Мне, к примеру, запретили издавать роман «Ожог», а я над ним работал много лет. Я знаю, как я пишу, — роман хороший. Мы решили сделать попытку издать бесцензурный альманах. Вначале пытались пробить его через ЦК партии — не дали добро. Ну, мы плюнули и решили, издадим сами десять — двенадцать экземпляров для начала. Уже есть составители: Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Фазиль Искандер, Андрей Битов и я. И название придумали — «Метрополь». Включим туда много прозы и стихи Ахмадулиной, Вознесенского, Высоцкого, Сапгира. Все под своими именами. Оформят альманах Борис Месеерер и Давид Боровский. Ты подумай, старик, может, дашь нам в альманах стихи для детей, которые у тебя не взяли в печать.
У Алеши были стихи, которые отказались печатать, он тоже загорелся:
— Ты прав, литература не должна следовать веяниям времени. Если она им следует, то перестает быть интересной для читателей. В детской литературе, и особенно в поэзии, тоже давно нет ничего, что создает новое для детей, что будит их мысли. Десятки, а то и сотни книг пишутся о Ленине. Детям внушают, что Ленин — это почти божество. Детям читают это и начинают верить, что это действительно так. Хочешь историю про Ленина в стеклянной баночке?
— Ленин в стеклянной баночке? — удивился Аксенов. — Ну, давай.
— Одной девочке, Наташе, мама решила подарить живых рыбок и сказала, что ее ждет самый лучший, самый дорогой для нее подарок в стеклянной баночке. Девочка сразу воскликнула: «Я знаю, знаю — это Ленин!» Мама поразилась: «Наташа, почему Ленин в стеклянной баночке?» Наташа ответила: «Нам в детском саду говорили, что Ленин — это самое лучшее, самое дорогое, что у нас есть».
— Вот и напиши об этом, — захохотал Аксенов.
— Это, конечно, неплохо, но я давно хочу в метафорической форме детской сказки написать, как нас всех заставляют говорить на одном языке, на языке восхваления партии. Мы живем, как в каком-то вороньем царстве, где все, начиная с детей, должны каркать по-вороньи. Я напишу об этом. Подойдет такая идея в ваш «Метрополь»?
И Алеша написал.
Ворона вороне
Гадала по ладони:
— Будешь ты царицей,
Самой главной птицей.
Усядешься на троне
В золотой короне.
Все, что в голову взбредет,
Будешь ты приказывать.
Кто не выполнит указ,
Тех вели наказывать.
— Каррр! — ворона приказала.
В моем царстве
Всем, всем, всем,
Даже постороннему,
Надо каркать, каркать всем,
Каркать по-вороньему!
Сразу во все стороны
Разлетелись вороны.
Полетели запрещать
Куковать и гоготать,
Кукарекать, стрекотать,
Петь, свистеть, пиликать,
Крякать, ухать, ворковать,
Даже не чирикать.
Испугались птицы,
Перестали петь.
Только две синицы,
Шустрые сестрицы,
Вздумали свистеть:
— Фьють, фьють, фьють…
Взвились вороны-агенты:
— Это что за диссиденты?!
За свист мы вас проучим,
Каркать вас научим!
По вороньему указу
Тех синиц прогнали сразу.
И тогда…
Первой каркнула сорока:
— Кар-кар-кар, могу сказать,
Что противно мне глубоко
По-сорочьи стрекотать.
Где б я не летала
Каркать я мечтала.
Каррр!
На сороку воробей
Хитро покосился
И, чирикнув: — Не робей! —
Каркать научился.
Переняв чужой язык,
Пел он под гитару
Вместо «чик-чирик-чик-чик»
Песенку «Кар-кару».
Две кукушки,
Две болтушки,
Повстречались на опушке.
Сели рядом не суку,
Вместо «ку, ку-ку, ку-ку»
Каркали друг дружке:
— Кар, мы были у вороны!
— Кар, мы ели макароны!
— Кар да кар со всех сторон,
Превратимся все в ворон.
Лужица, лужица,
В ней утята кружатся.
Крякают, купаются,
В луже кувыркаются.
Прилетела утка,
Стало утке жутко:
— Между нами говоря,
Здесь вы крякаете зря.
Полетите за моря,
Там и крякайте «кря-кря».
Всем здесь каркать велено,
То-то, младо-зелено.
Три гусенка
Шли гуськом
За гусыней и гусем.
Через каждых два шага
Гоготали: — Га-га-га.
Умоляла деток мать
Никогда не гоготать.
— Даже я, — сказал им гусь,
Гоготать и то боюсь,
По-вороньему учусь:
Кар-кар, кар-кар…
И в деревне стал петух
На рассвете каркать вслух:
— Я про себя кумекаю,
А вслух не кукарекаю.
Кар! Вставайте, куры,
Надо каркать, дуры.
Всполошились вместе
Куры на насесте:
Ох, беда, беда, беда!
Надо каркать, куд-куда!
Кто не каркает, тот глуп,
Попадет в куриный суп.
Старый филин сел на сук
И закаркал хрипло вдруг:
— Кар-кар-кар, стал я стар,
Мне темно и душно,
А приказано — и я
Каркаю послушно;
До того ли, до того ли,
Чтобы голос сохранить,
Поневоле, поневоле
Станешь каркать,
Чтобы жить.
Слава богу, слава богу,
Все привыкнем понемногу,
И без умолку спросонья
Будем каркать по-вороньи.
Только смелый соловей
Пел и пел среди ветвей:
— Что за царство за смешное?
Всюду карканье сплошное.
Разве так вы пели?
Что ж вы присмирели?
Холодно ли, жарко ли,
Раньше вы не каркали!
И он щелкал и свистел.
И под эти трели
Птицы осмелели,
Стали снова звонко петь
И по-своему свистеть.
И чирикнул воробей:
— Чик-чирик, ворону бей!
— Кар, — ворона им сказала, —
Мне ворона нагадала:
Будешь ты царицей,
Самой важной птицей,
Усядешься на троне
В золотой короне.
Верьте, миленькие птички,
Каркать не в моей привычке.
Я хотела бы уметь
По-соловьему свистеть.
Соловей ответил: — Я
Птица незаметная,
Но у каждого своя
Песня есть заветная.
И всегда, по-моему,
Лучше петь по-своему.
101. Лиля и Алеша
В тот вечер, уже было поздно, когда Алеша решил зайти к Лиле, принести ей сказку и свои иллюстрации к ней. Лилю всегда радовали его детские стихи, и он хотел доставить ей удовольствие. К тому же он уже давно не видел ее и соскучился по ней и Лешке.
Лиля не ждала его, она гладила белье на кухне, пошла открыть дверь на звонок, обрадовалась Алеше, засияла. Она была в домашнем халате и почувствовала себя неловко:
— Алешка, как хорошо, что ты зашел. Мы так давно не виделись. Подожди в столовой, я сейчас пойду выключу утюг и переоденусь.
Он впервые увидел ее в домашнем и неожиданно залюбовался:
— Ты сегодня какая-то особенно красивая. Не переодевайся.
Лиля недоверчиво улыбнулась:
— Это настоящий комплимент. Я нравлюсь тебе в домашнем халате?
— Конечно, нравишься, ты какая-то особенная, домашняя…
— Особенная, потому что я рада видеть тебя. А домашняя… так это просто женская доля.
Алеша не подозревал, какие глубокие струны затронул в душе Лили: уже очень давно она затаенно ждала, чтобы он увидел в ней не сестру, а женщину.
Он прошел за ней в столовую:
— Как твоя диссертация?
— Кажется, наконец завершаю. Я так не привыкла писать большие тексты.
— А я как раз написал большой текст, детскую сказку. Мне интересно твое мнение. Прочтешь?
— Конечно, прочту. Только все-таки я должна закончить глажку, и надо уложить Лешку спать, уже поздно.
Из Лешкиной комнаты доносилась громкая мелодичная музыка. Лиля объяснила:
— Постоянно слушает своих «битлов», молодых британских музыкантов, с ума по ним сходит. Даже хочет стрижку под них делать — чтобы были длинные волосы. Но я запретила.
— Да, я знаю, все юнцы погружены в «битломанию», это такой вирус. Официально их не разрешают играть, но музыкальные пираты записывают их с эфира и распространяют.
— Вот и у него такая запись, он крутит ее сутками и дергается под музыку.
Лешка, уже тринадцатилетний парень, услышал, что пришел Алеша, вышел в коридор:
— Я не хочу спать, я лучше побуду с вами.
Но Лиле все же удалось уговорить его лечь, она выключила утюг и села рядом с ним на кровать:
— Ты спи, дай мне поговорить с Алешей.
Лешка насупился:
— Пусть Алеша сначала поговорит со мной.
Что делать? Лиля вышла в столовую:
— Не хочет засыпать, просит, чтобы ты поговорил с ним. Можешь?
— Конечно. А ты пока прочти, что я принес. «Воронье царство».
В Лешкиной комнате все стены были увешаны фотографиями битлов, вырезанными из разных заграничных журналов. Лешка сидел на своем любимом месте — на кавалерийском седле Павла. Когда-то давно Алеша сам передал ему это седло, подарок от Павла.
Лешка насуплено спросил:
— Почему ты так долго не приходил?
— Я был занят, много работал, писал стихи.
— Мы с мамой скучали по тебе.
— Я тоже скучал по вам, поэтому и пришел теперь.
Лешка посмотрел на него очень внимательно, не по-детски:
— Алеша, переезжай к нам. Зачем тебе жить одному?
Такого предложения Алеша никак не ожидал, даже растерялся:
— Спасибо, конечно, но нам будет тесно.
— Не будет. Ты поселишься в столовой.
— Почему ты об этом заговорил?
— Потому что нам грустно живется. Мама постоянно занята своей диссертацией, и она очень одинокая, все время грустит и плачет. Только ты не говори ей, что я тебе это сказал.
— Не скажу. А о предложении переселиться подумаю. Но ты пока ложись. — Алеша сел на край кровати и почитал ему несколько страниц из лежавшей рядом книги «Путешествие на „Кон-Тики“» Тура Хейердала.
Пока он беседовал с Лешкой, Лиля выключила утюг, убрала глаженое белье, но переодеваться не стала, как просил Алеша. Она сидела в столовой на диване, читала сказку и смотрела на рисунки. Ей все очень нравилось, она думала и вздыхала: уж какой Алеша талантливый человек, но одного таланта у него точно нет — он не может распознать ее чувств, не замечает, что нравится ей как мужчина, что она любит его, мечтает о нем…