о признается, почему они поступили таким образом. Эта телеграмма могла облегчить отъезд императора в Англию. Она была единственной, которая была лично послана королем Николаю II после революции и не через моего отца, а через генерала Хэнбюри-Вилльямса, военного представителя короля при ставке Верховного главнокомандующего. К несчастью, когда она прибыла, император уже не был в Могилеве, а находился в пути в Царское, и сэр Хэнбюри-Вилльямс послал телеграмму моему отцу, с просьбой передать ее по назначению.
Но к тому времени император уже был пленником во дворце и не имел права общаться с внешним миром. И так как не было возможности передать ему телеграмму лично, мой отец был принужден отнести ее Милюкову и попросить его передать ее императору как можно скорее. Милюков, любезный и вежливый по своему обыкновению, обещал сделать это, но на следующий день сообщил отцу, что не мог выполнить своего обещания из-за разницы во взглядах, возникших по этому вопросу в составе Временного правительства. «Левые, – сказал он, – против того, чтоб император покинул Россию, и правительство боится, что послание короля будет истолковано в каком-нибудь превратном смысле, послужит дальнейшим аргументом для пленения императора и, вероятно, только сделает более строгими условия его заключения». Мой отец напирал на тот факт, что Милюков обещал передать телеграмму по назначению, что телеграмма носила личный характер и что она не имела никакого политического значения. На все это Милюков отвечал, что другие члены Временного правительства были иного мнения, и твердо заявил, что телеграмма не может быть вручена.
«Впоследствии, – добавляет мой отец в описании этого инцидента в своей книге, – меня просили этим делом больше не заниматься».
По всей вероятности, им были получены приказания из Министерства иностранных дел в Англии, но подозрение, что он по собственному почину задержал телеграмму, оставалось у многих, и даже Палеолог, хотя он и защищает его от обвинений в организации русской революции, говорит в своей книге: «Временное правительство сообщило Советам, что в согласии с Бьюкененом оно решило не передавать императору телеграммы короля Георга, в которой тот предлагает ему приют в Англии».
Когда оглядываешься на эти события, кажется странным, что английское правительство не настояло на том, чтобы послание короля было передано тому, кому оно было адресовано. Если бы оно оказало давление на Временное правительство, я уверена, что члены его преодолели бы свою боязнь и нервность, и император получил бы телеграмму, в которой выражалась симпатия его двоюродного брата и заключалось доказательство, что он не всеми забыт. Недели две спустя, во время одного из своих посещений Царского Села, Керенский сообщил императорской семье, что была получена телеграмма от английской королевы, с запросом о здоровье бывшей царицы. Это была единственная телеграмма, о которой сообщили императору, и молчание, окружавшее его, было, вероятно, очень тяжело ему в его заключении.
В своей книге мой отец ответил на некоторые нападки и обвинения, сделанные против него, но, связанный служебной тайной, он не мог раскрыть всей истины и из-за этого не мог быть совершенно оправдан в возводимых на него обвинениях в недостатке мужества и настойчивости в деле спасения императорской семьи. И эти обвинения наложили печать горечи и грусти на последние годы его жизни, бросив тень на его безупречную карьеру, придав его личности какую-то слабость характера, совершенно не соответствующую его истинному облику.
Тем, кто знал его лично и пережил с ним эти тяжелые дни, была известна цельность его характера и образа мышления. Они также знали, как легко ему было оправдаться и что только лояльность и сознание долга заставили его сохранить молчание. Позже, когда он удалился от дипломатической службы, у него было намерение разоблачить в своей книге всю правду о той попытке, которая была сделана, чтоб спасти русскую императорскую семью, но в Министерстве иностранных дел ему было сказано, что если он это сделает, то его не только обвинят в разглашении служебной тайны, но и лишат пенсии, а так как он был не богат и потерял большую часть своего состояния во время революции, он решил воздержаться от разоблачений. Его рассказ о том обещании, которое сделало британское правительство – принять императора в Англии, и о том, как, испугавшись нескольких левых членов палаты, оно не предприняло никаких дальнейших шагов, является просто желанием умолчать об истинных фактах и спасти тех, на кого должна была пасть главная ответственность. Когда-нибудь, я надеюсь, кто-либо опубликует действительные события, а пока я постараюсь описать то, что видела лично, и то, что рассказывал мне мой отец.
Однажды днем я раскладывала перевязочный материал в бальной зале посольства. Внезапно пришел Вильям и доложил мне, что меня спрашивает один из великих князей. Я поспешила вниз и нашла его в салоне взволнованным и нервным. Едва поздоровавшись со мной, он заговорил:
– Знает ли ваш отец о том, как безнадежно положение императора?
– Мой отец знает, что он находится под арестом и на пути в Царское Село. Разве грозит новая опасность?
– Непосредственной опасности нет, – отвечал он, – но конец неизбежен.
Я была поражена его волнением.
– Если ваш отец, – продолжал он, – не устроит бегства императора, через несколько дней его величество будет зверски убит. Это является лишь вопросом времени, недель, быть может, месяцев, но такой конец неизбежен. Необходимо вывезти его и императрицу, пока еще имеется возможность и анархия еще не охватила страну целиком. Скоро это будет невозможно, и царской семье не удастся уехать.
– Если вашему высочеству угодно подождать, – задыхаясь от волнения, сказала я, – то я позову отца.
Он был в канцелярии посольства и пришел тотчас же. Разделяя мнение великого князя, он объяснил, что говорил по этому поводу с Милюковым.
– Он уверил меня, – сказал он, – что предприняты специальные меры для охраны императора и его семьи, но правительство, по-видимому, проявляет нервность, и я также очень озабочен. Я уже телеграфировал в Англию с вопросом, какие следует принять меры, но пошлю еще одну срочную телеграмму. Ваше высочество, можете быть спокойны, я сделаю все, что будет в моих силах.
Мой отец, не теряя времени, послал вторую телеграмму, и за обедом он сказал:
– Я нарочно сгустил краски. Они, наверное, теперь что-нибудь предпримут.
Когда он на следующий день пошел в Министерство иностранных дел, опять обсуждал этот вопрос, и Милюков просил, чтобы дали гарантию, что император не покинет Англию до тех пор, пока война не будет окончена, и добавил, что Временное правительство очень бы желало вывезти императорскую семью из России как можно скорее. После этого разговора мой отец послал еще одну телеграмму в Англию, умоляя их принять какое-нибудь решение, так как обстоятельства не допускали промедления, власть Советов каждый день расширялась, и тон рабочих масс становился все более угрожающим.
23 марта, наконец, пришла телеграмма, в которой говорилось, что король будет рад принять своего двоюродного брата. Мой отец немедленно пошел к Милюкову сообщить ему об этом. Было решено, что император поедет через порт Романов по Мурманской железной дороге. Временное правительство обещало дать пропуск до порта, где царскую семью должен был встретить английский крейсер и доставить в Англию. Временное правительство также обещало выплачивать императорской семье известную сумму во время их пребывания в Англии, но Милюков просил моего отца держать этот факт в тайне, опасаясь, чтобы об этом не узнали Советы и не помешали бы отъезду государя. При помощи одной нейтральной страны удалось добиться, что Германия пропустит крейсер. Казалось, что все было в порядке. Однако в это время здоровье великой княжны Марии вызывало серьезные опасения, и Советы с каждым днем становились все агрессивнее и сильнее. Беспокойство моего отца возрастало.
– Я не успокоюсь до тех пор, пока они не выедут невредимыми из России, – повторял мой отец даже тогда, когда опасность в состоянии здоровья маленькой княжны миновала, и она могла уже выносить путешествие.
И когда уже наши надежды окрепли, внезапно прибыла телеграмма из Англии. Этот день запечатлелся в моей памяти. Это было 10 апреля. Ночью мы слышали стрельбу, но наутро все успокоилось, и мой отец, по своему обыкновению, поехал в министерство. Когда в час дня он не вернулся к завтраку, моя мать, обеспокоенная его опозданием, вызвала Вильяма, чтоб узнать, что случилось.
– Его превосходительство уже вернулись, – доложил Вильям. – Он прямо прошел в канцелярию, так как ему сказали, что получена срочная телеграмма.
Моя мать откинулась со вздохом облегчения в кресле; у меня же на душе было какое-то неприятное чувство, тревожное ожидание.
Наконец большие двери открылись, и в комнату вошел мой отец. Увидев его лицо, моя мать испугалась и воскликнула:
– Что случилось? Ты болен?
Он опустился в кресло перед своим письменным столом:
– Я получил известия из Англии. – Его голос звучал как-то безжизненно. – Они отказываются принять императора!..
В наступившем молчании резко прозвенел трамвайный звонок. Где-то послышался глухой выстрел, неясный шум, и тишина воцарилась снова.
– Они находят, что было бы более осторожным отложить на неопределенное время приезд императорской семьи в Англию. Правительство боится беспорядков и забастовок на верфях, в угольных копях и на орудийных заводах. В Гайд-парке были произнесены революционные речи. Рабочая партия угрожает, что, если император приедет в Англию, рабочие объявят забастовку. Они приказывают мне передать Временному правительству, чтобы отложили все приготовления к отъезду… Истина заключается в том, что наше правительство просто испугалось.
В тот день имя Ллойд Джорджа не было упомянуто, и только значительно позже отец сказал мне, что осуществлению плана отъезда императора в Англию воспротивился Ллойд Джордж, заявивший об этом королю. Он сказал ему, что английский народ настроен к императорской семье враждебно и что рабочая партия поклялась вызвать беспорядки в том случае, если в Англию будет допущена императорская семья, и это может иметь, в переживаемое трудное время, самые грозные последствия. Одновременно Ллойд Джорджу удалось убедить короля, что опасность, которой подвергается император, не так уж велика, и создать впечатление, что британское посольство в Петрограде под влиянием людей прежнего режима, желающих вызвать контрреволюцию.