе с ней. Я сразу сказал: «еврейская жена — это не роскошь, а средство передвижения».
Алеша засмеялся:
— У меня есть стишок про вас.
В жизни наших диссидентов
Много трудных есть моментов.
Но коль что-нибудь не так,
Всем им даст совет Слепак.
Слепак, смеясь, пожал ему руку. В это время в зал вошла большая группа мужчин разных возрастов, примерно человек двадцать, интеллигентной наружности. Они были чем-то возбуждены и шумно переговаривались. Но к стойкам для отправки почты никто из них не подошел, а все уселись на несколько скамей посреди зала, сняли пальто, положили их рядом. Позы говорили, что уселись они надолго. Слепак тихо сказал:
— Это наши, сейчас увидите, что мы тут затеваем. Как раз те, про кого я говорил. У них тоже произошло крушение надежд. Постойте в стороне, понаблюдайте, — и отошел к ним.
Пришедшие расположились поплотней и развернули плакат: «Мы московские евреи-отказники, нам отказали в выездной визе в Израиль. Произошло крушение наших надежд. Мы начинам публичную коллективную голодовку, пока нам не выдадут выездные визы и не отпустят в Израиль». Люди, заходившие на телеграф по делам, косились на группу, читали плакат и старались поскорей проскользнуть, чтобы не оказаться замешанными. Моня с Алешей отошли в дальний угол и наблюдали оттуда. Немного в стороне от голодающих расположилась еще группа из шести человек. Среди них стоял Слепак. Время от времени они подходили к первым, о чем-то переговаривались, потом звонили по телефону-автомату, выходили на улицу, возвращались, опять переговаривались.
Присмотревшись, Моня сказал:
— Эти ребята «на связи», они осуществляют связь голодающих с внешним миром.
Забастовка продолжалась два дня. На третий день наряд милиции и переодетые агенты КГБ арестовал всю группу за «нарушение общественного порядка», отвезли в суд, их тут же осудили на пятнадцать суток за «мелкое хулиганство». Тогда в здании телеграфа уселась вторая группа из шести человек, чтобы продолжить голодовку. Они действовали смелей, Слепак отправил телеграмму самому генеральному секретарю ЦК Брежневу с просьбой дать разрешение на выезд в Израиль. Их тоже арестовали. Им сразу дали пятнадцать суток за хулиганство и повезли в ту же «Матросскую тишину». Когда их везли в окованном железом грузовике, они веселились и пели еврейские песни. Попав в камеру, обнаружили, что рядом оказалась первая группа. Все от радости пустились в пляс. Впереди был еврейский праздник Ханука, который они отпраздновали вместе.
Так в чувстве протеста укреплялось самосознание евреев России.
Главной штаб-квартирой «невидимой» еврейской общины диссидентов стала небольшая часть крутой улицы Архипова возле Хоральной синагоги. Там по субботам собирались сотни активистов-отказников, они называли это место «еврейский центр без крыши», «клуб отказников» или «еврейская горка». Там они договаривались об очередной подаче документов — ОВИР находился на следующей улице. Там же обдумывали проведение демонстраций, подписывали коллективные письма протеста, обменивались рукописями еврейского самиздата, организовывали группы обучения иврита и английского языка и, конечно, молились, если были религиозными. Сюда к ним заходили иностранные корреспонденты и приезжали за советами евреи из провинции. В дни праздников Пурим, Песах, Ханука, Симхат-Тора и день Рош а-Шана приходили евреи, сочувствовавшие отказникам. Им хотелось побыть среди «своих», танцевать еврейские танцы, петь еврейские песни. На многолюдные праздники сюда даже приносили мощный усилитель, и впервые на московской земле громко звучали еврейские песни и мелодии. У собравшихся от радости горели глаза.
Все это происходило всего в трех кварталах от здания центрального комитета коммунистической партии и в пяти кварталах от здания КГБ. И конечно, за этим «клубом» под открытым небом пристально наблюдали переодетые агенты. Здесь они никого не арестовывали, чтобы не вызывать лишнего шума, только фотографировали для доказательств. Аресты проводились потом — дома или на работе. КГБ написал секретное сообщение в ЦК партии: «Зараженные сионистскими идеями, националистически настроенные лица из числа советских граждан пытаются использовать религиозные сборища у синагоги для разжигания националистических чувств».
В одну из суббот на «еврейскую горку» пришли супруги Давид и Рая Дузманы из Кишинева. Там собралась шумная толпа евреев-отказников, все что-то друг другу говорили и смеялись, смех ходил по толпе волнами. Дузманы затесались в толпу и услышали новый анекдот, только что пущенный Моней Генделем: еврей видит на улице двух незнакомых беседующих евреев, он подходит к ним и говорит: «Не знаю, о чем вы говорите, но ехать надо». Это было действительно смешно, потому что многие только и говорили о выезде из России. Давид с Раей тоже посмеялись, прислушались к разговорам и спросили:
— Нам нужен совет, как добиться разрешения на выезд мужу, если у жены разрешение уже есть, а ему отказывают.
Перебивая друг друга, окружающие стали им говорить:
— Послушайте, так это частая ситуация: у жены разрешение есть, а мужу отказывают.
— Да, но что нам делать, чтобы ему добиться разрешения?
— Что делать? Поговорите об этом с Владимиром Слепаком. Лучше него никто вам не посоветует.
— Кто это такой, как его найти?
— Слепака всякий знает, он каждую субботу здесь. Поищите его в толпе, он самый высокий, и вокруг него всегда вьются люди с вопросами.
Действительно, Слепак был плотно окружен людьми, и все что-то спрашивали. Они протиснулись к нему. Рая, более активная, дернула его за рукав и настойчиво сказала:
— Мы из Кишинева, нам нужен ваш совет. Понимаете, мне с сыном дали разрешение, а мужу отказывают. Что нам делать?
Он выслушал, внимательно расспросил про работу Давида, посмотрел на Раю:
— Так, значит, вы говорите, вам с сыном дали разрешение, а мужу отказали? Могу я вас спросить: вы не побоитесь на время расстаться?
Они переглянулись, глаза у обоих затуманились, они даже обнялись:
— Мы любим друг друга, нам это будет тяжело. Зачем расставаться и на какое время?
— Про время не могу сказать, может быть, на год, может быть, на два и больше.
Это их совсем расстроило. Давид спросил:
— И что вы предлагаете? Зачем нам расставаться?
— Вот что я предлагаю: пусть жена едет с сыном в Израиль и начинает действовать в пользу мужа оттуда. И чем громче, тем лучше. Но в такой ситуации из Израиля все-таки много не выкачаешь, в Кремле к голосу Израиля не прислушиваются. Это только для начала шума, чтобы передали по радио и чтобы о вас стало известно. Но лучше, если из Израиля вы поедете в Америку, в Нью-Йорк, и там заявите протест в Организации Объединенных Наций. Настаивайте на своем, протестуйте, демонстрируйте вплоть до объявления публичной голодовки. Об этом узнают в Конгрессе США, и там уже вами заинтересуются. Тогда нажмете на сенаторов. Это обязательно должно помочь.
Удрученные, Дузманы слушали молча. Слепак добавил:
— Я понимаю, это кажется ужасным, и действительно нелегко, но расставание и голодовки — это единственное средство, которое осталось у евреев. Только это может вам помочь.
Давид смотрел на жену, отрицательно качая головой: