ком волевым характером, чтобы ее можно было игнорировать и оттирать на задний план. Ее властная натура могла только сожалеть о том, как вела себя молодая императрица. И хотя Мария Павловна принимала самое деятельное участие как в русской, так и в иностранной политике, ее нельзя было обвинить ни в одной враждебной России интриге.
Великий князь Кирилл Владимирович и его супруга Виктория Федоровна возглавляли другой, более молодой круг петербургского общества, который назывался «Stuart Set»[6].
Моя мать знала Викторию Федоровну еще в Дармштадте, когда она была в несчастном супружестве с герцогом Гессенским, и их дружба, начавшаяся в Гессене, продолжалась в течение первых лет нашего пребывания в Петербурге. Великая княгиня Виктория Федоровна была красавицей, с великолепной фигурой и с темносиними, почти фиолетовыми глазами. Она превосходно рисовала цветы и иногда проводила целые дни в своей студии, выражая неудовольствие, когда ее отрывали для исполнения светских и официальных обязанностей. Она прекрасно одевалась, и, хотя иногда бывала резкой и в дурном настроении, в ней было масса обаяния, и она могла быть очаровательной, веселой и очень приятной в обществе.
Великий князь Александр Михайлович и великая княгиня Ксения Александровна тоже были вынуждены провести несколько лет за границей, так как великого князя считали ответственным за неудачи Русско-японской войны. В 1910 году они снова вернулись в Санкт-Петербург, но все говорили, что великий князь Александр Михайлович ненавидел петербургское общество, что он англофоб, и при этом не стесняется открыто выражать свое мнение в обществе.
Это было, если не ошибаюсь, в 1912 году, когда в нашем посольстве должен был состояться обед и танцы. К нам в этот вечер должны были прийти некоторые молодые представители петербургского общества и несколько великих князей. Ходили слухи, что великий князь Александр Михайлович поклялся, что его ноги никогда не будет в английском посольстве, а потому мой отец был в большом смущении: посылать ли великому князю Александру Михайловичу и великой княгине Ксении Александровне приглашение? С одной стороны, он боялся их обидеть; с другой стороны, ему было бы неприятно получить от них резкий отказ. За несколько дней до нашего обеда я была приглашена на елку к великой княгине Ксении, и мой отец поручил мне прояснить этот вопрос лично. Незадолго до этого великий князь сломал себе, катаясь на ледяных горах, руку, а потому в этот день он был за обедом одет не в свою обычную морскую форму, а в малиновую шелковую рубашку, которую носили стрелки императорской фамилии, и держал руку на перевязи. Его малиновая рубашка еще более подчеркивала его красоту, и при виде его мой страх значительно ослабел. Сначала я спросила его о здоровье, а потом, набравшись храбрости, сообщила ему о предстоящем у нас в посольстве обеде и добавила со скромной застенчивостью, что мы были бы очень счастливы, если бы великий князь и великая княгиня нас посетили в этот день. Мгновение он сурово смотрел на меня, и я смутилась, думая, что зашла чересчур далеко и он отклонит наше приглашение. Но он внезапно смягчился.
– Конечно, мы приедем, – сказал он и добавил с улыбкой: – Теперь ведь Россия и Англия всегда будут друзьями.
После этого он и его супруга великая княгиня Ксения сделались частыми посетителями нашего посольства, и, даже когда началась революция и положение моего отца стало очень затруднительным, великая княгиня Ксения была единственным членом императорской семьи, которая не изменила своего отношения к нам.
Самым большим другом моего отца был великий князь Николай Михайлович, двоюродный брат государя, очень просвещенный человек. Он был большим знатоком в вопросах искусства и старины и занимался историческими трудами, что делало его несомненно гораздо более проницательным и дальновидным, чем были остальные великие князья. Из-за либеральных взглядов его иногда называли Филиппом Эгалите[7], и его высокую фигуру зачастую можно было видеть на скромном извозчике, с которым он своим звонким добродушным голосом вел бесконечные разговоры.
Княгиня Ольга Орлова была, несомненно, самой выдающейся фигурой петербургского высшего света, который встречался с дипломатическим миром. Рожденная княжной Белосельской-Белозерской, она вышла замуж за князя Владимира Орлова, который являлся командиром Императорской Главной квартиры. Тучный мужчина, с черной бородой, он являлся разительным контрастом своей стройной и высокой жене, далеко не красавице, но столь грациозной, что ее было невозможно не заметить в обществе. Она была очень гостеприимной хозяйкой, и праздники в ее роскошном дворце на Мойке славились на весь город.
Другим выдающимся членом петербургского общества была графиня Бетси Шувалова, имевшая дворец на Фонтанке, где была громадная зала, собственный театр и поразительно красивые парадные комнаты. Она была дочерью княгини Барятинской, бывшей выдающейся представительницей петербургского общества в царствование императора Александра III. Бетси унаследовала от своей матери любовь к жизни, веселый нрав и неизменно хорошее настроение духа, которое помогало ей преодолеть неудачно сложившуюся личную жизнь. Вместе с тем она была аристократкой до мозга костей, и никто бы не осмелился вести себя недостойным образом в ее присутствии.
Графиня Клейнмихель также пользовалась репутацией очень радушной хозяйки, но, хотя она знала всех, была жизнерадостна, весела и хорошо воспитана, в ее приемах не было радушия княгини Орловой и не хватало достоинства и роскоши приемов графини Шуваловой. В мемуарах одного автора, написанных о петербургском обществе до войны, содержалась следующая, довольно едкая характеристика графини Клейнмихель: «Единственным салоном, который еще остался, является салон графини Клейнмихель. Она, как всегда, поражает своею загадочностью, несколько пополнела и обладает цветущей внешностью. Ее обеды не стали лучше». ЕЕемало интриг исходило из дома графини Клейнмихель, так как дипломаты всех стран ее посещали, равно как и члены всевозможных политических партий и люди, стремившиеся создать себе имя, не имевшие, однако, входа в высшее петербургское общество.
Еще две представительницы петербургского высшего общества много принимали: это госпожа Серебрякова и госпожа Половцова. Особенно мне памятны вечера у Половцовых – не столько своей роскошью, сколько изысканностью. Это были вечера, на которые приглашали только хорошеньких женщин, хороших танцоров и интересных людей, на которых никогда не было тесноты, избытка цветов и всегда играл оркестр Гулеско.
Глава 5Политическое положение в 1910–1914 годах
В 1910 году Россия все еще находилась под гнетом неудач Русско-японской войны, и англо-русский договор, подписанный в 1907 году, еще только начинал смягчать царившую в русском обществе англофобию, сложившуюся под влиянием ярко выраженных симпатий Великобритании к Стране восходящего солнца. Внешне – международное положение было как будто спокойно, но трения с Австро-Венгрией не прекращались, и персидский вопрос по временам обострялся до такой степени, что общество начинало говорить о неизбежности вооруженного столкновения. Потсдамское соглашение и переговоры с Германией относительно Багдадской железной дороги в глазах Франции и Англии являлись прямым нарушением договора о Тройственном согласии, и обе эти великие державы были недовольны тем, что Россия, не посоветовавшись с ними, обещала Германии пойти на значительные уступки в вопросе о постройке этой дороги. Положение еще более осложнилось благодаря действиям Шустера, который был политическим советником американского правительства при персидском правительстве, и, если бы не мудрая политика сэра Эдуарда Грея и С.Д. Сазонова, сменившего Извольского на посту русского министра иностранных дел, осложнения могли бы принять международный характер.
Посещение Англии в 1909 году наиболее видными членами Государственной думы сделало многое для упрочения дружбы между Великобританией и Россией. Сильно способствовали этому также и лорд Сандерс, бывший английским военным министром до 1914 года, своим личным обаянием и тактом, а также и лорд Вердейль, который был председателем комитета по приему русских гостей. Он приложил все усилия, чтобы сделать пребывание русской делегации в столице Великобритании особенно занимательным.
Когда мы приехали, председателем совета министров был П.А. Столыпин. Высокий, с темной бородой, приятными манерами, красивыми глазами и звучным голосом, он был настоящим русским патриотом, который ставил интересы России выше личных выгод и собственной безопасности. Во время революции 1905 года его жизнь часто подвергалась опасности, но, благодаря его мужеству и твердости, Россию удалось вырвать из хаоса, который грозил ее поглотить. Когда была взорвана революционерами его дача на Аптекарском острове и его старшая дочь, игравшая в детской, была при этом так ранена, что осталась калекой на всю жизнь, симпатии большинства русского общества окончательно перешли на его сторону.
Однако революционное движение продолжало тлеть в стенах университетов и в политическом подполье. Политическая полиция мало-помалу запутывалась в сети провокации, ею же самой расставленной. Члены ее имели доступ во все слои общества и нередко являлись сами зачинщиками политических преступлений.
П.А. Столыпин проводил лето 1911 года в Елагином дворце, расположенном на берегу одного из рукавов Невы. Для охраны русского премьера по реке все время разъезжали полицейские катера, а парк был окружен сетью проволочных заграждений.
В сентябре государь отправился в Киев на торжества открытия там памятника императору Александру II и 15 сентября лично присутствовал в Киевском городском театре в сопровождении двух великих княжон. Министры, принимавшие участие в торжествах, занимали места в первом ряду партера. В антракте П.А. Столыпин, повернувшись спиной к оркестру, разговаривал со знакомым. Внезапно к нему подошел молодой человек во фраке, который, казалось, хотел с министром заговорить, но вдруг вынул из кармана револьвер и произвел в П.А. Столыпина два выстрела в упор. П.А. Столыпина немедленно увезли в больницу в карете скорой помощи, а государь, показавшийся у барьера своей ложи, сделался предметом восторженной овации публики, требовавшей неоднократно исполнения национального гимна.