Отъезд из Царского Села был назначен 13 августа в полночь, но государю, государыне и их детям пришлось терпеливо ждать всю ночь напролет до пяти часов утра, пока не были улажены все трения. Наконец их повезли на вокзал и посадили в поезд, который еще мыли бабы в грязных платках. Между тем Керенский, посмотрев, как поезд с царской семьей медленно отошел от перрона, повернулся и сел в салон-вагон государя, в котором возвратился в столицу. Здесь он занимал в Зимнем дворце покои одного из императоров, окруженный толпой адъютантов и прихлебателей.
После того как князь Львов подал в отставку, премьер-министром был назначен Керенский. Фактически он был президентом Российской республики, с каждым днем все более стремясь идти по стопам Наполеона и окружая себя роскошью и пышностью самодержца. Во время московского совещания два его адъютанта стояли позади него в то время, когда он произносил свою речь. Когда он приехал к нам в посольство на автомобиле государя, на неофициальный обед, его сопровождал адъютант, которого пришлось спешно посадить за стол. В городе носились фантастические слухи о его жизни в Зимнем дворце. Его возрастающее высокомерие настраивало народ против него, и его популярность начала мало-помалу блекнуть. Его отношения с Главнокомандующим дошли до критической точки. Когда Корнилов на московском совещании торжественно вошел в Большой театр, в сопровождении охранявших его текинцев, он еле взглянул на Керенского и в своей речи потребовал, чтобы дисциплина в армии была бы восстановлена.
Действительно, положение на фронте вызывало всеобщее беспокойство. 3 сентября была занята Рига, и русские солдаты, разрушая все на своем пути, отступали в полном беспорядке. Каменец-Подольск и Тарнополь были также сданы. 600 тяжелых орудий со снарядами попали в руки противника. Первый отряд женского батальона понес тяжелые потери, хотя ему и удалось захватить 200 пленных. Прилегавшие к женскому отряду военные части отступили, и вся тяжесть защиты боевого участка пала на женщин-доброволиц.
В Петрограде свободно обсуждались шансы контрреволюционного переворота. Несколько донесений о предположенных восстаниях были даже присланы моему отцу. Его просили помочь. Он старался доказать, что необходима осторожность, указывая, что время для восстания еще не наступило и что малейшая оплошность будет использована большевиками.
В воскресенье, 9 сентября, положение вещей приняло еще более угрожающий характер. То, что ранее являлось лишь предположением, теперь сделалось совершившимся фактом. В этот день была совершенно летняя погода, и мой отец отправился с утра в Мурино, где английская колония имела площадки для гольфа. Час спустя мы узнали, что Терещенко, который отправился на фронт, вызван обратно в Петроград, и из Министерства иностранных дел была получена записка, в которой мой отец приглашался немедленно к Певческому мосту, когда вернется. А между тем в это время по городу ходили самые фантастические слухи, и каждый, кто бы ни приходил в посольство, сообщал все новые данные, добавляя, что они получены им из самых достоверных источников. По одной версии, Корнилов провозгласил себя диктатором и шел во главе казаков на Петроград. По другой версии, наоборот, Корнилов был арестован, и его везли в столицу в качестве пленного. Наконец, третьи слухи передавали, что Керенский был арестован, заточен в крепость, и ему предъявлено обвинение в государственной измене. Только тогда, когда мой отец вернулся из министерства, мы узнали об истинном положении вещей.
Во вторник, 4 сентября, бывший член Государственной думы В. Львов имел с Керенским продолжительное совещание по вопросу о том, как следовало предупредить большевистское восстание, которое могло произойти каждую минуту. После этого Львов отправился в Ставку и, убедив Корнилова, что он прибыл в Могилев по поручению Керенского, сделал ему три предложения: во-первых, Керенский выйдет из состава Временного правительства, во-вторых, образуется триумвират в составе Корнилова, Керенского и Савинкова, и в-третьих, Корнилов провозгласит себя единоличным правителем России. Корнилов будто бы ответил на это Львову, что, по его мнению, лучшим исходом является объявление в России диктатуры и введение во всей России военного положения. Однако он не хотел исключить из состава правительства Керенского: по его мысли, диктаторами должны быть он, Керенский и Савинков. Не понял ли его Львов или же превратно истолковал его слова, но только по возвращении в столицу он так изобразил положение Керенскому, что у последнего создалось впечатление, что Корнилов собирается свергнуть Временное правительство и объявить себя единоличным диктатором. Не доверяя Львову, Керенский решил переговорить с Корниловым по прямому проводу в присутствии Львова. Когда же Львов в положенный час не появился, Керенский не пожелал его ждать и начал переговоры с Корниловым с явным желанием запутать все дело еще больше.
Вместо того чтобы подтвердить поручение, данное им Львову, Керенский задал вопрос Корнилову, правильно ли Львов передал генералу это поручение. На это Корнилов ответил:
– Я повторяю все то, что говорил Львову относительно правительства и армии. Я заявляю, что создавшиеся условия и события требуют быстрых действий.
Если бы в эту минуту Керенский спросил Корнилова, каковы были его заявления, то весьма возможно, весь ход следующих трех дней был бы совершенно иным. Но вместо этого Керенский поставил следующий вопрос, как бы исходивший не от него, Керенского, а от Львова.
– Я, Владимир Николаевич, – так гласил этот вопрос, – спрашиваю вас, является ли ваше заявление, которое я передал Керенскому, вашим личным мнением? Без вашего подтверждения Керенский мне не верит.
Думая, что этот вопрос относится к высказанному им Львову мнению, Корнилов отвечал утвердительно и повторил свое приглашение Керенского и Савинкова прибыть в Ставку.
В воскресенье вечером Керенский был еще в больших колебаниях, как ему выйти из создавшегося положения, но в понедельник утром он издал обращение к народу, в котором провозглашал себя Верховным главнокомандующим, приказывал Корнилову подать в отставку и возвратиться в Петроград. Мой отец вернулся из министерства в тот день очень озабоченным и велел нам немедленно укладывать вещи, так как пришло известие, что Корнилов во главе армии двигается на Петроград, и было решено удалить дипломатический корпус в безопасное место вне Петрограда.
– Ты собираешься тоже ехать? – спросила моя мать отца, и тот ответил, что останется в Петрограде, что бы ни случилось. Тогда моя мать сказала, что в таком случае она тоже никуда не поедет.
Мой отец уступил ее просьбам, но мне приказал ехать, и перед его твердостью мне пришлось сдаться.
Я вздохнула облегченно, когда после заседания представителей союзных миссий было решено, что дипломатический корпус останется в Петрограде для охраны интересов иностранцев.
Весь этот день и следующее утро по городу ходили противоречивые слухи. Говорили, что армия Корнилова достигла Гатчины и что она намерена бомбардировать Петроград тяжелой артиллерией. Говорили, что его отряды захватили даже в Луге фабрику ядовитых газов и собираются пустить в ход газы, для того чтобы овладеть столицей. Окна нашего посольства были герметически закупорены капитаном Гиксом, который прибыл в Россию для того, чтобы обучить русскую армию бороться с газовыми атаками. Было решено принять в наш пустой госпиталь английских детей и женщин. Что касается меня, то мне удалось убедить моего отца разрешить мне остаться в посольстве. Я должна была дать обещание, что в случае надобности тоже уйду в госпиталь.
Корнилов издал воззвание к народу, в котором призывал армию поддержать его, заявлял, что был грубо обманут и что Львов явился к нему прямо от Керенского. Далее Корнилов писал:
«Русские солдаты, наша Родина гибнет, близится час ее смерти. Я вынужден начать действовать. Я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство подпало под влияние большевистского большинства в Советах, действующих в согласии с германским Генеральным штабом. Они уничтожают армию и разоряют страну в тот момент, когда армия готовится к наступлению на фронте. Поражение и гибель неизбежно, а потому я призываю на помощь всех тех, у кого бьется в груди русское сердце. Вы все, которые верите в Бога, идите в церковь и молите Спасителя, чтобы совершилось чудо, и наша Родина была бы спасена. Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю, что мною не руководит личный интерес и что я желаю лишь спокойствия и мира нашей великой стране. Клянусь, что я поведу солдат по пути победы до дня созыва Учредительного собрания, когда русский народ сам решит свою судьбу. Я не могу оставить Россию в руках ее смертельного врага и скорее готов умереть на поле битвы. Русский народ, судьба твоей Родины в твоих руках!»
Было получено также воззвание генерала Деникина, который также восстал против правительства.
«Я простой солдат, – писал он, – и не привык играть в жмурки. 16 июля на военном совете, на котором присутствовали члены Временного правительства, я сообщил, что последствием его действий является полная дезорганизация армии. Несмотря на это мое заявление, я был оставлен на своем посту, из чего заключил, что правительство сознало свои ошибки и решило исправить все содеянное зло. Сегодня я узнал, что генерал Корнилов, который потребовал преобразований в армии для спасения России, был смещен с поста главнокомандующего, и в этом распоряжении я вижу доказательство возвращения к прежней роковой политике разложения. Армия, а следовательно, и вся страна осуждены на гибель. Я считаю своим долгом предупредить Временное правительство, что не пойду по избранному им ложному пути. Генерал Деникин».
Прошло два дня, когда город, затаив дыхание, ожидал событий. Люди не знали, кого им больше бояться: прихода ли Дикой дивизии во главе с генералом Корниловым, или же красногвардейцев, которым Керенский роздал оружие, или же кронштадтских матросов, вновь неожиданно появившихся. Во вторник пришло известие, что передовые отряды генерала Корнилова приближаются, уже завязалось сражение у Николаевского вокзала. Со свойственной людям любовью к преувеличениям, некоторые уверяли, что слышат грохот орудий, другие уверя