Он сидел за столом, все еще плотоядно улыбаясь, увидев ее, протянул к девушке руки:
— Ну, подойди, сядь ко мне на колени.
Она отпрыгнула, выставила ладони вперед, словно защищаясь.
— Ну, не хочешь, не надо. Значит, тебе нужно распределение поближе к Москве? Ты заслужила.
Она старалась не смотреть на него и даже не поняла, о чем с ней говорят. А Виноградов спокойно продолжал:
— Что ж, ты приятная девочка. Сейчас проверю, что я могу сделать для тебя. — И перешел на «вы»: — По списку вы уже распределены в Магадан. Что есть еще на букву «м»? Ничего. Но есть на букву «с» — Серпухов, это близко к Москве, всего сто километров. Согласны?
Она молчала, ей хотелось только одного: не видеть его.
— Я зачеркиваю вашу фамилию. Альтман, правильно я говорю — Альтман, да? Я зачеркиваю в графе «Магадан» и переписываю в графу «Серпухов». Готово. Вот вам новое направление, — и добавил: — Да не ревите вы, утритесь. Вы же получили, что хотели.
Что хотела?! Тут тихая Аня почувствовала отчаянную злость и подняла не него глаза:
— Я вас ненавижу! Почему вы сделали это со мной? Потому что я еврейка, да?.. Беззащитная еврейка?.. Вы думаете, что мы, евреи, беззащитные, да?..
Он ухмыльнулся:
— Ну-ну, не заводитесь. В любви еврейки не хуже других, даже еще слаще. Идите.
Больше часа Аня бродила по темной Москве, чтобы подсох подол, плакала и размышляла: «Он меня изнасиловал… изнасиловал… Наверное, если бы я была не еврейкой, он не поступил бы так со мной… Значит, еврейку можно насиловать?.. Я дура, я слабовольная, мне надо было сразу понять, зачем он позвал меня в заднюю комнату. Но я сделаю что-нибудь, чтобы отомстить ему, чтобы отомстить им всем за то, что они издеваются над евреями. Я сделаю что-нибудь…» А вот что сделает, Аня пока не знала[26].
На другой день Лиля ждала ее у себя на прощальную вечеринку, но Аня проплакала весь день и не пришла. И на последнее прощание с курсом тоже не пошла. Кошмарное чувство стыда и горечи не покидало ее: она — изнасилованная, обесчещенная, униженная… Все это подступало к горлу. Как она покажется своим однокурсникам? Они станут спрашивать, изменили ли ей место назначения, и она знала, что разрыдается при разговоре об этом…
19. Проводы Лили
Павел обрадовался возможности пообщаться с друзьями Лили:
— Я хочу увидеть тех, с кем ты провела свою студенческую молодость. Хочу сказать им, как Пушкин восклицал: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Ведь твои друзья — это будущее нашего общества. Мы с мамой не будем вам мешать, поздороваемся и уйдем в кино.
Лиля купила в Столешниковом переулке свежие пирожные, в Филипповской булочной — белые русские калачи, а в Елисеевском — ветчину. Домработница Нюша приготовила праздничный стол: испекла пироги с капустой и яблоками, расставила на столе тарелочки с нарезанной селедкой под постным маслом и кружками белого лука, шпротами, колбасой и сыром, а на середине стола красовались большие миски с винегретом и салатом. Лиля, благодарная своей бывшей няне, обняла ее:
— Нюша, дорогая, спасибо! Ты такая заботливая.
— Что ж, милая, нешто я для тебя-то не постараюсь? Селедочку-то я приготовила по-еврейски, научилась у Машеньки, твой матери, а она училась у своей матушки.
— Да, я люблю нашу домашнюю селедку. Все очень хорошо, только зачем так много?
— А это, касаточка, по русскому обычаю — надо чтобы стол от еды ломился.
— Это правда, по-русски надо, чтобы стол ломился?
— А как же иначе-то? Чтоб уважение гостям оказать. Вот уедешь в твою Лабанию…
— Албанию, Нюша.
— По мне все равно — Лабания ли, Албания… А вот как уедешь, там сразу отвыкнешь. За границей-то, говорят, всех мордой об стол потчуют.
Лиля рассмеялась:
— Что это значит, мордой об стол?
— А так вот, сидят за пустыми столами, хоть мордой об стол тычься.
— Нюша, я буду тосковать по тебе…
— Почитай, что и я по тебе истоскуюся.
— Ты, Нюша, маме помогай, она ведь больная, слабая.
— Да нешто я не знаю? Не брошу я ни ее, ни Павлика, отца твоего. Только жалко мне, что ты его не послушалась, не надо бы тебе уезжать. Отца не послушаешь — не будет тебе счастья.
— Нюша, милая, ты опять за свое? Ты мне это уже говорила. Но это же просто предрассудки. Все у меня будет хорошо.
— Ну, ладно-ть, ладно-ть, не серчай. Это я так, по-стариковски.
Мария и Павел сидели в своей проходной комнате, и гости шли как раз мимо них. Мария знала многих, но Павел видел ребят впервые.
В самом начале пришла Римма Азарова. Мария ей радостно улыбнулась, обняла:
— Риммочка, поздравляю тебя, вот ты уже и доктор!
Лиля кинулась ее целовать и в обнимку подвела к отцу:
— Папа, это моя самая близкая подруга Римма. Мы с ней неразлучные друзья, прямо на всю жизнь! Она очень помогла нашему с Влатко браку.
Павел и раньше слышал от дочери про Римму, она часто ссылалась на подругу: «Римма сказала…», «Римма считает…», и его это раздражало. Он недовольно спрашивал: «Что еще за оракул эта твоя Римма?» В манере ее поведения он видел налет вульгарности, а теперь еще Лиля заявила, что Римма помогла ей выйти замуж за этого албанца. Павел сразу подумал: «Лучше б она тебе не помогала», но улыбнулся и пожал Римме руку.
— А где же Влатко? — спросила Римма громким и довольно резким голосом.
— Он занят в посольстве, но обещал под конец прийти.
Полноватая Римма, с выпирающими бедрами, плотно затянутыми в короткую синюю юбку, в красной кофте с глубоким вырезом, так что видна ложбинка между грудями, с большими серьгами, тяжелым ожерельем и золотым браслетом, выглядела московской светской львицей. Ярко накрашенные губы, обильно подмазанные тушью и завитые ресницы, глаза в голубых тенях, выщипанные брови и нарумяненные щеки — все это делало ее старше других выпускников. Она и была немного старше, но такое количество косметики на привлекательном сероглазом лице еще больше подчеркивало разницу. В отработанных позах сказывалась эффектность женщины, сознающей свою красоту.
Римма достала из модной сумки пачку сигарет и предложила Павлу:
— Вы курите? Пожалуйста, американские.
— Спасибо, я не курю.
Лиля с обожанием смотрела на нее, потом весело похвасталась родителям:
— Римма вышла замуж за известного поэта Доридо.
— Получила необходимую московскую прописку, — вставила Римма, хохотнув.
Лиля улыбнулась и продолжала:
— Ее взяли на работу не куда-нибудь, а в поликлинику Союза писателей. У нее будут пациенты — знаменитые писатели.
— И жены писателей, которых называют «ж-о-п-и-с-ы», — задиристо подчеркнула Римма.
Мария с Павлом натянуто улыбнулись, а Римма по-хозяйски направилась в другую комнату, к столу. Лиля на ходу спросила ее:
— Что же ты не привела Аню Альтман?
— Аню? Я звонила ей. Она все еще в плохом настроении из-за распределения.
— Но я слышала, что ей заменили Магадан на Серпухов. Это куда лучше.
— Заменить-то заменили, но что-то там нечисто, она все время плачет и не хочет рассказывать.
Лиля все удивлялась, что Аня не пришла к ней и вообще стала избегать встреч с однокурсниками. Она решила позвонить ей сама:
— Анечка, мы все соскучились по тебе. Сегодня я прощаюсь с друзьями. Приходи.
Но та отвечала вяло, как будто нехотя:
— Спасибо… нет, не теперь… Как-нибудь увидимся…
Аня, всегда такая милая, тихая, приветливая, вдруг непонятно почему стала затворницей. Что-то в этом было необъяснимое.
В это время Римма критически оглядывала стол и, когда Лиля вернулась, заявила:
— Чересчур заставлено. Надо что-нибудь убрать — слишком всего много.
Нюша недолюбливала Римму, презрительно глянула на нее и надулась:
— Все, как надо, поставлено, по русскому обычаю. Нешто лучше, чтобы на морде было больше намазано, чем на столе поставлено!
Римма вскинула брови и хохотнула, а Лиля примирительно подмигнула ей:
— Нюша очень старалась, она даже селедочку по-еврейски приготовила.
— О, селедочку по-еврейски я люблю, под водку. — И Римма выставила на стол бутылку из сумки. — «Пшеничная особая», в распределителе Союза писателей продавали.
Как только она отвернулась, Нюша переставила бутылку на другое место.
За Риммой следом пришел все время улыбающийся китаец Ли, в синем френче, застегнутом до подбородка. Лиля взяла его за руку и подвела к родителям:
— Это наш общий друг Ли, доктор Ли, из Китайской Народной Республики. Он проучился с нами все шесть лет, и все мы его очень полюбили. Он наш лучший студент, по всем предметам был первым, а марксизм-ленинизм знает так хорошо, что мы даже списывали у него конспекты. А кроме того за эти шесть лет он прекрасно выучил русский язык. Теперь он уезжает к себе в Китай.
Павел еще никогда не видел китайцев. Революция в Китае произошла в 1949 году, когда он был в заключении. Ли прислали на учебу в 1950 году, с большой группой молодых коммунистов. Китай был очень беден, нуждался абсолютно во всем, особенно в образованных специалистах. Сталину нужен был Китай, он всячески привлекал к себе вождя революции Мао Цзэдуна, выделял ему громадные средства. Мао стал внедрять в Китае фанатичную веру в коммунизм и величие Сталина. Тогда и появились в России тысячи китайских студентов и среди них Ли.
Полное имя китайца было Ли Ванхуй, но ребята старались произносить его пореже. Ли не понимал, почему, и постоянно удивлялся. Своей работоспособностью он просто поражал студентов: невероятно упорно трудясь, выучил русский и сдал все институтские экзамены на «отлично». За дружелюбие и необычайную усидчивость его любили на курсе все.
Хотя Ли был очень беден, прощаясь, он всем надарил подарков. Лилю он растрогал, подарив ей маленький шарик, вырезанный из слоновой кости, с другим шариком внутри:
— Это тебе, чтобы ты помнила меня.