В это время пришли сотрудники скорой помощи с носилками. Врач осматривал Костю, Лиля рассказывала:
— Я соседка, работаю хирургом в Боткинской, меня сразу позвали. Это прямой удар бутылкой вина по голове, вот рана на затылке. Кровотечение только что остановилось. Он потерял не меньше литра крови. Обязательно возьмите анализ крови на алкоголь, он не пьяный, но из-за запаха разлитого вина его могут посчитать пьяным. Ему нужна срочная трепанация черепа. Куда вы его повезете?
— У нас наряд на 67-ю больницу, на Хорошевском шоссе.
— Я знаю больницу и главного хирурга, профессора Юмашева. Я позвоню ему.
Костю увезли, сознание к нему так и не возвратилось. Лиля поднималась к себе на восьмой этаж вместе с Алешей, он был грустен, но смотрел на нее с обожанием:
— Лилька, я ведь не знал, какая ты деловая и собранная. Я просто в восхищении.
Соседи не расходились допоздна, приходили все новые, узнать, что случилось. Костю Богатырева знали все и все любили. Удивлялись бандитскому нападению прямо возле двери квартиры. Напуганный писательский кооператив гудел, как улей, этот случай мог быть угрозой для многих, публично выражавших недовольство режимом. Кто-то высказал предположение, что это была месть за активное участие в проводах Свирского:
— Наверняка донесли в КГБ, а те и разделались с Костей.
Полночи соседи приходили к Лиле, спрашивали ее как специалиста, выживет ли Костя. Она не могла их уверить в этом.
У Лили было уже такое известное имя в медицинском мире Москвы, что ее знали многие. Утром она дозвонилась до профессора Юмашева, в 67-ю больницу:
— Георгий Степанович, это Лиля Берг, к вам привезли моего знакомого Костю Богатырева с повреждением черепа.
— Знаю, алкоголик.
— Он не алкоголик, он вообще не пьет.
— А в протоколе сказано, что пьяный упал на лестничной площадке.
— Это неверно, его кто-то ударил бутылкой по голове. Но главное, как его состояние?
— Тяжелое, он без сознания. Ночью сделали трепанацию, большое разрушение мозга.
— Какой прогноз?
— Думаю, он не выживет.
Лиля была абсолютно подавлена. Как сказать это семье Кости и соседям?
Многие писатели ездили в 67-ю больницу и узнавали от дежурных врачей о состоянии Кости. «Голос Америки» передал: «В Москве в доме писателей совершено нападение на известного переводчика Константина Богатырева. Он находится в больнице в критическом состоянии». И добавили, что Костя был известен среди западных поэтов и писателей, дружил со многими из них.
Костя умер через несколько дней. Сообщений о его смерти не было, сведений о преступлении не печатали, следствия не заводили[180].
Августа и Павел страшно встревожились, на следующий день позвали Лилю с Алешей. Лиля сказала, что знала о состоянии Кости и что думает об исходе, Алеша слушал внимательно и влюбленно смотрел на нее. Потом обнял, поцеловал в лоб и сказал:
— Я очень горжусь моей Лилькой, она показала себя замечательным и решительным доктором, отличным специалистом. Вы бы видели, как она действовала, как распоряжалась в той тяжелой ситуации.
Павел хмурился:
— Убийство это, несомненно, работа КГБ. Они отомстили Косте за многое, за то, что помог Пастернаку передать на. Запад рукопись «Доктора Живаго», за дружбу с академиком Сахаровым, за то, что принимал у себя западных писателей и провожал Свирского.
Но важнее всего была материнская тревога Августы за Алешу, она говорила сыну:
— Я ужасно боюсь, что они тебя тоже не оставят в покое. Тебя могут убить, как Костю. По-моему, тебе надо срочно куда-нибудь уезжать.
— Мама, куда же я уеду от Лили? У меня ведь теперь семья.
— Уезжайте вместе. Подавайте заявление на выезд в Израиль.
Лиля слушала молча, от слов Августы волнение перешло к ней, она как-то вдруг поняла, что Алеше может грозить судьба Кости. Такая мысль не приходила ей в голову. Она побледнела и испуганно схватила его за руку. Алеша улыбнулся ей, сказал:
— Ну-ну, я не такой важный диссидент, как Костя, не волнуйся. Никто даже не знает имени автора эпиграмм, которые я пишу для самиздата. Но если думать о выезде в Израиль, то нужен вызов от родственников, а у нас их в Израиле нет.
Павел вставил:
— Авочка всю ночь не спала, пила лекарства. Я тоже думаю, что твоя жизнь может быть в опасности. Мы с Авочкой уже все продумали. Когда здесь была Берта из Бельгии, она сказала, что может устроить нам с Машей вызов. Нам он не понадобился, а теперь я могу написать ей письмо и попросить, чтобы она сделала вызов на ваше имя. Она найдет кого-нибудь в Израиле, кто напишет, что они ваши родственники.
Оба, и Лиля и Алеша, были растеряны, мыслей об отъезде в Израиль у них не было. Вокруг велось много разговоров об отъезде, кое-кто из знакомых уехал. Но им это было ни к чему. В то же время Алеша понимал, что успокаивать мать, отрицая опасность, бессмысленно, она все равно не успокоится. Убийство Кости было страшным фактом. Лилю пугали все возможности — и судьба Кости для Алеши, и выезд в Израиль. Что им было говорить? Чтобы разрядить напряжение, Алеша сказал:
— Это предложение такое неожиданное, мы с Лилей должны подумать, у нас ведь сын, Лешка. У него вся жизнь впереди. А вдруг он не захочет уезжать? Тогда и нам нельзя.
Лиля взглянула на него с благодарностью, она не привыкла, чтобы он звал Лешку сыном. Алеша продолжал:
— По паспорту я русский, Лиля еврейка, Лешка албанец. В этом смешанном варианте нас могут не выпустить. Правда, Моня, который все знает, говорит, что по правилам для выезда нужен один еврей на семью.
— К тому же мы с тобой не зарегистрированы, — добавила Лиля.
— Да, и это тоже. В общем, нам с Лилей нужно еще многое продумать. Но уж если нам придется уехать «за бугор», я бы выбрал Америку. Лиля, что ты на это скажешь?
Лиля расстроенно ответила:
— Я понимаю, опасность, может, и есть. Но неужели нужно так вот в панике все бросить и уехать? У меня почти закончена диссертация, скоро защита. Неужели надо бросить все, что я делала годами? По правде говоря, если нам придется уехать, мне бы хотелось уехать с дипломом кандидата наук. Мне сорок три года, если я смогу еще работать врачом, то важно иметь научную степень.
— Конечно, это важно, — подхватил Алеша и опять поцеловал ее в лоб. — Вот защитит Лиля диссертацию, отпразднуем ее торжество, тогда и будем думать.
Павел подвел итог:
— Вам решать. Когда решите, что готовы уехать, я напишу Берте зашифрованное письмо. Пока она его получит, пока найдет кого-то для вызова, пока вы получите вызов, пройдет много времени. Все это время ты, Алеша, должен быть тише воды и ниже травы, не дразни русского медведя. Я знаю повадки КГБ, они не приходят в одно и то же место дважды, чтобы их не засекли. Так что у вас должно быть достаточно времени для раздумий и решений.
105. Комиссия на кафедре и райком партии
Атмосфера на кафедре Рупика Лузаника была по-прежнему тяжелой, ассистенты смотрели на него косо, но пока притихли. Он получил ожидаемую валюту на оснащение лаборатории импортным оборудованием. Получать и устанавливать ее помогал энтузиаст Саша Фрумкин. Тогда ассистенты написали еще одно письмо. Они обвиняли Рупика в том, что он предпочитает заграничное оборудование русскому, что не проводит идеологическую работу, ставит себя выше партийной группы и имеет склонность к врачам-евреям. Как снежный ком, эти обвинения перерастали в большой скандал.
Ректор института Ковырыгина велела послать к Рупику новую комиссию в составе профессоров Родионова и Бабичева и секретаря парткома Корниенко. Это были известные реакционеры, за спиной их называли «монстры». Узнав об этом, Рупик понял, что его хотят загнать в угол, избавиться от него.
Он мрачно попросил Фернанду подготовить документы к проверке новой комиссией.
— Опять комиссия? — она удивилась. — Я стеснялась спрашивать, но, может быть, ты скажешь, чего они хотят?
— Это комиссия от парткома, они постараются выжить меня, беспартийного еврея.
— Что?! Эти монстры? — Ее черные глаза злобно загорелись, она топнула ногой. — Это же настоящие фашисты! Я их всех ненавижу. Из-за этих партийцев я хочу уехать из России прямо сейчас. Но не переживай, они не сильней тебя, ты гений, а они идиоты.
— Спасибо, Фернанда, за сочувствие. Только я не гений, а они знают свою силу.
Домой он пришел с серым лицом, впалыми глазами, горящими нездоровым блеском. Соня испуганно воскликнула:
— Что с тобой, что с тобой?
— Ой-ой, Соня, похоже на то, что меня хотят выжить. Назначили самую худшую комиссию.
Комиссия пришла, и по мрачным выражениям их лиц Рупик сразу понял: это его палачи. Еще ничего не проверив, они пустили в ход обвинения. Начал Бабичев:
— Что же это вы наделали?
— Да, нехорошо получилось, очень нехорошо, — подтвердил Родионов.
Рупик удивленно спросил:
— Что вы имеете в виду?
— А то, что вы нас обоих дураками выставили перед молодыми докторами.
— Это какая-то ошибка, я этого не делал.
— Делали. Вы сказали врачам, что американец Дебеки делал операцию Келдышу.
— Келдышу — Дебеки? Да, это было давно, но я только отвечал на их вопрос.
Родионов наставительно возвестил тоном партийного начальника:
— В воспитании советского врача на первом месте должна стоять идеологическая подготовка. Мы и сами знали, что американец делал операцию, но незачем умалять приоритет советской медицины. А после вашего ответа врачи стали считать нас лжецами.
Рупик вспыхнул, но сдержался. Бабичев спросил:
— Это правда, что вы оснастили лабораторию иностранным оборудованием?
— Да, мы закупили некоторые иностранные аппараты.
— А что, советские вас не устраивают? Вы ведь, кажется, вообще, настроены в ту сторону и предпочитаете врачей определенной национальности.