Он поднялся, чтобы проститься, высокий, стройный, с очаровательно-молодым лицом английского типа.
– Я не думаю, что увижу вас еще. Но что бы ни случилось, желаю вам счастья.
На мгновение он задержал мою руку в своей руке, затем быстро вышел, и я невольно подумала обо всех встречах с ним, о вечерах и пикниках, на которых мы бывали вместе. Невольно я была потрясена мыслью о ненужной жестокости войны, ураганом, налетавшим на Европу из-за коварства нескольких политиков и невероятного честолюбия германского императора.
28 июля граф Пурталес завтракал у нас и запальчиво уверял, что, по его мнению, лишь незначительная часть русского общества питала симпатии к Сербии и что Россия должна остаться в стороне и дать Австрии возможность наказать Сербию. Мой отец напомнил ему о многочисленных попытках, которые делала Россия, чтобы прийти к соглашению с Австрией, и о том, что долгом Германии является предостеречь Австрию от тех шагов, которые она собиралась предпринять, так как было совершенно ясно, что, если Австро-Венгрия нападет на Сербию, европейская война неизбежна.
– Война! – И граф Пурталес взмахнул своими большими белыми руками, а его голубые глаза внезапно наполнились слезами. – Война – это невозможно! Этого не хочет Германия!
– И все же, – сказал мой отец, – Австрия не только произвела мобилизацию, но и объявила войну Сербии.
– Я не могу осуждать действия Австрии, – ответил граф Пурталес и помолчал. – Это невероятно, – пробормотал он. – Ужасно! Война между Германией и Англией! Невозможно!
Он порывисто встал, попрощался, не поднимая глаз, повернулся и, не сказав более ни слова и не улыбаясь, удалился. Большая дверь захлопнулась за ним. Стало как-то особенно жутко…
А тем временем германский император посылал длинные телеграммы государю, сожалея о «недобросовестной агитации Сербии, результатом которой явилось гнусное преступление» и возлагая надежды на «сердечную дружбу», связывавшую его с кузеном.
«В эту тяжелую минуту, – отвечал ему царь, – прошу тебя помочь мне. Дерзкая война объявлена слабой стране, и я предвижу, что очень скоро события будут сильнее меня и заставят меня принять крайние меры».
Отвращение царя к войне было бесспорно, и только лишь 29 июля, после того, как в Петербурге было получено известие о том, что Германия готовится к войне, Николай II с большой неохотой отдал приказ о мобилизации.
В тот же день граф Пурталес был три раза в Министерстве иностранных дел, в первый раз для того, чтобы сообщить, что Германия будет продолжать убеждать Австрию пойти на уступки при условии, если Россия не начнет мобилизации; во второй раз, чтобы напомнить Сазонову, что австро-германский союз вынуждает Германию также объявить мобилизацию; и наконец, в третий раз, чтобы предъявить телеграмму германского канцлера, в которой было написано, что, если Россия будет продолжать свои военные приготовления, Германия примет соответствующие меры.
В этот же день, поздно ночью, царь получил от германского императора телеграмму следующего содержания:
«Я полагаю, что непосредственное соглашение между твоим правительством и Веною возможно, соглашение, которое мое правительство поощряет. Конечно, военные приготовления России, на которые Австро-Венгрия не может не смотреть как на угрозу, только ускоряют катастрофу, которую мы оба хотим предотвратить».
Царь послал ему немедленно ответ:
«Благодарю за твою телеграмму, которая носит примирительный характер в то время, как официальная нота, представленная твоим послом, носила совершенно другой характер. Очень прошу тебя объяснить мне эту разницу. Самое лучшее было представить австро-сербский конфликт на рассмотрение Гаагского третейского трибунала. Я верю в твою мудрость и дружеское ко мне расположение».
Царь немедленно позвонил по телефону военному министру и начальнику Генерального штаба, чтобы отменить приказ о всеобщей мобилизации, который он отдал перед тем вечером. Он так настаивал на этом, что военный министр был вынужден выразить ему свою готовность отменить приказ о мобилизации, хотя Сухомлинов и знал заранее, что остановить начавшиеся военные приготовления было бы невозможно.
В два часа утра 30 июля граф Пурталес опять отправился в Министерство иностранных дел и со слезами на глазах умолял Сазонова предпринять что-либо, чтобы предотвратить события. Была немедленно написана нота, в которой Россия обещала приостановить свои военные приготовления, если Австрия вычеркнет из своего ультиматума пункт, который посягал на сербский суверенитет.
К сожалению, германское правительство отказалось рассмотреть это предложение, и одновременно было получено известие о том, что австрийцы уже начали бомбардировать Белград. Сазонов убеждал государя изъявить свое согласие на всеобщую мобилизацию, указывая на то, что, несмотря на все усилия русского правительства, Германия готовится к войне и что долг царя, как отца своего народа, заключается в том, чтобы Россия не оказалась бы в этот момент беззащитной.
Царь, чрезвычайно взволнованный только что полученной телеграммой от германского императора, который возлагал всю ответственность за войну или мир на его плечи, сначала отказался подписать приказ о мобилизации и только после долгих уговоров, в четыре часа дня, позвонил в Военное министерство и отдал приказ все же мобилизацию объявить.
31 июля Сазонов сделал еще усилие для предотвращения войны, передав графу Пурталесу еще одну ноту. Одновременно государь телеграфировал германскому императору:
«По техническим условиям лишен возможности приостановить действия по мобилизации. Но, пока переговоры не прерваны, мои войска не начнут военных действий. Даю тебе мое честное слово».
На это Вильгельм II ответил:
«Я сделал все, что мог для сохранения мира. Я не ответствен за ту ужасную катастрофу, которая грозит всему цивилизованному миру. От тебя все зависит.
Моя дружба, которую мой дед завещал на своем смертном одре, к тебе и к твоей стране, для меня священна. Я был верен России, когда несчастье постигло ее, в особенности во время последней войны. В данный момент ты можешь все спасти, если ты остановишь военные приготовления».
Можно было думать, что Австрия готова была пойти на уступки в некоторых пунктах своей ноты Сербии, но утром 1 августа Германия объявила всеобщую мобилизацию, и в тот же вечер граф Пурталес снова отправился в Министерство иностранных дел. Едва поздоровавшись с Сазоновым, он спросил дрожащим голосом, отменит ли Россия приказ о мобилизации. Он три раза повторил свой вопрос, и три раза Сазонов ответил ему, что это было невозможно, хотя Россия и готова способствовать мирному урегулированию конфликта.
– В таком случае, господин министр, – голос германского посла понизился до шепота, – я уполномочен моим правительством передать вам эту ноту.
И дрожащей рукой он протянул Сазонову объявление Германией России войны. Затем, подавив рыдание, он подошел к окну, выходившему на площадь, на которой величественно стоял Зимний дворец.
– Подумайте, – пробормотал он, и слезы катились по его щекам, – каким образом я вынужден покинуть Россию!
В этот же вечер Сазонов, Палеолог, греческий поверенный в делах и два или три секретаря обедали у нас в посольстве. Обычные обеденные темы отошли на задний план. Разговор шел только о войне, и никто не мог себе отдать отчета в том, что война – совершившийся факт. Сазонов выглядел утомленным. Его блестящие глаза потускнели. Палеолог был лихорадочно возбужден. Беспрестанно раздавались телефонные звонки. Ежеминутно приходили курьеры из министерств – Военного и иностранных дел. Лица прислуги были бледны. Старый лакей был совершенно убит и, складывая свои чемоданы, готовился к отъезду. Моему отцу пришлось оставить нас посреди обеда, так как ему была назначена специальная аудиенция у государя в Царском Селе. Сазонова вызвали немедленно после обеда. Остальные сидели в отцовском кабинете, в котором были открыты окна, и прислушивались к крикам толпы, стоявшей на Суворовской площади, и к величественным звукам национального гимна.
В час ночи до нас донеслись громкие крики, и, выглянув из окна, мы увидели автомобиль моего отца, окруженный бежавшими людьми: солдаты, хорошо одетые дамы, рабочие, офицеры, продавщицы из магазинов толпились вокруг машины, цеплялись за крылья, висели на подножке, размахивали флагами и платками. Свет из освещенных окон посольства падал на их лица. «Да здравствует английский посол! – кричали они. – Многие лета Англии! Английский флот – с нами! Да здравствует британский флот!»
Во время продолжительного разговора, который мой отец имел с государем, его величество передал ему телеграмму, только что полученную от английского короля. Она гласила:
«Мое правительство только что получило следующие известия от германского правительства. „29 июля император всероссийский телеграфно просил германского императора выступить посредником перед Австрией. Император Вильгельм немедленно изъявил свое согласие. Он уведомил об этом телеграммой императора Николая II и предпринял необходимые шаги в Вене. Не ожидая результатов этих переговоров, Россия стала проводить частичную мобилизацию против Австрии. Германский император указал по телеграфу императору всероссийскому, что в таком случае его посредничество будет бесполезно. Дальше император просил царя приостановить военные меры против Австрии. Это, однако, исполнено не было. Невзирая на это, германское правительство продолжало свои шаги, направленные к примирению в Вене. В этом направлении германское правительство пошло до самых крайних пределов, допустимых в отношении своего союзника. Предложения германского правительства в Вене были сделаны в строгом соответствии с предложениями Великобритании. Во время обсуждения этого вопроса в австрийском кабинете и до его окончания германский посол в Петербурге донес в Берлин об объявлении всеобщей мобилизации русских армии и флота. Из-за этой меры со стороны России австрийский ответ на германское посредничество, которое еще обсуждалось, не был дан. Этот акт России направлен также против Германии, то есть против державы, чьего посредничества Россия искала. Мы были вынуждены ответить соответствующими контрмерами, так как должны были смотреть на эти действия России как на явно враждебные. Мы не можем оставаться пассивными перед объявлением русской мобилизации на наших границах. Поэтому мы предупредили Россию, что, если она не приостановит своих военных мер против Германии и Австрии, мы будем вынуждены произвести мобилизацию, исходом которой будет война. Мы запросили Францию, останется ли она нейтральной в случае русско-германской войны“. Я предполагаю, что произошло какое-то недоразумение, поставившее нас в такое безвыходное положение. Я предпринял все, что находится в моих силах, чтобы предотвратить ужасы и бедствия, которые угрожают всему миру. Поэтому я прибегаю к личному обращению к вам, чтобы выяснить происшедшее недоразумение и оставить открытыми все пути для переговоров о мирном разрешении конфликта. Если вы полагаете, что моя помощь могла бы быть полезной, я сделаю все, что находится в моих силах, чтобы восстановить мирные переговоры заинтересованных держав. Надеюсь, что для вас также желательно сделать все, что в ваших силах, чтобы восстановить пошатнувшийся мир во всем свете.